…«Воронок» резко подпрыгивает - видно, наехал на колдобину. Это вырывает Крыжановского из власти воспоминаний. Он подхватывается и глядит в окошко.
«Ага, приехали…» Огромное здание народного комиссариата внутренних дел мрачно нависло над Лубянской площадью, чем-то неуловимо напоминая давешнюю скалу в Лапландии. А распахнутые железные ворота - чем не «ротик»? Машина въехала во внутренний двор и остановилась. Почти сразу дверца кузова отворилась, и послышалось «Выходите!»
Его привели к неприметной двери. Проем оказался настолько низким, что, входя, пришлось нагнуться. Внутри тянулся длинный серый коридор-туннель, в конце которого брезжил слабый свет. Вдоль стен выстроились крашеные коричневой краской безликие двери. Герман совершенно не представлял, что его ждет впереди и как себя вести на предстоящем допросе.
«Признаюсь во всем, чего пожелает следователь, - на всякий случай решил он. - Английский шпион? Пускай будет английский. Японский? Что толку возражать - все равно нужные показания выбьют силой, как, наверное, выбивали их из Харченко и из остальных. Ведь нужен же был какой-то повод для расстрела. Так что лучше признать сразу, что велят, и не давать повода для избиений».
По мере приближения к концу коридора свет становился ярче. Вблизи он оказался большой прожекторной лампой накаливания, что горела в сетчатом кожухе на лестничной площадке. Ажурные железные ступени винтовой лестницы круто уходили вниз. На них шаги Крыжановского и его поводырей зазвучали с неожиданной торжественностью. Ниже этажом оказался коридор, как две капли воды похожий на предыдущий. Навстречу кого-то вели: между двух конвоиров в фуражках с синими околышами брел маленький жалкий человечек с согбенными плечами. Руки он почему-то держал в карманах широченных галифе.
«Видно, пуговицы с брюк срезаны, чтобы не мог сбежать», - догадался Герман. И, прежде чем прозвучало холодное: «Стой, лицом к стене!», Крыжановский успел узнать товарища по несчастью. Как же было не узнать, ежели портрет того висел у них на кафедре, в его честь недавно переименовали бывший город Черкесск, и ему же посвятил восторженные стихи славный сын казахского народа акын Джамбул Джабаев. Вне всяких сомнений, в штанах без пуговиц «щеголял» бывший «сталинский нарком» и «любимец народа» Николай Иванович Ежов.
Глава 2
Несомненный талант12 апреля 1939 года.
Москва.
Несмотря на глубокую ночь, в подвалах Лубянки никто не спал: огромный, тщательно отлаженный механизм следственной части НКВД перерабатывал поступившее за день сырье.
Провожатые в штатском сдали Крыжановского на руки конвою, и профессор начал свой тягостный путь под землей. Вначале его сфотографировали в двух ракурсах, потом завели в следующее помещение и заставили раздеться.
- Рост сто девяносто, вес девяносто, - измеряя Германа со всех сторон, безжизненным голосом оповещал один человек в белом халате и армейских сапогах другого, одетого точно так же. - Овал лица правильный, глаза серые, волосы темно-русые, уши среднего размера, прилегают плотно, нос крупный, губы средние, щеки впалые, подбородок квадратный, родимых пятен, татуировок и других особых примет нет…
Дальше следовала комната для допросов - помещение, понятное дело, без окон, с панелями, выкрашенными темно-коричневой краской. На стене - плакат, призывающий к бдительности по отношению к проискам врагов народа, под плакатом - несколько стульев, посреди комнаты - стол со следователем, напротив - табуретка, привинченная к полу, на нее и усадили Германа.
Следователь - молодой, сонный, с очень злыми глазами, раскрыл новенькую картонную папку с надписью «Дело» и принялся задавать рутинные вопросы:
- Число, месяц, год рождения?
- 30 мая 1904 года.
- Место рождения?
- Ленинград, бывший Санкт-Петербург.
- Вероисповедание?
- Православный.
- Национальность?
Внезапно допрос оказался прерван появлением двоих, что вошли без стука. Первый - огромный толстяк кавказского вида с густыми черными бровями, такими же волосами и щеточкой усов под носом, второй - невысокий, квадратный, с волевым подбородком, залысинами и в круглом пенсне.
Следователь, немедленно вскочил и вытянулся так, будто в мгновение ока умудрился подрасти на несколько сантиметров. Следуя его примеру, Герман тоже поднялся и начал рассматривать новоприбывших. На толстяке красовалась неопрятная серая косоворотка с пятнами пота подмышками, брюки на коленях - «пузырями», ноги обуты в мягкие кавказские сапоги. Его полную противоположность являл собой второй: дорогой мешковатый костюм, сшитые на заказ туфли, белоснежная рубашка и небрежно приспущенный узел галстука. Казалось, этот щеголь собирался на любовное свидание, но перед тем решил на минутку заскочить сюда, в подвал. Щеголь оказался главным - именно он, пройдя к стульям у стены и усевшись, повелительным жестом позволил продолжать допрос.
