– Просто не понимаю, – сказал он. – У нас столько хороших детских врачей. Лечат бесплатно. С дипломами. А вас выгнали из поликлиники за то, что вы давали от головной боли борный вазелин, и за то, что брали деньги. Почему же у вас столько пациентов?
Кракс смерил Могэса ироническим взглядом.
– За десятку, так и быть, открою вам эту тайну!
– Пожалуйста! – Могэс вручил ему деньги.
– Ну вот, поэтому ко мне и ходят. – Кракс подмигнул, спрятал десять рублей и влез в «Москвич». – На мой век хватит мам, которые дрожат за своих малюток!.. – высунулся и добавил: – Если бы я брал по рублю за визит, ко мне бы не обращались! – Он сделал Могэсу ручкой и уехал.
Мы понимаем, что у девяти читателей из десяти на этом месте появится недоверчивая улыбка: почему Могэс тут же, сейчас же, немедленно не превратил Кракса в куклу? А-а, милые мои! Вы ещё не знаете главного. Могэс не только превращал людей в кукол, но и… Впрочем, не будем забегать вперёд. Скажем пока только, что Кракс уехал целым и невредимым.
Подъезжая к своему дому, Кракс с неудовольствием заметил Галину Ивановну, которая нервно ходила, ожидая его. Наехав двумя колёсами на край тротуара, «Москвич» остановился, и Кракс вылез спиной.
Татина мама забормотала:
– Извините… Это опять я…
Что-то проворчав, Кракс сунулся в машину, чтобы вынуть ключ зажигания. Галина Ивановна продолжала:
– В аптеке сказали, капли «тяп-тяп» втирать, а вы сказали – семь ложек в день…
– Ну и что? – безмятежно спросил Кракс, проверяя, хорошо ли закрыты дверцы машины.
– Так как же? – спросила она растерянно.
Переложив трубку из одного угла рта в другой, Кракс снисходительно сказал:
– Известны ли вам, милая моя, имена Гиппократта, Галена и Абу Али Ибн-Сины?
– Нет… – виновато сказала Татина мама.
– Вот видите! – сказал Кракс и опять нырнул в машину за тортом «Сюрприз».
Он вынырнул и докончил:
– Когда мы играли в лапту с небезызвестным Полем де Крюи, он мне обычно говорил: «Сила не в том, чтобы быстро бегать, а в том, чтобы раньше выбежать». – И, прищурясь, Кракс посмотрел на Татину маму. Она вежливо кашлянула.
– А лекарство давать или не давать?
– Где рецепт? – спросил Кракс. Галина Ивановна протянула рецепт, Кракс спрятал его в жилетный карман.
– Не надо лекарства. Завтра утром ваша девочка будет прыгать. У неё… Куда я девал ключ? – Он пошарил в кармане. – У неё… Ах, вот он!.. У неё сущие пустяки!
– Пустяки?!
Кракс устало поглядел на Галину Ивановну.
– Если профессор элоквенции говорит вам, что пустяки, – значит, пустяки!
– Большое спасибо, профессор! А я так беспокоилась!
Галина Ивановна провожала его до подъезда. Кракс смотрел на неё, а сам думал совсем о другом: «Не забыть положить в холодильник будильник… Тьфу, чайную колбасу!»
А Татина мама в это же время думала: «Ведь это не просто профессор, а профессор элоквенции!»
Знаете ли вы, читатель, что такое «элоквенция»? Признаться, мы недавно тоже понятия не имели об этом. Спросили одного, спросили другого; наконец пришлось обратиться к самому Краксу, как будто мы пациенты и интересуемся. Он объяснил, что элоквенция – наука о том, как при помощи слов убедить кого угодно в чем угодно. Первым профессором элоквенции, сообщил нам Кракс, был древний грек Демосфен, читавший лекции с камешком во рту, а он – Кракс – последний профессор, и единственный. И когда он, Кракс, умрёт, – эта наука кончится на земле. Теперь вам понятно, что такое элоквенция?
Итак, Кракс открыл свою дверь французским ключом, а Татина мама спросила ещё раз:
– Значит, утром Таточка будет здорова?
Кракс кивнул, и Галина Ивановна просияла.
– Большое спасибо, доктор… профессор… Извините за беспокойство!
– До свиданья, милая… – небрежно сказал Кракс, закрывая за собой дверь. И Татина мама радостная побежала домой.
Некоторое время улица была пуста. Потом, откуда ни возьмись, появился Могэс. Он подошёл к «Москвичу» доктора Кракса и тихо позвал:
– Валентина!
Целлулоидная куколка, висевшая в машине, испуганно повернулась на резинке. Могэс ткнул пальцем в треугольное окошечко, и куколка, раскачавшись на своей резинке, открыла его.
– Ну, как тебе тут?
– Надоело, – вздохнула Валентина.
– Ах, надоело! – усмехнулся Могэс. – Раз у тебя кукольное сердце, – ну и будь куклой!
