Мы допивали вторую чашку чая, успев обсудить современные театральные сплетни и обменяться мнениями о международной обстановке, разгуле свободной прессы и падении нравов, когда Владимир Михайлович вдруг сказал после паузы:
— Знаете, до сих пор не могу прийти в себя после смерти Леночки… такой нелепой! Все думаю — почему? Она была такая славная девочка — красивая, милая, в ней был класс! Говорят, самоубийство. Возможно, вам неизвестно… не так давно погибла ее сестра. В прошлом году, весной. Леночка очень болела тогда. Но время такой замечательный лекарь. Я был уверен, что она оправилась. Выходит, я ошибался. Вы сказали, что видели ее незадолго… Вы были с ней знакомы?
— Нет, она позвонила мне и попросила о встрече.
— А вы кто, извините?
— Я работаю в охранном предприятии.
— Ей нужен был охранник? — Старик пытливо всматривался в мое лицо. — Зачем? Она сказала?
— Не сказала. Это была предварительная беседа. Мы должны были встретиться еще раз, но не получиось.
Вдруг раздался странный звук — не то вздохнул кто-то, не то застонал. Я испытала мгновенный ужас, холодком мазнуло вдоль позвоночника. Стали бить большие напольные часы — размеренно, длинно. В их низком тягучем звуке чувствовались печаль и безысходность.
— Саша приехал! — сказал неожиданно старик.
Я подошла к окну и увидела черный массивный автомобиль и невысокого человека, который, захлопнув дверцу, направился к подъезду.
— Я думаю, мне пора. — Я поднялась. — Спасибо за приют.
— Не стоит, — отвечал старый актер, — я замечательно провел вечер. Интересный собеседник для меня теперь большая редкость и большая роскошь. Старики никому не нужны, к сожалению. Мир становится хуже, жесточе, и я все меньше и меньше понимаю, что происходит… Это не мое время. Я, видимо, зажился.
Он сидел, опустив плечи, сложив перед собой на столе руки с крупными голубыми венами; в глазах его, старчески светлых, была усталость.
— Я смерть зову, —
вдруг сказал он негромко, и я вздрогнула.
— Мне видеть невтерпеж
— Достоинство, что просит подаянья,
— Над простотой глумящуюся ложь,
— Ничтожество в роскошном одеяньи… [2]
Я чувствовала жалость и неловкость…
— Прощайте, сударыня!
— А какая квартира у Ситникова? — Я вдруг вспомнила, что не знаю номера ситниковской квартиры. — Шестнадцатый этаж, а квартира?
— Там всего одна квартира, — сказал хозяин, и что-то… странная интонация, странный акцент… проскользнуло в его голосе.
Я вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Он не поднялся меня проводить…
* * *
На шестнадцатом, последнем, этаже действительно была только одна квартира. Остальных как бы и не было вовсе. Я знала, что состоятельные люди покупают по две-три квартиры на одной лестничной площадке, перестраивают их, но как это выглядит в жизни, видеть мне еще не доводилось. Я нажала на кнопку звонка и услышала в ответ мелодичную трель. Дверь тотчас распахнулась, и на пороге появился блондин с невыразительным лицом. В его взгляде сквозило легкое недоумение.
— Меня зовут Екатерина Васильевна, я вам звонила…
Он поднес к глазам руку с часами:
— Да-да, помню. Я, кажется, опоздал.
«На два часа!», — произнесла я мысленно, а вслух сказала:
— Не страшно, меня приютил ваш сосед из второй квартиры.
— Соловей-разбойник! — буркнул хозяин. — Проходите, раз пришли.
— Соловей-разбойник? — удивилась я. — Почему?
— Потому. Извините! — Мне показалось, что Александр Павлович слегка покачнулся. — Не обращайте внимания. Прошу! — Он посторонился.
Я вошла в обширную прихожую с высокими, светлого дерева, в тон паркету, шкафами до потолка, овальными зеркалами и светильниками в виде свечей. На изящной консоли у зеркала помещалась массивная фаянсовая ваза, расписанная драконами, наполненная смесью из сухих веточек, цветов и трав. Я почувствовала их слабый, приятный запах.
Александр Павлович небрежно бросил на вешалку свой плащ и, видимо, промахнулся — тот сиротливо лежал на полу.
