Анисья. Упрись, да и всё.
Никита. Уперся один такой-то, так его в волостной так вспрыснули. Очень просто. Тоже не хочется. Сказывают — щекотно.
Анисья. Буде шутить-то. Ты слушай, Микита: коли ты за себя Марину возьмешь, я не знаю, что над собой сделаю… Жизни решусь! Согрешила я, закон рушила, да уж не ворочаться стать. Коли да ты только уйдешь, я то сделаю…
Никита. Мне что ж уходить? Кабы я уйти хотел, я бы давно ушел. Меня как намедни Иван Семеныч приглашал в кучера… А уж жизнь какая! Не пошел же. Потому я так рассчитываю, что я всякому хорош. Если бы ты меня не любила, то другой расчет.
Анисья. То-то и помни. Старик не нынче-завтра помрет, думаю, — все грехи прикроем. Закон приму, думала, будешь хозяином.
Никита. И, что загадывать. Мне что? Я работаю. Как для себя стараюсь. Меня и хозяин любит, и баба его, значит, любит. А что меня бабы любят, так я в этом не причинен, — очень просто.
Анисья. Будешь меня любить?
Никита (обнимает ее). Во как! Как была ты у меня в душе…
Явление девятое
Те же и Матрена (входит и долго крестится на образа; Никита и Анисья отстраняются друг от друга).
Матрена. А я что и видела, не видала, что и слышала, не слыхала. С бабочкой поиграл, — что ж? И теленок, ведашь, и тот играет. Отчего не поиграть? — дело молодое. А тебя, сынок, хозяин на дворе спрашивает.
Никита. Я за топором зашел.
Матрена. Знаю, знаю, родной, за каким топором. Этот топор все больше около баб.
Никита (нагибается, берет топор). Что ж, матушка, аль и вправду женить меня? Я рассчитываю, что совсем напрасно. Опять-таки и мне бы неохота.
Матрена. И-и! Касатик, зачем женить? Живешь да живешь. Это старик все. Поди, родной, мы и без тебя все дела рассудим.
Никита. Чудно, право: то женить, а то не надо, Окончательно не разберу ничего. (Уходит.)
Явление десятое
Анисья и Матрена.
Анисья. Что ж, тетка Матрена, аль и вправду женить хотите?
Матрена. С чем женить-то, ягодка! Наш, ведашь, какой достаток? Так себе старичок мой зря болтает: женить да женить. Да не его ума дело. От овса, ведашь, кони не рыщут, от добра добра не ищут, — так и это дело. Разве я не вижу (подмигивает), к чему дело клонит.
Анисья. Что же мне, тетка Матрена, от тебя хорониться. Ты все дела знаешь. Согрешила я, полюбила сына твоего.
Матрена. Ну, новости сказала. А тетка Матрена и не знала. Эх, деушка, тетка Матрена терта, терта да перетерта. Тетка Матрена, я тебе скажу, ягодка, под землей-то на аршин видит. Все знаю, ягодка! Знаю, зачем молодым бабам сонных порошков надоть. Принесла. (Развязывает узелок платка, достает в бумаге порошки.) Чего надо, то вижу, а чего не надо, того знать не знаю, ведать не ведаю. Так-то. Тоже и тетка Матрена молодая была. Тоже с своим дураком, ведашь, умеючи прожить надо. Все семьдесят семь уверток знаю. Вижу, ягодка, зачиврел, зачиврел твой-то старик. С чем тут жить? Его вилами ткни, кровь не пойдет. Глядишь, на весну похоронишь. Принять во двор кого-нибудь да надо. А сынок чем не мужик? Не хуже людей. Так что же мне за корысть сына-то с доброго дела снять? Разве я своему детищу враг?
Анисья. Только б не сходил он от нас.
Матрена. И не сойдет, ласточка. Все глупость одна. Старика моего ведашь. Ум у него вовсе расхожий, а тоже другой раз заберет что в башку, как колом подопрет, никак не выбьешь.
Анисья. Да с чего взялось-то дело это?
Матрена. А видишь ли, ягодка, — малый, сама знаешь, до баб какой, да и красин, нечего сказать. Ну жил он, ведашь, на чугунке, а там у них девчонка-сирота — в куфарках жила. Ну и стала вязаться за ним девчонка эта.
Анисья. Маринка?
Матрена. Она, паралик ее расшиби. Ну и было ли что, нет ли, только и дознайся мой старик. От людей ли, или сама она ему наклявузничала!..
Анисья. Смелая же какая, подлюга!
Матрена. Вот и поднялся мой-то, дурья голова: женить, говорит, да женить, грех покрыть. Возьмем, говорит, малого домой да женим. Разговаривала всячески. Куды тебе! Ну, думаю, ладно. Дай по-иному поверну. Их, дураков, ягодка, все так-то манить надо. Всё в согласье как будто. А до чего дело дойдет, сейчас на свое и повернешь. Баба, ведашь, с печи летит, семьдесят семь дум передумает, так где ж ему догадаться. Что ж, говорю, старичок, дело хорошее. Только подумать надо. Пойдем, говорю, к сынку да посоветуем с Петром Игнатьичем. Что он скажет? Вот и пришли.
