Скажи мне, Махмуд: кому мешает такое будущее? Только честно. Нет, не скажешь.
А я скажу, Махмуд. Это – проблема рабства, не арабский, а рабский вопрос.
И, покуда на него не будет ответа, вами, Махмуд, будет управлять кучка проходимцев, которым так нравится выставлять свой народ в жалком свете.
Подумай об этом, Махмуд. И не забудь допить свой кофе, пока вновь не прозвучала сирена.
27. В тихой заводи
…Скажу сразу, чтобы не было недомолвок. Я очень люблю Питер, безотносительно к тому, что в нем происходит и кто там обитает.Но я сейчас о другом – о той благости, которая царила в городе на Неве все десять дней, что мне довелось там быть. Добавьте сюда еще и фантастическое бабье лето – и картина станет ясной, нежной, завораживающей. Нежаркое солнце, чистое небо, стремительная перспектива Невского проспекта, густая зелень Летнего сада, открытое пространство Марсова поля…
Что может быть лучше?
Ничего.
И все же. Было что-то, что заставляло задуматься, но не находило ответа. Ответ пришел не впрямую, ассоциативно.
Я сидел со своим знакомым писателем в Доме актера, в приятной, уютной кафешке на втором этаже, чьи окна выходят в сад. Не все об этой кафешке знают, да и Слава Богу. Так вот, сидели мы, беседовали на разные темы, вдруг меня осенило.
– Знаешь, – сказал я, – что-то странное мне вдруг пришло в голову.
– Что? – спросил он.
– Мне вдруг показалось, что ситуация в Питере сродни тихой-тихой заводи, а вы все, питерцы, сидите на дне, под водой, над вами зеленоватая ряска, вам хорошо и тепло, и только по пузырям, которые иногда всплывают на поверхность, можно судить о том, что вы живы. Вас не интересует, что происходит там, наверху…
– Можешь не продолжать… – сказал мой собеседник, усмехнувшись.
– Почему? – поинтересовался я.
– Потому что ты прав… – вздохнул он. – Так оно и есть на самом деле.
28. Ослепленные солнцем
…Я шел по улице и, миновав ее теневую сторону, внезапно вышел на солнечную; и в этот момент резкий сноп солнца ударил мне в глаза…Буквально на мгновение возникло странное ощущение: будто я потерял пространственную ориентацию.
Если бы так можно было бы заметить, то у меня в глазах… потемнело от света.
Всё вокруг лишилось привычных очертаний, поплыло, покачиваясь, «словно лопасти латаний на эмалевой стене…» (В.Брюсов).
Я остановился, прикрыл рукой глаза, и ко мне стало возвращаться утраченное равновесие.
Не хочется проводить никаких жизненных параллелей.
Но они есть.
(«Ты сусликов видел?» – «Нет!» – «Но они есть…»)
Сколько же нас, остановившихся внезапно и ослепленных солнцем?
Сколько нас, потерявших вдруг, посреди дороги, ориентацию в пространстве?
Сколько нас, хотя бы на миг, утративших связь с реальностью?
Сколько нас, застывших в ужасе, как от солнечного удара, от нежданного предательства?
«Обнимемся, мы станем братья…»
29. Сумасшествие
(Из рассказов моего знакомого)
Он позвонил в домофон.– Кто это? – спросили там.
– Простите, Вам передали небольшую посылочку. Я могу войти?
– Не надо, мы сейчас спустимся.
Минут пять он топтался у подъезда, пока, наконец, дверь не открылась и оттуда вышла женщина лет семидесяти, похоже, крашеная блондинка.
– Где она? – сказала женщина, не поздоровавшись, имея ввиду посылку.
– Вот, – пожалуйста, – он вытащил из портфеля сверток. – Но я так понимаю, что это для Вашей дочери?
– Давайте! – она даже не ответила на вопрос.
Он протянул ей сверток. Но то, что происходило дальше, не укладывалось вообще ни в какие рамки.
Женщина внезапно швырнула сверток на землю и стала топтать его ногами, так ожесточенно, будто это была печень ее злейшего врага.
Поймав его совершенно офонаревший от непонимания взгляд, женщина взвизгнула:
– Оставьте, наконец, в покое мою дочь! Оставьте ее, слышите, Вы!
И, вконец разделавшись со свертком, развернулась и захлопнула за собой дверь.
30. Жизнь и судьба Михаила К
Михаил К. – 57 лет, блистательный пианист-виртуоз, чей репертуар простирается от классики до попсы; обладает феноменальной памятью, пишет сам потрясающую музыку.В то же время, как ни парадоксально, Михаил – опустившийся алкоголик, страдающий легкой формой шизофрении. Одет неряшливо, небрит, от него постоянно разит сивухой.
Судьба сыграла с ним воистину злую шутку, одарим талантом, с одной стороны, а с другой послав ему такой шквал испытаний, от которого сам Иов бы многострадальный не выдержал.
Судите сами.
Подававший феерические надежды, аспирант одной из знаменитых консерваторий, работавший с многими известными музыкантами и певцами.
Михаил решил изменить судьбу, эмигрировав.
Его жена скончалась в возрасте 30-ти с лишним лет от рака легкого.
Дочь уехала в Германию, и об отце ничего и слышать не хочет.
Родной брат, талантливый литератор, бизнесмен, был убит, в результате криминальных разборок.
В эмиграции Михаил продолжал концертировать, но все больше и больше опускался на самое дно, тратя все деньги на выпивку и пьяные загулы.
У него была любовница, которая бросила его за ненадобностью.
Он здесь, он жив, он среди нас.
Кажется только, протяни ему руку и его можно будет спасти.
– Поздно уже, – говорит Миша, – я прожил свою жизнь бесполезно…
И его пьяная голова качается в такт словам.
31. Открытие Израиля
Побег от самого себя
Как-то, сразу после нового еврейского года, я отправился открывать Израиль.Нет лучшего средства, чем убежать от самого себя.
Но то, что я увидел – превзошло все мои ожидания.
Два дня я колесил по северу страны, я видел такие красоты и такие дивные дивы, что бледнела Швейцария и пропадала куда-то Болгария.
Горный серпантин, леса, перелески, лощины, огромные долины, которых не одолеть взгляду, орлы, стремительно летящие над вершинами, расправляющие свои крылья.
Но о трех местах хочу сказать особо.
Мошав Арарит – ферма медитирующих, самая высокая точка в Израиле; нежный и пронзительный воздух, лес, тропы, а невдалеке, буквально ста метрах, маленький монастырь ордена кармелиток, расположившийся в пещере.
Парк Горен – огромный, лесистый, колоссальный, тенистый, прохладный, а со смотровой площадки взору открывается другая вершина со вбитыми туда остатками замка римского периода.
Парк Ейн ха-Шофет – недалеко от Йокнеама – огромный сосновый лес, где можно заблудиться, тишина такая, что слышен звук падающего плода, ручей Шофет, неслышно бегущий по дну когда-то огромной реки.
А еще б не забыть: Рош ха-Никра, гроты, солнце над морем, море, бьющееся в гроты, как бубен, граница с Ливаном, и ты у стены, как у границы.
Я понял: не надо лениться, не надо сидеть в четырех стенах, а открывать свою страну даже ценою побега от самого себя. Может статься, так можно вновь себя обрести.
Конец ознакомительного фрагмента.