Я вошла в громадную комнату и замерла, пораженная. Вся наружная стена была стеклянной! Через это циклопическое окно густо синело вечернее небо, утыканное сверкающими звездами, и виднелась земля с высоты птичьего полета: неподвижная лента реки цвета темного серебра, за рекой — лес и луг, и где-то немыслимо далеко, на горизонте — светящаяся малиновая полоса — последнее «Прощай» закатившегося солнца. И первые огни в деревушке за рекой, где я побывала однажды еще совсем маленькой девочкой. Теплая рука памяти чуть сжала мое сердце, и оно дрогнуло в ответ. Я увидела, словно со стороны, яркое пламя костра, рой мошек над ним и лежащих около него немолодого седого человека и двоих детей — девочку и мальчика.
Девочка у костра — это я, мальчик — двоюродный брат Колька, а седой человек — дядя Андрей Николаевич. Он был одинок — ни жены, ни детей — и на весь отпуск забирал нас к себе. Мой отец умер, когда мне было два года. У Кольки отец был, но все равно что не было — замотанный, нервный, работавший начальником смены на инструментальном заводе, он приходил домой лишь спать.
…Вечер. Чуть потрескивают, сгорая, сухие ветки. Густая, звенящая тишина, как в первые ночи после сотворения мира, лишь сонная рыба изредка плеснет в реке или завозится птица в гнезде. Земля, остывающая от дневного летнего зноя, покрывается холодной росой. Одуряющие запахи: травы — мята, чабрец, полынь, речная вода, дым костра…
…Бесконечные разговоры о смысле жизни, законах мирозданья, добре и зле. И истории-притчи, смысл которых сводится к извечным человеческим: не убий, не укради, не предай…
— Будете вспоминать все это, когда меня не будет, — говорит Андрей Николаевич.
«Когда меня не будет!» Разве такое время наступит? Никогда, ведь впереди вечность…
— Нравится? — услышала я невыразительный голос и вздрогнула.
— Очень!
— Потому и остались здесь. Жена любила сидеть на балконе и смотреть. Часами сидела. А вообще всерьез планировали за городом дом строить. Не люблю города — шум, чад, толпа…
Комната циклопических размеров кажется пустой. Пол покрыт громадным темно-красным ковром; в центре — низкий кофейный столик, по обе его стороны — два массивных кожаных дивана теплого шоколадного тона. В торце комнаты — высокая горка со стеклом, длинный обеденный стол на двух массивных ногах и шесть прекрасной формы стульев. Вдоль стеклянной стены четыре китайские вазы с деревцами. На одном из них — маленькие желтые лимоны.
Свет неяркий, горит лишь светильник в углу, один из четырех. Центрального освещения нет, как нет и привычной люстры.
— Прошу вас! — Ситников указал рукой на диван. Сам упал на другой, напротив.
— Пить будете? — Он выжидающе смотрит на меня, в глазах его мне чудится насмешка и холод. — Закуску не предлагаю, еды у меня нет. Выпить — пожалуйста!
«Пить будете?» «Я что, похожа на пьющую?» — Я одернула юбку на коленях.
— Ну что вы… не нужно еды, — пробормотала. — Белого вина, пожалуйста… если есть.
Раз я тут, то нужно терпеть. Неприятный тип, однако! И пьющий, кажется. Я рассматривала его украдкой, короткими пулеметными очередями, и чувствовала себя непрошеным гостем, другими словами — по-дурацки. А подняться и уйти с гордо поднятой головой слабо?
— Пардон, только красное. Будете?
Он посмотрел на меня в упор. Мне сделалось еще неуютнее. Я невольно оглянулась на дверь. Мысль о том, что он может оказаться убийцей, и нас тут только двое — была как ушат холодной воды. Я кивнула…
Он вышел в кухню. Я услышала, как хлопают дверцы буфета. Он вернулся с бокалом красного вина для меня и стаканом виски для себя. Протянул мне бокал. Вытащил из кармана пиджака пакетик с орешками, надрывает. Мы рассматривали друг друга через стол.
— Ну-с, а теперь доложитесь, кто вы такая и что вам нужно! — С жадностью человека, мучимого жаждой, одним глотком выпил половину стакана. Разгрыз крепкими зубами орешек, глядя на меня в упор.
Я перевела дух, пригубила вино и сказала:
— Я виделась с вашей женой три недели назад, она позвонила и попросила о встрече.
— Почему вам? Кто вы такая?
— Я представляю охранное предприятие «Королевская охота». Она позвонила…
— «Королевская охота»? — перебил он с недоумением. — Какая, к черту, охота? Что вам вообще нужно?
— Понимаете, вчера меня вызвал к себе следователь, Кузнецов Леонид Максимович, и от него я узнала, что ваша жена… То есть узнала, что случилось. И я подумала, что нужно поговорить с вами, может, вам захочется узнать… Ну, в общем, я подумала, что могу быть чем-нибудь полезна… помочь…
— Чего хотела от вас моя жена?
— Она просила защитить ее…
— От кого?