Анисья. О-ох, тетушка, как же так? Ну, как отец-то велит?
Матрена. Велит? А веленье-то его псу под хвост. Уж ты не сумлевайся, не бывать этому делу, я сейчас с твоим стариком все дела просею, процежу, ничего не останется. Я и пошла с ним — один пример сделать. Как же сынок в счастье живет, счастья ждет, а я за него потаскуху сватать стану. Что ж, я дура, что ль.
Анисья. Она и сюда к нему бегала, Маринка-то. Веришь ли, тетушка, как сказали мне, что женить его, как ножом по сердцу полоснуло меня. Думаю, в сердце она у него.
Матрена. И, ягодка! Что ж, он дурак, что ли? Станет он шлюху бездомовную любить. Микишка, ведать, малый тоже умный. Он знает, кого любить. А ты, ягодка, не сумлевайся. Не снимем его ни в жизнь. И женить не станем. А деньжонок ублаготворите, и пусть живет.
Анисья. Кажется, уйди Микита, не стану на свете жить.
Матрена. Дело молодое. Легко ли! Баба ты в соку, с таким осметком жить…
Анисья. Веришь ли, тетушка, постыл, уж постыл мне мой-то кобель носастый, и не смотрели бы на него глаза.
Матрена. Да, уж это дело такое. Глянь-ка сюда. (Шепотом, оглядываясь.) Была я, ведать, у старичка этого за порошками, — он мне на две руки дал снадобья. Глянь-ка сюда. Это, говорит, сонный порошок. Дай, говорит, один — сон такой возьмет, что хоть ходи по нем. А это, говорит, такое снадобье, если, говорит, давать пить — никакого духа нет, а сила большая. На семь, говорит, разов, по щепоти на раз. До семи разов давай. И слобода, говорит, ей скоро откроется.
Анисья. О-о-о… Что ж это?
Матрена. Приметки, говорит, никакой. Рублевку взял. Меньше нельзя, говорит. Потому, подашь, добывать их тоже хитро. Я свою, ягодка, отдала. Думаю, возьмет, не возьмет, Михайловне снесу.
Анисья. О-о! Да може, что худое от них?
Матрена. Чему худому-то быть, ягодка? Добро бы мужик твой твердый, а то что ж, только славу делает, что живет. Не жилец ведь он. Много таких-то бывает.
Анисья. О, ох, головушка моя бедная! Боюсь я, тетенька, как бы греха не было. Нет, это что ж?
Матрена. Можно и назад снесть.
Анисья. Что ж их, как и те, в воде распушать?
Матрена. В чаю, говорит, лучше. Ничего, говорит, неприметно, ни духу от них нет, ничего. Тоже человек умный.
Анисья (берет порошки). О, о, головушка моя бедная. Пошла бы разве на такие дела, кабы не жисть каторжная.
Матрена. А рублевку-то не забудь, я пообещалась старичку занесть. Тоже хлопочет.
Анисья. Уж известно. (Идет к сундуку и прячет порошки.)
Матрена. А ты, ягодка, потеснее держи, чтоб люди не знали. А коли что, помилуй бог, коснется, от тараканов, мол… (Берет рубль.) Тоже от тараканов идет… (Обрывает речь.)
Явление одиннадцатое
Те же, Петр и Аким.
Аким входит, крестится на образа.
Петр (входит и садится). Так как же, дядя Аким?
Аким. Получше, Игнатьич, как бы получше, тае, получше… Потому как бы не того. Баловство, значит. Хотелось бы, тае… к делу, значит, хотелось малого-то. А коли ты, значит, тае, можно и того. Получше как…
Петр. Ладно, ладно. Садись, потолкуем.
Аким садится. Что ж так? Аль женить хочешь?
Матрена. Женить-то и повременить можно, Петр Игнатьич. Нужда наша, сам знаешь, Игнатьич. Где тут женить. Сами живота не надышим. Где ж женить!..
Петр. Судите, как лучше.
Матрена. Женить тоже спешить некуда. Это такое дело. Не малина, не опанет.
Петр. Что ж, коли женить — дело хорошее.
Аким. Хотелось бы, значит, тае… Потому мне, значит, тае… работишка в городу, работишка выпала, сходная, значит.
Матрена. Ну уж работа! Ямы чистить. Приехал намедни, так блевала, блевала, тьфу!
Аким. Это точно, сперначала она ровно и тае, шибает, значит, дух-то, а обыкнешь — ничего, все одно, что барда, и значит, тае, сходно… А что дух, значит, тае… это нашему брату обижаться нельзя. Одежонку сменить тоже можно. Хотелось, значит, Микитку дома. Пуща и оправдает, значит. Он пущай дома оправдает. А уж я, тае, в городу добуду.
