Возможно, что всего этого и не будет. Не случайно же какие-то силы вмешались и направили меня сюда. И, судя по всему, не одного меня. Что-то я ничего не слыхал об авиационных соединениях, подобных нашей дивизии, сформированных накануне войны. Наверняка что-то еще делается.
Поговорить бы с танкистами и моряком, но это опасно. Мало того, что они ничего не скажут, кто знает, может, и рапорт завтра своему особисту подадут. Так, мол, и так, был вчера там-то, был там летчик Андрей Злобин. Что-то он слишком интересовался, как идет формирование новых танковых корпусов. Да и слишком уж он осведомлен о характеристиках новейшей бронетанковой техники, откуда у летчика-истребителя такие сведения? И поеду я вместо новой дивизии на Лубянку.
Нет, ну его к черту. Гоню эти мысли подальше вместе с копошащейся где-то в глубине думкой о том, что все-таки что-то не сходится. Если война начнется не так, значит, и пойдет она не так. А отсюда следует? К дьяволу! Свихнуться, а это мне сейчас ни к чему. Буду лучше делать то, для чего я здесь. Им, как говорится, виднее. Кому все-таки “им”? И чего компания тем временем меняет тему. Все разговаривают каком-то новом фильме. А мне даже название его ничего не говорит.
После четвертой Костя, пехотный лейтенант, садится к пианино и хорошо поставленным голосом запевает “Выхожу один я на дорогу”. Общество довольно стройно подтягивает. Я тоже присоединяюсь. Спели еще пару песен. Неожиданно Сергей достает гитару, протягивает ее мне и говорит:
— Давай, Андрюха, дерни что-нибудь свое. Вы знаете, Андрей — наш полковой поэт, сам песни пишет, сам поет.
— Серьезно? — удивляется поэт-журналист Виктор. — Любопытно, любопытно! Просим!
Я смотрю на Сергея. Вот уж подставил, так подставил! А тот протягивает мне гитару и широко улыбается. Нечего, мол, стесняться! Ударь по струнам, продай талант!
Ситуация… Чувствую на себе заинтересованные взгляды собравшихся и беру гитару. Хорошо, что хоть гитара, а не рояль. Но что я буду петь? Я им не Высоцкий и не Окуджава. Машинально перебираю струны.
Какое-то чувство улавливает взгляд более, чем другие, заинтересованный и более сочувствующий мне. Поднимаю глаза. Почти напротив сидит светло-русая девушка с большими карими глазами, смотрит на меня, улыбается и ждет. Тоже ждет!
Ну, бог с вами! Я, конечно, не Высоцкий, но кто обвинит меня в плагиате? И я запеваю “Еще не вечер!”. Впечатление весьма благоприятное.
Виктор пытается влить ложку дегтя: в эпоху фрегатов, мол, не было “кольтов”, но его никто не слушает. Все требуют еще. Запускаю на пробу “Бумажного солдатика”. Тоже — на ура.
Сергей смотрит на меня квадратными глазами и качает головой. Он явно никогда не слышал от меня этих вещей и сейчас гадает, когда это я успел их сочинить.
Мне наливают рюмку поглубже, я выпиваю, и меня несет…
В течение почти часа я чередую Высоцкого с Окуджавой, того со шлягерами сначала шестидесятых, а потом и более поздних годов.
Кареглазая Ольга подсаживается поближе ко мне и слушает, затаив дыхание. Постепенно я начинаю петь персонально для нее.
Не знаю, что там думали ее друзья, но я не о них думал, когда, глядя прямо в большие карие глаза, выдавал: “Чистая моя, строгая, как бы я хотел рядом быть!” или “Посмотри, как я любуюсь тобой, как Мадонной Рафаэлевой!”. Но после того, как я пообещал взять велосипед и привезти ей букет, поскольку я-де ее люблю, Сергей принимает спасительное для меня решение:
— Все, все! Пощадите моего товарища, он уже хрипит! Предлагаю пропустить еще по одной и пойти прогуляться на набережную.
