Расставаясь на века и встречаясь в миг очарования.
Так, да, только так!
Это глупо, стыдно, странно!
Жизнь – только повод, только пустяк.
Даже не пытайтесь, это – тайна.
Всё – в своё время.
И только так.
Тук-тук
Есть место внутри человека, примерно там, где сердце. Но это не сердце. В этом месте ты чувствуешь другого человека. Это чувство похоже на легкий ветерок или на шум дождя, или на послевкусие снега. Бесполезно цеплять на тело датчики, снимать показания приборов – ничего не найдёшь. Но вдруг чувствуешь легкий толчок изнутри: это значит, что человек на связи. Где-то сейчас на другом краю города или на обратной стороне Вселенной человек вспомнил о тебе. Или просто улыбнулся за тобой, или почувствовал в месте, где сердце (но это не сердце) лёгкий толчок изнутри.
– Tук-тук.
– Это Я!
– Мне не нужен твой номер телефона.
– А мне не нужны слова.
– Хоть ты и дурак, до сих пор ничего не понял…
– А ты ведёшь себя, как набитая дура…
Вдох, выдох. Наполненность, пустота.
Наверное, я не тот. Скорее всего, и она – не та.
Но где бы мы ни были, с кем бы ни делили время,
Мы чувствуем лёгкий ветерок или послевкусие снега.
– Тук-тук…
– Это снова я…
Человек письма
Где-то на свете живет человек письма.
Он не верит словам, сказанным глаза в глаза.
Он не понимает, как это можно: обнять и поцеловать.
Он человек письма – он понимает лишь написанное слово.
Человек письма зачитывается описанием заката,
Но ложится спать засветло.
Человек письма знает всё слова о любви,
Но никогда не сходит с ума от запаха пота того, кого любит.
Человек письма легко прощает и не помнит зла.
Он не знает, что такое разорванное в клочья сердце.
У него все слова записаны, а ходы забыты.
Иногда мне кажется, что я – этот человек письма.
До первого комариного укуса и твоего взгляда…
Я, наверное, легко смогу стать человеком письма.
Хорошо, что тебе этого от меня не надо.
ОПУС №…
Страсть. Опус номер ноль. Слова
Описать страсть и чувственность невероятно сложно. Здесь недостаточно слов. Непопулярное сейчас искусство флирта. Это о Боге или о Любви?
Не ищите совпадений или реальных людей. Это – мир теней, всё вдруг и никогда наверняка. Ложь правит здесь балом, а правда подает горячительное.
Немного изменю стилю.
Пару капель чувственности.
Чуть-чуть недосказанности.
И неизвестное количество нежности.
Как много людей вокруг!
Эта планета переселена людьми!
Что они тут делают?
Им постоянно что-то надо-надо-надо-надо!
Бог мой – эта спасительная прядь волос.
Как она кстати сорвалась и рассыпалась по щеке.
Теперь можно, теперь они пусть хоть перевернут землю.
Ловлю взгляд, запираю его в своих глазах.
И в одно легкое касание – убираю волосы…
Нет! Остановим время.
Тыльная сторона ладони едва коснулась губ,
Словно нечаянно, и тут же, извинившись, коснулась снова.
И только теперь поймать рассыпанную прядь.
Поймать и приласкать, как своенравную кошку.
Это уже не ладонь – это продолжение лица,
Нет границам, нет видимому!
Небрежно водрузить (именно водрузить как что-то монументальное) волосы за ухо.
И прошептать, не отпуская взгляда.
Можно! Теперь, небрежно кивнув, уйти.
Даже не взглянув на прощанье.
Как много людей вокруг?
Хорошо и холодно. Опус номер раз
Помнишь?
Когда нам хорошо, то с нами ничего не происходит.
Происходит лишь «хорошо», а прочее мёрзнет неподалёку.
Хорошо и холодно – это для отдыха, это для сохранения того, что потратить боязно.
Для оставшегося – настоящее.
Рваное сердце, душа лоскутная.
И невозможность сна, да – невозможность сна,
Как гарантия, что завтра всё-таки наступит.
Помнишь?
Нам хорошо, с нами это происходит.
Мы липнем телами друг к другу, только бы не остынуть.
Спокойный и ровный взгляд – хорошо.
Никаких неожиданностей – холодно.
И на пустом месте – падение.
Водоворот бесполезных слов.
Запомнишь?
Когда нам хорошо?
Мне – как и тебе.
Мне хорошо и холодно.
Только без брызг. Опус номер два
«Единственный приступ, который у меня был —
это приступ гениальности»
(из фильма «Лавка чудес»).
