Мик тоже был недалеко. Он как раз прикончил бутылку водки и откупорил баночку «Карлсберг» из своих запасов спиртного, прихваченных в аэропорту. У подножия трапа Мика приветствовал мистер Уикз. Мик смутился. Мистер Уикз не был похож на итальянца. Мик попытался выразить свою мысль словами, если так можно сказать о человеке, выпившем литр спирта за полтора часа. И тут Мика вырвало. Это был очень зрелищный акт рвоты, чудовищно длинный, сопровождаемый брутальными звуками. Тут сказалось все: и алкоголь, и бесчисленное количество принятой пищи, в результате поток, извергнутый утробой Мика, выглядел бесконечным. Но мистер Уикз был непробиваем. Он был так рад убедиться, что Мик ничем не отличается от прочих туристов – ведь полет на самолете не всегда идет впрок вестибулярному аппарату. Мистер Уикз был дипломатом с ног до головы, его это нисколько не задело. Думаю, это было вообще невозможно – задеть мистера Уикза. Он просто улыбнулся.
Потом пошли остальные. Они тоже пели – кто в одиночку, кто вместе с друзьями – и смысл этих песен сводился, как у Клэйтона, к тому, что они англичане и как это здорово. Что-то случилось с этими людьми; сразу после приземления они определенно стали другими. Когда мы только приземлялись, кто-то заметил солдат: они ждали у входа в здание вокзала, выстроившись в боевом порядке.
Солдаты!
Похоже, процедура таможенного контроля сегодня будет несколько иной, чем обычно: самолет был практически окружен, причем не полицией – те тоже стояли прямо на поле – а подразделением итальянской армии. Согласно Мику, сидевшему рядом со мной, солдаты эти выглядели смешно. На самом деле он назвал их «педики гребаные». На них была необычная форма и яркие береты; но смысл был в том, что солдаты не были англичанами – они были иностранцами.
Эффект оказался моментальным: суппортеры «Манчестер Юнайтед» исчезли, а вместо них появились защитники английской нации. На время они перестали быть манкунианцами. Теперь они были англичанами, и вдобавок опасными англичанами. Самолет еще двигался, но люди повскакивали на ноги, игнорируя предупреждения стюардесс, и принялись переодеваться: менять обычную одежду, в которой прилетели, на вещи, доминирующим символом на которых был Юнион Джек. Майки с Юнион Джеком, плавки с Юнион Джеком, и даже пара трусов с Юнион Джеком (причем надетая на голову). Все произошло так быстро, что даже показалось, будто они это специально репетировали. Тем временем все они запели «Правь, Британия» – громко, резко, неожиданно – и продолжали петь, громче и громче, пока наконец, уже у самого терминала, песня превратилась в настоящий рев:
Правь, Британия! Британия, правь морями!Никогда, никогда, никогда британцы не будут рабами!Когда Британия первой, по воле богов,Сошла на землю с небес,Когда Британия первой сошла с небесИ получила землю свою,То ангелы сказали ей:Правь, Британия! Британия, правь морями!Никогда, никогда, никогда британцы не будут рабами!Правь, Британия! Британия, правь морями!Никогда, никогда, никогда британцы не будут рабами!
Итальянцы вдруг тоже изменили свое название. Они перестали быть итальянцами; теперь они стали «макаронниками» и «черножопыми».
И всех этих людей с интригующе подчеркнутой приветливостью приветствовал мистер Уикз. Он решился встретить самолет с суппортерами, которым запретил эту поездку их же собственный клуб, но которые тем не менее приехали, чтобы сеять в Турине хаос и беспорядки. Что он мог сделать? Легко сказать: он должен был предупредить соответствующие службы, чтобы лайнеру не разрешили сесть, а вместе с пассажирами отправили назад в Англию. Да, наверное, он мог бы это сделать, но под каким предлогом? Альтернативой для мистера Уикза – причем единственной – было продолжать верить в человечество, несмотря даже на то, что спускалось по трапу – несмотря на Клэйтона, Мика, человека с боксерскими трусами на голове, несмотря на выражение беспредельного ужаса на лицах восьми членов экипажа, несмотря на то обстоятельство, что уже к 11.30 утра из 257 литров водки и виски, взятых в полет, практически все были «употреблены». «Я надеюсь», сказал мистер Уикз, продолжая улыбаться, в то время как народ зигзагами сходил по трапу, «что все вы отлично проведете здесь время».
