и передрались из-за нее. А взрослые смотрели и смеялись. Никому даже в голову не пришло вернуть игрушку малышу. Но месяцев восемь назад Гленн собрался на очередную военную компанию под руководством главы объединенных горных кланов лэрда Мак-Коннея. И решил по-своему обезопасить семью. Поскольку слухи о внезапно разбогатевшем семействе Мак-Фергюссон уже пошли среди соседей. И желающих пограбить в округе хватало. Вот он и решил перевезти семью в поместье лэрда Мак-Коннея. Думал, там они будут в безопасности.
Лэрд Мак-Конней, глава кланов Западного Хайленда, проживал в большом замке, по меркам Средневековья даже благоустроенном. То есть там были мыльни для господ, отопление, правда, методом каминов, и тепло было, только когда горел огонь в камине. Семейству Гленна Мак-Фергюссона, как военачальнику лэрда, была отдано для проживания две комнаты, в одной жили сама Мэри и Гленн, во второй комнате жили Уилли и Рини. В общем, все было неплохо. Мэри занималась с малышом, учила его простым вещам, буквам, следила за его здоровьем, рукодельничала в меру своих способностей. Гленн был занят с утра до вечера с тренировкой воинов, формированием войска и ему было не до того, чем занята семья.
С супругой лэрда, леди Ровеной, отношения у Мэри были немного странные. Вроде бы в присутствии самого лэрда и мужа Мэри она была вполне радушной хозяйкой, но стоило тем отвернуться, как маска доброты на лице хозяйки замка менялась на ненавидящее выражение. Но Мэри предпочитала не обострять отношения. Так они спокойно прожили месяц, пока войско не отбыло на очередную военную заварушку.
Вначале леди Ровена, супруга лэрда, старательно не замечала молодую женщину с ребенком, хотя они и вели себя очень скромно. Затем, без объяснения причин, их просто перевели в жилье для слуг, затем, фальшиво сетуя на недостаток слуг, Мэри было приказано идти помогать на кухне. Робкая женщина не смела возражать.
Но она не думала, что может быть и хуже. Из Дамфри, города неподалеку от поместья Мак-Коннея, приехал младший, сводный брат лэрда. Молодой человек был хорош собой, но совершенно не имел пристрастий к воинским забавам, ему и так было хорошо, среди таких же светских шаркунов и дамских угодников. Скучающая и молодящаяся леди Ровена тут же увлеклась молодым красавчиком, и вскоре он оказался в ее постели, ничуть этого не стесняясь. Среди слуг уже ходили откровенные слухи, но в глаза никто ничего не говорил. Все бы было ничего, пока несчастная Мэри не попалась лэрду Берту на глаза. С чего вдруг ему захотелось позабавиться с хорошенькой служаночкой, а он принял Мэри за таковую, никто не знал. Но в Мэри взыграла дворянская кровь, которая не водица, и она с размаху отвесила насильнику звонкую оплеуху и нахлобучила ему на голову ведро с овощными остатками, которые несла на корм свиньям. И побежала.
С ревом раненого бизона, весь в очистках на голове, лице и шикарном костюме лэрд Берт несся по двору за Мэри. И тут им навстречу вышла леди Ровена. Убить на месте Мэри она не дала, сказав, что это слуги мужа, и она ими не распоряжается. Но что служанку надо выпороть, согласилась. Когда ее кинули на скамью и содрали со спины платье, даже палач отвёл глаза — такая совсем худенькая спина была у девушки, ребра все видны и позвонки. Ясно, что десять ударов плетью она не выдержит, умрет. И он ударил вполсилы. Но заметив это, лэрд Берт подскочил, вырвал кнут у палача и стал хлестать сам, с оттягом, сдирая кожу и мышцы. И за всем этим с видимым удовольствием и злорадством наблюдала леди Ровена. Ладно, молодой истязатель не знал, но она хорошо знала, что Мэри вовсе не служанка, урождённая леди и ныне тоже пребывающая в статусе леди и никто, кроме мужа не смеет ее наказывать.
Избили Мэри знатно, но унесли ещё живой. Потом началась горячка, приходил лекарь, покачал головой, сказал, что она не выживет. Так и вышло. На третью ночь после порки Мэри умерла. А на её место попала я. Но, тогда получается, я в своем мире тоже умерла? А как же Мишка? Как вся моя жизнь, наши планы, вот так нелепо все закончилось? И что, теперь назад я не попаду? Моего тела ведь нет! В этом я убедилась, когда начала садиться потихоньку и разглядывала себя. Тонкие, худые до прозрачности руки, пальцы совсем детские, с обломанными ногтями, шелушащейся сухой кожей… задрав повыше юбку, разглядела тощие ноги в грубых вязаных носках. Ступни, правда, маленькие, узкие. Аристократка, так ее… Грудь или то место, где она теоретически должна обретаться, тоже оглядела. Размер ушел в минус, явно. Как же она родила и кормила ребенка? Ответ был дан той же няней Рини.
— Так, птичка моя, не было у тебя молока, шибко рано для тебя дитя появилось. Не готова ты ещё была детей рожать. А Уилли тогда кормила средняя невестка, у нее тоже ребенок был. Да видно, не слишком много мастеру Уилли перепадало-то. Плакал он голодный. Потом я уж потихоньку козьим молоком из рожка стала докармливать.
Эта добрая старушка, Рини, в свое время вынянчила меня, то есть Мэри (тьфу, три раза фу на это имя! Как ни попаданка, так Мэри обязательно!). Потом последовала со мной в семью мужа, нянчилась с Уилли. Теперь вот вновь выхаживает меня и заботится об Уилли. Пока я никак ещё не могу вот так сразу принять мальчика сыном, хотя понимаю, что да, он сын этого тела. Нет, мне, конечно, очень жаль этого ребенка и теплые чувства он у меня вызывает, но материнский инстинкт у меня пока не проявился. Возможно, со временем? Но сам малыш с робкой надеждой прикасался ко мне, заглядывал в глаза, все ещё не веря в то, что мама никуда не исчезла, не умерла, вот она, живая, с ним. На ночь он осторожно укладывался мне под бочок, стараясь не задевать мои раны на спине. Я сама предложила, чтобы ребенок спал со мной, когда увидела, что он укладывается спать на щелястый пол, откуда невыносимо дуло. Рини спала на узкой