Когда помещаешь такой эпиграф, то писать нужно либо «ах, как хорошо», либо «ух, как обычно». Третьего не дано: ведь у третьего с понедельника на вторник свидание с заводной кометой. Но об этом – молчок, это личное. Личное – отЛичное, приЛичное, пубЛичное. В африканских образцах мыслей встречаются вкрапления известной породы. Я догадывался, что этим закончится: ведь буквы танцевали в словах с самого утра. А потом я придумал семь гадостей и одну пристойность, отправил прощальное письмо и заперся, открыв все двери. У моего сердца не было выбора, оно устало стучать только в одну сторону. Когда на небе постоянно не досчитываешься созвездий, приходится принимать меры. Сначала внутримышечно, потом внутрицветно и лишь к вечеру – непременно! Кто-то не должен этим заниматься, а вот тебя об этом точно спрашивают.
Сказка всё-таки достучалась. Пошла на крайности, привлекла (пронятых?) понятых и выслала эскорт. Всё, что оставалось – это открыть шлюзы и выпустить безмолвие прямо внутрь головы. Это немного больно, нестерпимо и невыносимо, а потом непривычно и жарко. Времени больше нет. Нет больше времени. Больше времени нет. Как и нет меньше, выше среднего и в меру упитанно, невзирая на противоположности.
Если это остановить, то граница будет без замка. Крот выроет норку вертикально вверх и обяжет небо.
С этого места аккуратнее, если ещё крыша не приросла так плотно, что через щели видно, как капли превращаются в снежинки, снежинки в щетинки, щетинки в ниточки радуги, и вот тогда можно выбивать стул. В одно касание, большего просто не выдержать. Не ищите: невозможно найти того, кто повсюду. Нам не суждено, и это неотвратимо. Принимайтесь с третьего дня, а иначе будет рано.
Вот так. Я и не собирался Вас предупреждать.
Опус номер три. Признание через заглавную Т.
И что?
И откуда у этого дерева мексиканская походка?
А три дня, взятые про запас, исчезли наутро.
Я вжимаю плечи в голову и отчаянно молчу на трёх языках сразу.
Беспричинная лихорадка не греет, а лишь дает всё, кроме надежды.
Ждите! Тому, кто ждит, будет по мере ждения.
Самое бесполезное для меня – это то, что я знаю наверняка.
И что?
Мой домашний барсук ничего не ведает о способах заправки желудёвым взрослением.
Но не спешите опровергать то, что в этом не нуждается.
И я ходил под, заменяя ждь на щщ.
Суше не стало, стало так же.
Постоянно влюблён, постоянно. Узнать бы: это признак чего без причины?
Упруго оттолкнулся от слова и был.
А что?
Никто не заметит условия первой буквы.
Пропажа будет обнаружена слишком запросто.
И побегут, побегут, побегут, размечтывая направо и сразу же.
Побудьте ещё немного спиной к стене, через комнату.
Это не сможет продолжаться, оно захочет изменить всё!
Мы никогда, и этим успокоимся, так и не открыв глаза.
Ты, Вы мне улыбаешься, а кажется – что мимо.
У меня ещё есть в запасе щепотка терпения и одно неизведанное послезавтра.
Вовремя мы всё-таки попрощались.
Опус номер пять минус один. Ненавь
Строишь гору, чтобы на неё потом взобраться.
Но пока строишь, думаешь только о горе, забывая о восхождении.
Громоздишь вершины, устраиваешь пропасти, готовишь лавины.
Эта гора будет гордиться своей недоступностью.
Как же она хороша, как же она блистательна!
Гора готова, пора подниматься.
Пора? Неужели?
Может, ещё небольшой вулкан и ледник на вершине?
Нет! Теперь восхождение!
Но ты не готов!?
Ты всегда был готов к чему угодно, только не к восхождению!?
И отступать некуда: ты же собственноручно загнал себя на эту тропу?
Путь только наверх или …?
От обожания, боготворения и горотворчества всего один шаг до ненави!
Теперь будешь строить причины, чтобы оправдать свою ненавь?
Строить-то ты умеешь – вон какая гора до неба?
Прогулка до ненави, в несколько шагов от горы, что так хороша!
Это ещё не ненависть, это всего лишь ненавь – тебе кажется, что ты справишься.
От ненави до ненависти путь неблизок, но он проще, чем восхождение.
Гора как напоминание.
Напоминание как гора.
Солнце цепляется за вершину.
Облака отдыхают над водопадом.
Никто не помнит того, кто когда-то построил гору.
Запомнят лишь того, кто оправдал ненавь.
