Хряк и Шнырь стояли в коридоре и смотрели на беседу через проем открытой двери. На подвижном лице Шныря была написана полная поддержка всего, о чем говорит Буза. Хряк же чуть кривился. Он был человеком, о которых в зоне говорят «живет на кулаках», и к болтовне относился с презрением.
— Шнырь, — сказал Буза своему подручному, закончив воспитательное мероприятие, — дуй к дверям, менты там пост установили, скажи, чтобы пожрать принесли…
— Понеслись, как душа в рай, — усмехнувшись, сказал Шнырь, вернувшись через минуту.
— Заберешь шамовку, — инструктировал его Буза через несколько минут, — скажешь, чтобы поставили и отошли… Скажешь, — одно движение в сторону двери, и заточки у них будут в горле…
Спустя четверть часа заложники были отгорожены от захватчиков ширмой, за которой в обычное время осматривали больных, а посредине кабинета сооружен стол, в центре которого стоял бачок с кашей и кусочками мяса, рядом лежали алюминиевые ложки и булка черного ждала своей участи.
Шнырь, чувствуя себя полным ничтожеством, затащил из коридора скамейку и спросил Бузу:
— Начнем?
Буза словно не слышал его. Он долго молчал, а затем произнес:
— Ты что, зачуханец? Смотайся еще раз, скажи, что нужны ложки и вилки из ментовской столовой и тарелки тоже, и пусть кончат шутить, козлы, и чай пусть принесут, да не в отрядах возьмут, а у себя пошарят…
С чаем, вилками и тарелками дело шло не так споро, и Шнырь, и Хряк чуть было не изошли слюной. Шнырь даже стал побаиваться, что Бузе вздумается выбросить холодную кашу и потребовать новой.
Но вот все, что требовалось, оказалось на столе. Однако Буза опять не торопился. Он сходил к входным дверям, проверил, надежно ли приперты они столом и шкафом. Даже если их вышибут тараном, на это уйдет некоторое время, да еще десять метров по коридору, за это время заложники будут трижды мертвы. Буза слов на ветер не бросает…
Потом он вернулся в кабинет, но не сел на скамейку, а кивнул Шнырю. Шнырь понял его и пошел за ширму. Никто из заложников есть не согласился. Только после этого, поощренный взглядом Бузы, Шнырь двумя сложенными ложками разложил кашу и мясо по тарелкам, дождался, пока ложку возьмет Буза, и начал быстро есть. Хряк поглощал пищу в два жевка, и ложка снова устремлялась в тарелку.
Один Буза ел неторопливо, словно не отбыл восемь суток в ШИЗО. Прежде чем поднести ложку ко рту, он медлил, будто раздумывая, делать ему это или не делать. И здесь становилось ясно, почему на воле Буза принимали за сына большого начальника. И не только принимали, но Буза и сам нередко представлялся таковым.
— Папа у меня — член ЦК, — говорил он, — а мама — простой врач…
Он не был мошенником, но вполне мог стать, ибо в нем был талант артиста и то, что помогает не только выжить в зоне, но и управлять другими, — воля, которая непонятным образом размещалась в его тщедушном теле.
После еды Буза и Хряк закурили по сигарете. Шнырь, решивший было сбросить грязные тарелки в угол кабинета, в последний момент передумал, натолкнувшись на взгляд Бузы. Он понял, что тому это не понравится, и унес тарелки и вилки из комнаты, вернулся с подшивкой «Медицинской газеты», которую выписывал на санчасть находящийся в отпуске начальник медслужбы колонии.
Шнырь ловко скрутил из газет несколько фитилей, замотал руку халатом Валентины, взял этой рукой кружку с водой, зажег один из фитилей и поднес ко дну кружки. Меняя фитили, Шнырь быстро довел воду до кипения, бросил туда пачку чая и опять поднес фитиль к кружке. Пенная шапка, вспучившись, чуть было не выплеснулась на пол, но Шнырь убрал огонь, а затем еще несколько раз подносил его ко дну кружки, заставляя шапку то появляться, то исчезать.
Затоптав последний фитиль, Шнырь поставил кружку на стол, закурил сигарету, сдув с чая коричневую пену, сделал небольшой глоток и передвинул кружку Бузе… Тот, выждав некоторое время, сделал свой глоток, после чего подвинул кружку Хряку и затянулся «Примой».
— Кайф, — отхлебнув, проговорил Шнырь, когда кружка вновь пришла к нему.
Буза и Хряк ничего не ответили, но по их лицам было видно, что они с этим согласны.
* * *
— Ну, чем богаты? — спросил Узякин Внучека и Собинова, когда те возвратились в кабинет начальника изолятора.