Да, все приехали отлично провести здесь время, поэтому никто не спорил. Но кто главный? Мистер Уикз спросил, не может ли он видеть мистера Роберта Босса из туристического бюро Бобби Босса, но никто не мог ему ничего ответить. Никто не знал, где он. По той же причине никто не знал, в каком отеле мы остановимся, и где наши билеты на матч. На самом деле большинство людей, я в том числе, были так удивлены тем, что в манчестерском аэропорту нас ждал самолет, и что он отвез нас в Италию, что не слишком торопились задавать новые вопросы, опасаясь, как бы все это не исчезло, как мираж, при ближайшем рассмотрении. Было лучше – и, после того, как было выпито столько всяких вещей – легче верить, что все идет хорошо.
Но тут откуда-то из хвоста самолета появилось довольно привлекательное бодрое существо, жизнерадостное, как американский тинейджер. Оно представилось – «Привет, я Джеки!» – и сказало, что оно здесь за все отвечает и все будет хорошо. На поверку оказалось, что Джеки училась в школе полицейских, но потом поняла, что ее не слишком привлекает работа по охране правопорядка, но зато ее одолевает желание посмотреть мир. С Бобби Боссом она познакомилась на одной вечеринке. И он предложи, i ей мир – и эту работу. Эта поездка в Турин, вместе с 257 суппортерами, была ее первой поездкой заграницу. Было Джеки двадцать два года.
Мистер Уикз был удовлетворен.
Что он сделает, думал я, если все инстинкты подсказывают, что всех здесь нужно арестовать, но чувство справедливости говорит, что никого арестовать ты не можешь, и твоя голова, пребывая в небольшом затруднении, приказывает тебе как можно больше улыбаться, и тут выясняется, что отвечает за все двадцатидвухлетняя девчонка, впервые оказавшаяся заграницей, а помимо нее в самолете – 257 в дым пьяных парней?
Что он сделает?
Сделал мистер Уикз следующее: продолжая улыбаться, отобрал у всех паспорта (появление среди них американского, мне еще только предстояло это понять, тут же вызывало подозрение, не замешано ли тут ЦРУ). Могло показаться, что мистер Уикз хочет держать всех под контролем. Это было не так – мистер Уикз просто хотел чтобы все убрались с глаз долой как можно быстрее – но об этом позднее. Пока он хотел свести к минимуму последствия того, что и он это отлично понимал, предотвратить он не в силах. Он приготовил нам листок с информацией, там были указаны важные телефоны. Первым там шел телефон британского консульства, потом – полиции, больницы, скорой помощи и, наконец, аэропорта. На другом листке находился набор итальянских фраз, которые, как он считал, могли нам понадобиться в первую очередь («Не могли бы вы вызвать врача, побыстрее, пожалуйста!»), а в конце было написано, что отныне каждый из нас должен считать себя посланцем Британии, а потому вести себя соответствующе. Впрочем, ни Клэйтон, ни Мик, ни кто-либо еще не нуждались в подобных поучениях – чувство их национального самосознания и без того было неизмеримым. Словно школьный учитель, мистер Уикз провел всех через паспортный контроль, потом собрал в голо обставленной комнате для разговора, который закончил объявлением, что он позаботится о полицейском сопровождении. Оно будет состоять из четырех мотоциклов и двух машин для каждого из четырех автобусов, что ждали нас снаружи. Мистер Уикз проделал очень важную и необходимую работу. Но в его глазах – пока он стоял у терминала, весь такой твидовый и образованный, и смотрел вслед четырем автобусам, увозившим нас в Турин – читалось понимание, что все это было напрасно. Что произойдет нечто ужасное, и в этом есть и его вина. На лице его читались боль и раскаяние от дознания того, что он выпустил на свободу людей, к которым можно относиться как угодно, но которых никогда и ни за что нельзя было впускать в Турин. Никогда. Даже на поводке. Даже в клетке. Но все равно, будучи, видимо, по натуре своей оптимистом, мистер Уикз продолжал улыбаться.
Полицейское сопровождение – удивительная вещь. Я ощутил это на своей шкуре. Мне это не слишком понравилось, но должен сказать, что мои ощущения были сродни ощущениям окружавших меня людей, чье пение и скандирование стало еще более оглушительным; все мы вдруг стали особенными людьми. В конце концов, кому дают полицейское сопровождение? Премьер-министрам, президентам, папе римскому – и английским футбольным суппортерам. К тому моменту, когда мы въехали в город – дорога была практически пуста, мы ехали с включенными сиренами от самого аэропорта – наше самомнение выросло неизмеримо. На каждом перекрестке стояли машины и прохожие. На каждой улице стояли люди, они хотели знать, из-за чего весь этот сыр-бор, и чем дальше, тем больше было людей. Вой двадцати сирен сложно не заметить. Найдется ли теперь в Турине человек, который бы не знал, что в город приехали англичане?
