– Так чем же моя участь хуже участи какого-нибудь матроса из народа?
– Терпенье, терпенье, мой друг, я обо всём тебе расскажу. Карклунцы – люди, конечно, практичные, но религиозность их куда выше их практичности. Рабы им, безусловно, нужны. Ни один, даже бедный карклунец никогда не выполняет тяжёлой физической или грязной работы. Это делают рабы. Раба можно использовать универсально, то есть и заставлять его работать, и мучить одновременно, что и делают они с нами на галере. Но религиозные карклунцы пошли гораздо дальше такой универсальной практичности. Плевать они хотели на практичность, когда речь заходит о вере. Они решили, что не так-то просто, да и не совсем честно по отношению к Крауру совмещать одно с другим: полноценный рабский труд и отборное, изощрённое, «качественное» страдание своих жертв. Нужно сделать так, чтобы определённое количество рабов стали по-настоящему жертвенными животными, сделать так, чтобы их жуткое существование служило только одной высокой цели – порождению страданий для Краура. И они сделали это: на «жертвенных быках» карклунцы не пашут. И эти «жертвенные быки», предназначенные исключительно для мучений, страдают у них так, что нам – «рабочим лошадкам» и не снилось. Так как твои, мой несчастный друг, страдания ценятся очень высоко, тебя непременно сделают таким жертвенным животным. Как только мы явимся в Бусвир, Врынур тут же сдаст тебя кранарам. Он получит за тебя от них символическую плату – не больше семи ста арканов. В общем-то, и это приличные деньги, но они ничто по сравнению с тем, сколько он бы мог выручить за тебя на невольничьем рынке. Если бы он продал тебя кому-нибудь, а не кранарам, как раба, то выручил бы за тебя в сотню раз больше. А знаешь, что можно купить на Карклуне за семьдесят тысяч арканов? Можно приобрести большой надел земли, можно замок, можно новенькую галеру средних размеров…. Семьдесят тысяч – огромные деньги! Но эти деньги для Врынура ничего не значат, в сравнение с тем, сколько благодати он получит от своего Краура, если принесёт тебя ему в жертву.
– Кто такие кранары?
– Это священники, жрецы, служители Краура. Они и занимаются принесением в жертву несчастных животных, то бишь нас, некарклунцев. А делают они это в своих храмах – самурах. При каждом самуре есть тюрьма, где и содержатся страдальцы. Там кранары ежедневно, ежечасно, ежеминутно подвергают жертвенных страдальцев ужасающим пыткам. Эманация их мук восходит к Крауру, питает его и возвращается к карклунцам обратно, но уже в виде настоящей и будущей благодати. Такова их бесовская вера, Квалуг. Только не подумай, что вследствие этих непрекращающихся нечеловеческих мук страдальцам приходит скорый конец. Нет! Карклунцы в целом, а их кранары в особенности, – великие мастера продления мучений. Так что, узники самуров невыносимо мучаются, но живут! Живут годами и десятилетиями. Кстати, эта необходимость, как мне думается, привела к высочайшему развитию врачебного искусства на Карклуне. В этом ты уже успел убедиться на собственной шкуре. Своими истязаниями они подводят несчастного к краю гибели, а затем исцеляют его. Исцелив, начинают всё сызнова. Так они создают для нас, их пленников, подобие ада на Земле, где страдания не прекращаются.
– Каким же именно истязаниям подвергаются узники самуров?
– О, дружище, Квалуг! Об этом достоверно мне неизвестно. Сами карклунцы об этом не распространяются, даже в пьяном виде. А от невольников тоже об этом точно не узнать, потому-что ещё ни одному из них не удалось выбраться оттуда, как не одной душе не удалось покинуть чертогов ада. Достаточно знать, что страдания, испытываемые рабами на галере – это рай, по сравнению со страданиями заключённых в сарумах.
– Послушай, Ширш, но ведь ты, если верить словам твоим, тоже в прошлом – знатный вельможа. Почему же тебя миновал ад самуров?
– Мне повезло. Велением Господа нашего мне повезло. При нападении, пираты сорвали с меня медальон с гербом моего рода, отняли гербовую печать, благо она была из чистого золота. За время пиратского плена моя одежда превратилась в лохмотья, так что, внешне я не отличался от самого завалявшегося пленного матроса, имел вид ободранного бродяги. Один добрый человек, встретившийся мне плену на Моне, узнав о моём происхождении, предостерёг меня. Он сказал, что если, не дай бог меня продадут карклунцам, то я должен сделать всё, чтобы те, никоим образом не узнали о моих голубых кровях. Это было первым вмешательством Провидения. Во второй же раз длань Господа коснулась меня, когда нас продавали карклунцам. Остаток всей нашей команды приобрёл один хозяин, а меня, одного единственного – другой. Так я попал на галеру Врынура, а остальные – на другое судно. Попади я не на «Орарру», а на корабль вместе с остатками моей бывшей команды, мне было бы несдобровать. Ясно, что карклунцы охотятся за людьми высокого происхождения, вроде нас с тобой. Взяв на борт новую партию рабов, узнав, что они члены одной команды, карклунцы начинают пытать их, в надежде выявить офицеров, капитана, и, если повезёт, то и высоких господ. Вельможи и офицеры всегда отправляются в самуры, на галерах оставляют лишь матросов и простолюдинов. Карклунцы великие мастера пыток. Команда, без сомненья, выдала бы меня. Хотя, в целом, матросы относились ко мне неплохо, я ведь, назначил им приличное жалованье. А нашему капитану – месье Респьеру, точно не повезло. Уверен, что команда выдала его с радостью и безо всяких пыток. Он был жёсток, даже жесток. Матросы его боялись и ненавидели. Так что, наш дорогой капитан, наверняка в самуре. Кто знает, может быть, ты его и встретишь, когда окажешься там же. Я же назвался простым писарем-счетоводом.