— Чем богаты, тем и рады, — ответил один Внучек не слишком любезно, потому что ничего интересного и нового он в информационную копилку «тройки» не внес. Он только что связался с начальником отделения, тот позвонил по оперсвязи в Н-ск, а там сообщили, что, по существу, уже было известно: осужденные захватили заложников. Кто они? Что представляют из себя заложники? Что толкнуло на этот шаг первых и в каком состоянии вторые? Не ответив на эти вопросы, нельзя было планировать мероприятия по освобождению.
Но Внучек напрасно злился на своих коллег. Коллеги Узякина и Собинова тоже ничем не помогли.
— Слушай, Кутузов, — бесцеремонно обратился к Собинову Узякин, — а ты куда звонил? В Н-ск, что ли?
— Да, — чистосердечно сознался Собинов.
— Ну ты даешь, что они в Н-ске за триста верст от Тараканино могут знать, тебе же советовали позвонить в Тараканино.
— Я звонил, но там все время идут короткие гудки…
— «Короткие гудки, короткие гудки», — передразнил его Узякин, — ну, КГБ, помогай коллеге… я знаю, у тебя везде свои люди…
— Пиши номер на бумаге, — сказал Внучек Собинову. Пока комбат искал ручку, Внучек набрал «07» и связался со старшей телефонисткой.
— Марина Владимировна, — сказал он, — помочь надо спецслужбам, срочненько номер в Тараканино… давай телефон… разговор за наш счет…
Собинов занимал телефон добрых двадцать минут. Он, что-то записывая на листке бумаги, переспрашивал командира роты охраны, опять что-то записывал. К концу разговора он основательно взмок от такой непривычной интеллектуальной работы…
— Ну, — сказал ему Узякин, когда тот положил трубку телефона на рычаг.
— Наливай, — словно не слыша Узякина, произнес комбат. Ему было приятно, что Узякин хоть как-то зависит от него, и хотелось оттянуть момент, когда преимущество в информированности утратится.
Михалыч поставил чашки на стол и разлил остывший чай.
— К чаю, к сожалению, ничего дать не могу, — сказал Михалыч, — даже «дунькина радость» сейчас дефицит, на отоварку не хватает…
— Да-а, — подколол его Узякин, — времена настали, даже в тюрьме стало плохо жить, докатились…
— А что вы имеете против тюрьмы, — обиделся Михалыч, — тюрьма как тюрьма, не хуже многих…
— Ну что ты, — продолжал язвить Узякин, подразнивая своего бывшего заместителя, — она одна из лучших…
— Так оно и есть, — вмешался Внучек, защищая Михалыча, с которым ему приходилось часто работать, и одновременно стараясь не задеть самолюбие Узякина, — я в своей жизни много тюрем видел и прямо скажу, у Михалыча здесь порядок, во всяком случае, никто не голодает.
Узякин и сам понимал, что говорил ерунду, зашел слишком далеко, и был благодарен Внучеку за вмешательство…
— Ладно, — сказал он, отодвигая чашку от себя, — Каминская тюрьма — лучшая тюрьма в мире… Так что нам скажет командир батальона?
Собинов взял в руки лист с записями и начал:
— Двое осужденных…
— Как двое? — перебил его Узякин.
Комбат бросил на начмила взгляд, одновременно и укоризненный, и терпеливый, и повторил:
— Двое осужденных: Сафонов, пятьдесят восьмого года рождения, статья 145, семь лет, и Клевало, шестидесятого года рождения, 144-я, пять лет, утром пришли в санчасть и захватили в качестве заложников фельдшера, женщину, которая пришла на прием, и сотрудника колонии.
— Должность и звание? — переспросил его Узякин, как будто это имело какое-то значение.
— Лейтенант, — ответил Собинов, — начальник производства… Захватчики забаррикадировались в санчасти и потребовали, чтобы им привели некоего Бузу, который сидел в ШИЗО…
— За что сел в ШИЗО Буза? — спросил Внучек. — Это может быть важно…
— Буза заварил большую кашу, стал бодаться со старым вором, Чубатым… Хозяин, конечно, знал об этом… Ему два медведя в одной берлоге не нужны, и он посадил за какую-то провинность Бузу в ШИЗО… Хозяину спокойней с Чубатым, тот не такой молодой и шустрый, как Буза…
— Во, — сказал Узякин и потер рукой об руку, — становится теплее…
— Теплее, но не совсем, — ответил комбат, — на освобождении Бузы они не остановились, а заявили, что хотят говорить с прокурором области.
— Не ниже… — съязвил Узякин.
— Да, — подтвердил комбат, — на счастье начальника колонии, в Каминске в командировке был заместитель прокурора области… Он вылетел вертолетом в Тараканино… Но там захватчики заявили, что прокурор им был нужен для того, чтобы ночью не перестреляли, и потребовали перевода в другую колонию либо в ближайший изолятор.
