Я повернулась, чтобы выбежать обратно в лес, но двери исчезли – только ровная стена! Снегурочка пошла к дому, подол её платья стал красным от крови. Она снова повернулась ко мне и протянула мне руку. И опять какая-то сила понесла меня к ней. Капли крови оставались у меня на ногах, я чувствовала их липкую влагу. Из окна дома послышался чей-то смех.
* * *
Мужик направился к нам. Высокий, худой, с добрым прищуром серых глаз, лет пятидесяти.
–Доброе утро, извините, не подумал, что вас так напугаю.
На тропу выпрыгнула огромная собака и побежала впереди него.
– Полкан, рядом.
Собака остановилась, дождалась хозяина и послушно пошла рядом. Он протянул руку Илье:
– Юрьин Иван, специалист по лесному хозяйству. Дай, думаю, посмотрю, кто это костёр жжет в брошенной деревне. Давно не видел здесь туристов, не очень-то здесь место популярное.
–Илья, турист. – Илья пожал ему руку – Согласен с вами полностью. Места здесь хоть и чудесные, но малолюдные. Это мой сын Денис, это моя сестра Ольга. Фольклор собираем.
–И что, много наловили?
–Да так, не особо.
Дениска наконец-то пришел в себя и нырнул за высокий кустарник, куда видимо и собирался с утра пораньше.
Я предложила нашему неожиданному гостю остаться с нами на завтрак, раз уж оказался здесь. Полкан всё обнюхал, причем нос свой сунул даже в наши палатки. Мы умылись, причесались. Полкан заметно беспокоился, и Иван пару раз на него прицыкнул:
–Да что это сегодня с ним?
Я осторожно так говорю:
–Так ведь место здесь нехорошее, нам Фрида Анатольевна говорила, что в этом доме… мм … нехороший дед жил. Пётр Иванович Помошко. Это со слов людей, знавших его близко.
Иван помолчал, потом начал говорить:
–Да, не хороший. Когда я мальцом был, дед уже совсем старый был и мало куда ходил. Мой отец его знал хорошо. Друзьями их, конечно, я бы не назвал. Не знаю, с чего там у них началось, но однажды, в лесу, они крепко сцепились и Помошко отца тогда ранил в ногу, за что и отсидел год. Отец, до конца дней своих, его злодеем называл и считал, что мало тому дали. Жестокий человек был этот Помошко, не щадил никого – ни своих, ни чужих. Про живность какую и вообще говорить нечего – стрелял направо и налево, надо ему, не надо, убивал с удовольствием. Есть у нас тут и местные охотники, и из городов приезжают пострелять, но всё в меру, молодняк и маток не стреляют. Отец за этим очень следил, особенно, когда сезон охоты открывали. А вне сезона никогда никому поблажки не давал, а Помошко наплевал на все законы. Отец его и штрафовал не раз, и в участок увозил, и на пятнадцать суток садил, тому всё неймётся. Участок у нас большой, справляться тяжело одному – он потрепал Полкана по загривку – но помощники у нас, что надо. Как говорится, муху не пропустят – Полкан лениво шевельнул хвостом.
–А кто у вас дровами распоряжается? – спросила я.
Иван удивленно посмотрел на меня:
–А вам зачем, в городе у вас вроде топят?
–Так, говорят, он за дровами в лес не ездил, они сами к нему из леса приходили?
Иван засмеялся, но видя, с какими мы сидим напряженными лицами, спросил:
–А что случилось-то?
Денис буркнул:
–Да у нас вчера одно полено сбежало, мы из-за этого всю ночь не спали, дежурили.
Илья на него зашипел:
–Не мели ерунды!
–Ерунды? Мы его целый час из колодца вытаскивали под дождем, а потом оставили возле колодца, а когда дождь кончился – смотрим, а его нет!
Иван удивился:
–А зачем из колодца его вытаскивали? Час?
–Нам показалась, что это какая-то вырезанная из дерева фигурка. – Я с улыбкой посмотрела на Ивана.
Он ворошил прутиком костерок под чайником и молчал. Мы все молчали, чувствуя себя неловко.
Потом он говорит:
–Расскажу вам один случай, отец еще был жив. Мы летом с ним ходили делянки для вырубки подбирали, сами валили деревья, пилили, рубили. В деревнях ведь одни старухи, мы им уже нарубленные дрова привозили, им только оставалось в поленницы сложить. Так вот, идем мы с ним рано утром на заранее уже отмеченную делянку. Собаки впереди бегут. Вдруг, слышим – залаяли, потом зарычали, мы бегом туда. Подбегаем, смотрим – лисица лежит, а под лапами чурка в тряпки обмотанная. У лисицы вся морда в крови и тряпки все в крови. Отец посмотрел – у неё весь бок распорот, мёртвая уже. Потянулся он к чурке, а Стрелка, обычно такая ласковая и добрая собака – хвать отца за руку, и держит, как будто не пускает, и рычит. Отец убрал руку, взял ветку, откинул лисицу с чурки и тряпки подхватил – мы оба аж отпрянули – на чурке глаза вырезаны, и пасть с клыками, да так натурально, что мурашки по телу побежали. А тряпка клетчатая, чёрно-белая и на ней какие-то знаки кровью нарисованы. Отец пнул чурку ногой и говорит: «На обратном пути прихватим её и сожжем». Весь день мы в лесу работали, а под вечер пошли домой. Той же дорогой. Походим к тому же месту – лиса лежит, а чурки нет. Как не было. Мы с отцом все обшарили, а отец у меня знатным следопытом был, по следам мог несколько километров, не сбившись, идти. А тут, правда, чертовщина какая- то – следов нет, только наши и лисицы, а чурки нигде нет. Дошли до дома, пока то да сё, темно уже, спать собрались, а отец мне: «Ванька, я в сарае мешок с крупой не поднял наверх – мыши опять погрызут, иди, подвесь». А мне только в радость, подбегаю к сарайке, Стрелка за мной увязалась. Дверь открываю, а сарай у нас большой, двери здоровые, так вот, открываю с трудом дверь, а у Стрелки загривок поднялся дыбом, и она даже не рычит – хрипит. Я, честно говорю, струхнул. Не рискнул идти один, побежал за отцом. Он пока встал, оделся, на улицу выходим, слышим – Стрелка скулит. Мы бегом к сараю, отец свет зажег, а там Стрелка лежит, и кишки рядом с ней, вся в крови. И скулит, пытается ползти вроде к нам, но глаза уже мутные такие. Я к ней, отец сначала в сарай забежал, потом кинулся за ружьем, вокруг всё прошарил – никого нет. Стрелку мы вынесли и завернули в тряпку, чтоб, значит, утром её