Предложение принимается. Пока все собираются, Сергей отводит меня в сторону.
— Ну, ты дал! Что раньше-то молчал?
— Да вот, прорезалось, — только и нахожу я что сказать.
— Ну, я вижу, отчего это у тебя прорезалось. Девушка она, конечно, симпатичная, но предупреждаю: если ты на нее глаз положил, то выбор твой вдвойне неудачный.
— Почему?
— Во-первых, она — недотрога и гордячка…
— Ерунда, не страшно. А во-вторых?
— Во-вторых, она занята.
— Кем? — оглядываюсь я по сторонам.
— Его здесь нет, может, и к лучшему.
— Почему это?
— Он, знаешь ли, — Сергей мнется, — оттуда…
— Из НКВД, что ли?
— Угу, — мрачно кивает Сергей, — правда, о нем ничего не слышно вот уже три года, но тем не менее осторожность не помешает.
Я усмехаюсь. Откуда Сергею знать, что ребята из “органов” делят участь своих подследственных с обнадеживающей постоянностью. Скорее всего сгинул Ольгин поклонник в лагерях, а еще скорее она — незамужняя вдова.
— Хорошо, учту, — успокаиваю я Сергея.
А сам задумываюсь над парадоксом. Кто из нас старше? Вроде бы — они. На целых пятьдесят лет! А с другой стороны? Я вроде бы прожил уже на пятьдесят лет больше их и усвоил весь опыт человечества за эти полвека. А с третьей — ведь именно они и добывали этот опыт, многие — ценой своей жизни. А с четвертой? Вот начнется сейчас война. Многие так и погибнут молодыми, они еще не умеют воевать и никогда уже не научатся. А я умею, и выжить у меня шансов больше. А с последней? Именно их смерти и дали это умение другим. И мне в том числе…
С такими мыслями я догоняю компанию. Там опять идет разговор о близкой войне. В центре внимания — Алексей, капитан-танкист. Он убеждает всех, что сейчас именно танковые войска будут играть решающую роль. С этим трудно не согласиться. От немецких танков в первые два года нам достанется ой-ой как! Но нельзя же так абсолютизировать какой-то один род войск.
— Танки, конечно, вещь серьезная… — начинаю я. В этот момент меня трогает за плечо Ольга. Она, оказывается, прихватила гитару и протягивает ее мне.
— Бросьте вы эти вечные военные споры! Андрей, лучше спойте еще что-нибудь.
Петь так петь. Я запеваю “По полю танки грохотали”, для моряка исполняю “Спасите наши души” и в завершение выдаю “Их — восемь, нас — двое”. Когда я заканчиваю: “Пусть вечно мой друг прикрывает мне спину, как в этом последнем бою”, кто-то замечает:
— Что-то у тебя, Андрей, мрачные темы возобладали. Неужели нам всем, как ты поешь, “не светит”?
— А вы что думаете?! — не выдерживаю и взрываюсь я. — Вы тут рассуждаете о войне и думаете, что это будет еще один Халхин-Гол или финская кампания? Забудьте об этом! Германия — это не Финляндия и даже не Япония. Мало того, что они уже второй год воюют и опыта набрались дай бог! Они уже всю Европу захватили, и она теперь на них работает. Вот с кем воевать будем!
— И что, ты думаешь, мы умереть не сможем за Родину как следует? — наступает на меня Саша.
— Брось, Александр! Я не о том. Умереть любой сможет, даже как следует, если постарается. Ты — командир, и твоя функция не в том, чтобы умереть самому и своих бойцов рядом уложить. Твоя функция — не допустить, чтобы им, — я киваю в сторону девушек, — умирать пришлось, даже как следует! Твоя функция в том, чтобы враг погибал, а ты и твои бойцы оставались живы и продолжали выполнять свою задачу. Вот тогда — честь тебе и слава!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