Нельзя сказать, что Тим был удручён услышанным от Ширша. С одной стороны он сомневался, стоит ли во всём верить словам странного человека, который частенько бывает явно не в себе; с другой, после всего пережитого за последнее время, Тиму уже было всё равно, что случится с ним дальше. Помолчав с минуту, он вдруг спросил:
– Ширш, а ты не боишься, что я тебя выдам? Ведь я теперь знаю твою тайну.
– Ни капельки, – невозмутимо ответил тот. – Во-первых, ты пока не знаешь их языка. Во-вторых, у тебя нет доказательств, а на слово тебе могут не поверить. В-третьих, Квалуг, я всегда мог хорошо разбираться в людях. За годы же моего плена, эта способность моя отточилась до небывалой остроты. Ты – благородный человек, и никогда бы так не поступил. А в-четвёртых, после стольких лет проведенных здесь, на галере, я уже ничего не боюсь, и если будет на то божья воля, пойду в самуры с радостью.
«Однако, – подумал Тим, – несмотря на периодические приступы безумия, несмотря на весь кошмар пережитого, этот малый сохранил способность здраво рассуждать». Тим снова помолчал, а потом опять спросил:
– А если убить себя? Ведь это отличный способ избавить себя от длительных страданий и лишить их Краура пищи. Должно быть, узники самуров так и поступают. Да! Что если я убью себя?
– Квалуг! Не будь таким глупцом. Как ты себя убьёшь? Ты не можешь сделать этого даже на галере. Что ты сделаешь? Твои ноги накрепко прикованы, и ты не можешь сдвинуться с этого места. В твоих руках нет ни ножа, ни верёвки. Ты что, будешь биться башкой о палубу или скамью пока не сдохнешь? Но таким образом ты не достигнешь цели, а только расшибёшь свою глупую голову!
Ширш снова начал хохотать, но быстро остановился, и продолжил:
– Карклунцы умны. Ими всё продумано. Им вовсе не нужно, чтобы гибли их рабы – это им невыгодно. И уж подавно им не выгодно, чтобы гибли их дорогие «жертвенные быки». Они прекрасно понимают, что многие предпочли бы смерть, столь невыносимым и длительным мученьям. Поэтому, подумай, если даже на галере убить себя практически невозможно, то, что можно говорить о самурах, где, наверняка, всё продумано до мелочей, для того, чтобы лишить узников такой возможности? И потом, Квалуг, ты же (Ширш оглянулся по сторонам и понизил голос до шёпота) – яруанин. А для яруанина – самоубийство великий грех.
– Почему ты перешёл на шёпот, Ширш?
– Нельзя произносить при них имени Господа нашего. Услышат – страшно накажут.
– Почему?
– Потому-что они считают, что нет бога, кроме их великого Краура. А Господа нашего, часть из них считает предрассудком невежественных животных, а часть – антиподом Краура, кем-то вроде Сатаны.
«Ароб!» – заорало барабанившее чудовище. Обед. Омовение. «Дарба!», – и снова за вёсла.
– Расскажи мне ещё о Карклуне, – попросил Тим Ширша.
– Охотно, – ответил тот. – С чего бы начать? Начну, пожалуй, с Бусвира, куда недели через три прибудет наше проклятое судно. Бусвир – чудесный город: большой, богатый и бесконечно красивый. Что не дом в нём – то дворец. Его украшает множество искусных скульптур, некоторые из которых сделаны из чистого золота. Многочисленные фонтаны из белого мрамора наполняют прохладою его воздух. И всё это великолепие утопает в прекрасных благоухающих садах. Большинство жителей его пребывает в довольстве и купается в роскоши. Порой мне думается, что этот их Сатана-Краур, действительно щедро возносит им за наши страдания, но гоню от себя эту крамольную мысль. И всё же Бусвир – не самый большой и не самый красивый город Карклуна. К северу от него, в двух днях езды, в самом центре острова расположен Краурбор – главный город страны. С карклунского Краурбор переводится как «Город Краура» или «Божественный Град». Я никогда не был в нём, но те невольники, которым удалось там побывать, говорили мне о том, что Бусвир меркнет перед огромностью, красотой и величием Краурбора. Множество самуров стоят на его земле, и в них томятся тысячи невольников, претерпевающих муки, сравнимые с адовыми. Что ещё рассказать тебе о Карклуне, мой несчастный друг?