Следователь занял прежнюю позицию за столом, при этом, помимо увеличения в росте, не преминул продемонстрировать и иные метаморфозы. Он как будто стал старше годами. А куда подевались злость и сонливость? Теперь здесь сидел энергичный, волевой и очень внимательный человек, словно сошедший с пресловутого плаката о бдительности. Только голос остался прежним:
- Национальность?
- Русский.
- Социальное происхождение?
- Из дворян.
- Место работы, должность?
- Заведующий кафедрой истории колониальных и зависимых стран истфака Московского университета.
Тут франтоватый гость решил вмешаться в рутину. Говорил он с легким кавказским акцентом:
- Товарищ Крыжановский, вы, ведь - наполовину немец?
Профессора поразило обращение «товарищ» - вроде бы к подследственным принято обращаться по-другому - «гражданин». Что за невероятная оговорка, и что за странный интерес к генеалогии рода Крыжановских? Ладно бы еще про расстрелянного отца спрашивали, но материны-то немцы здесь при чем? Тем не менее, размышлять не приходилось - щеголь ждал ответа.
- Мать у меня - из обрусевших немцев, урожденная Эльза фон Дерлих, в православии - Ефросинья. Родилась в Порт-Артуре, ее отец, мой дед, являлся совладельцем пароходной компании, осуществлявшей морское сообщение между Одессой и Порт-Артуром. Умерла мать в восемнадцатом от тифа.
Ответ совершенно удовлетворил щеголя. Он скрестил руки на груди и торжествующе поглядел на толстяка. Тот дернул подбородком, вперил в Германа взгляд глубоко посаженных глаз и глухо проревел:
- И кем вы себя считаете - русским или немцем?
- Конечно, русским! - не задумываясь, заявил Герман. - Разве может быть иначе? Я здесь родился, учился, работал, вместе со всем народом пережил смену эпох, в Германии же никогда не бывал. Нет, я всегда ощущал себя только русским…
…Внезапно пришло понимание, откуда у органов интерес к его корням: не иначе, связь с немецкой разведкой хотят пришить. Что ж, чему быть - того не миновать, можно даже облегчить им работу…
- …Впрочем, благодаря матери, немецким языком я владею в совершенстве, - закончил он.
Действительно, в ответ на это заявление и щеголь и толстяк удовлетворенно закивали головами, но тут же продолжили допытываться дальше:
- Расскажите о своей жизни в последние годы. Чем занимались, с кем вместе работали?
Герман пожал плечами, решив дать следствию еще одну зацепку:
- Специализируюсь на тибетологии. Работал с Андреем Востриковым в Ленинграде, в тридцать шестом меня пригласили возглавить кафедру здесь, в Москве…
- Кто пригласил? - уточнил толстяк.
- Александр Харченко, бывший декан исторического факультета. Он приходился мне родственником - мужем тетки.
- То есть дядей? - снова уточнил толстяк.
- Да, дядей, - с вызовом ответил Герман, но кавказцы по какой-то причине не посчитали нужным обратить внимание на его тон. Вместо этого, уперев в допрашиваемого пытливый взгляд, щеголь спросил:
- Тибет не является колониальным или зависимым государством, другое дело - соседние страны: Индия - британская колония, Китай - частично завоеван японцами, но ведь вы - не специалист по Индии или Китаю. Тем не менее, вам, тибетологу, дали не совсем профильную кафедру. Почему? Родственные связи или иная причина?
Как правильно ответить? Не станешь же объяснять, что, когда над Андреем Ивановичем Востриковым стали сгущаться тучи неминуемого ареста, Харченко нарочно добился введения у себя на факультете новой кафедры, чтобы забрать Германа из Ленинграда и, тем самым, спасти от ареста.
- Несомненно, Индия и Китай представляют для науки колоссальный интерес, - твердо сказал Герман. - Но не они, а маленький Тибет сегодня разжигает аппетиты мировых держав. Именно здесь столкнулись многие интересы - наши, британские, американские, немецкие…
Он нарочно вернулся к немецкой теме - мол, не теряйтесь, граждане следователи, это же первоклассный повод для обвинений в шпионаже, а весь непонятный и бессмысленный разговор порядком надоел, и его пора прекращать. Краем глаза даже заметил, как следователь за столом буквально сделал охотничью стойку: будь его воля, уже кричал бы что-нибудь, вроде: «На кого работаешь, гнида?!» Но у кавказцев на сей счет имелось иное мнение.