– Да! – обидчиво сказала Валентина. – Вы меня превратили в куклу, а доктора Кракса не превратили?! Что, он лучше меня?! У него нет не только сердца, но нет даже диплома, вы же знаете! А у меня – диплом двухгодичных шофёрских курсов! Раз превращать, – так всех!
Могэс сказал:
– Всему своё время.
Валентина вздохнула.
– Как-то неожиданно всё-таки… Была шофёром первого класса, и вдруг – куклой… Уже три недели!
– А ты что-нибудь поняла за эти три недели?
– Что сама виновата, – буркнула Валентина, глядя в сторону.
Могэс улыбнулся и протянул Валентине ключ зажигания на цепочке.
– Зачем? – удивилась Валентина.
– Это тайна, – сказал Могэс и закрыл окошечко.
9
В комнате стояли вечерние сумерки. Тата спала, всё так же хрипло дыша. Её бросало и в жар, и в холод. Она то скидывала одеяло, то натягивала его до ушей. А вокруг Таты шла весёлая кутерьма.
Под потолком, прицепившись к ниточкам воздушных шариков, гонялись друг за другом развеселившиеся повар, управдомша и Лиля. С кукольными криками они пролетали мимо картины «Девятый вал» и мимо часов с качающимся маятником, и мимо географической карты обоих полушарий.
Когда куклы отталкивались от люстры, люстра качалась и звенели хрустальные подвески. Лиля визжала от восторга. «Ух ты!» – кричала Алла Павловна, будто окунаясь в холодную воду. А повар носился с молодецким посвистом.
«Полечу-ка я к себе», – решила Лиля и вылетела на шарике в коридор. Она пронеслась мимо счётчика, который потрескивал, отсчитывая электрические мгновения, и очутилась в своей комнате.
Держась пальчиками за ниточку шарика, Лиля пробежалась по клавишам рояля, затем взлетела на буфет и юркнула к банке с вареньем, из которой торчала ложка. Сперва она чуть не провалилась ногой в варенье. Потом ей удалось схватить ложку обеими руками, да вот беда – ложка не пролезала в рот, и Лиля только измазалась в варенье.
Рассердившись, она перелетела на туалет и увидела себя – маленькую, перепачканную куклу – с трёх сторон отражённую в трельяже. Её крашеные щёки были неподвижны, глаза только открывались и закрывались, а рот был словно у копилки. Разглядывая себя, Лиля ясно вспомнила, как это случилось.
Она сидела на вертящемся стуле и играла. Ну, громко играла, подумаешь! Потом – ответила Могэсу: «Я в своей комнате» – а он посмотрел через очки. И Лиля увидела, как её ноги и подбородок начали приближаться друг к другу с непостижимой быстротой, а рояль стал расти, расти, его чёрная крышка полезла вверх, будто чёрный парус корабля, заслонив всё окошко.
Лиля оказалась на стуле так высоко, что никогда не решилась бы спрыгнуть. Только позже она поняла, что это не рояль вырос и не стул, а она сама превратилась в обыкновенную куклу; стоило взглянуть в зеркало, чтобы в этом убедиться.
Посмотрев на себя, Лиля захныкала, заревела «ма-ма-а…», соскочила с туалета и, волоча за собой воздушный шар, с рёвом появилась у Таты в комнате. Отдыхая на люстре, повар спросил:
– Чего ревёшь?
– Хочу – реву, не хочу не…
Но она была так расстроена, что не договорила, отмахнулась от повара и полезла к Тате на одеяло.
Как водится, пока лезла, Лиля молчала, но, едва добралась до Таты, – завопила во всё горло. Она ревела и тёрла глаза тряпичными кулачками.
Тата открыла затуманенные глаза.
– Тата, это я – Лиля! – хныкала кукла. – Погляди, что со мной!
– Ты нас не узнаёшь? – спросила управдомша, склонившись над Татой.
– Ты ипеккакуана? – спросила Тата слабым голосом.
– Кто? Она ипеккакуана? – удивился повар, сидя на люстре.
– Она нас не узнаёт… – прошептала управдомша. – Бредит…
– Ах, как интересно! – Лиля захлопала в ладоши.
А повар перелетел на кровать и, отпустив свой шарик, печально сказал:
– Она умрёт.
В комнате становилось всё темнее, вещи теряли очертания. Куклы смотрели на Тату. Она металась по кровати и не могла найти себе места, потом сказала будто в полусне:
– Лекарства! Помогите мне…
И тут куклы увидели такое, что было удивительно даже для них: всё перед глазами поплыло и закачалось, самый толстый, самый большой и самый коричневый пузырёк, на котором было написано «Ипеккакуана», важно повернулся, и сигнатурка поднялась над его головой.
Куклы испуганно нырнули за подушку.
10
– Коллеги! – сказал пузырёк стеклянным голосом. – Консилиум начинается!
И остальные пузырьки и баночки сдвинулись с места, откашлялись звенящими голосами и расположились, образовав круг и покачивая сигнатурками. Выглядывая из-за подушки, куклы смотрели во все глаза.
