С чюдисами в художесвеном произведении надо обращаца осторожна. К тому же одно и то же со-бытее может быть чюдом и не чюдом в зависемости от опстоятельсв. Вот идете вы ночью по улеце, а навстречу мужик с монтировкой. Тут иму на бошку кирпич с крыши бац!… Чюдо? Чудо! А если мужека убрать? Идете вы ночью по улеце, а вам сверху на черип керпич бабах!… Чюда нет.
Вот так и с котенком васькой чюда нет, хотя так и не кожица с первово взгляда. Но это я потом объесню.
ГЛАВА 6
Без названия
Далеко за станцией догорал огромный летний закат. Алые полотнища света высоко взлетали над синим лесом и заливали улицы зловещим свечением. Желтая луна подскочила в зенит, будто боялась обжечься.
Лейтенант Лубянкин быстрым шагом возвращался от дяди Дмитрия Карасева и вел на веревке Байконура. Байконур был с похмелюги и плелся за Лу-бянкиным с мрачным видом. Больше всего ему сейчас хотелось впиявиться зубами в ногу Лубянкина и волочиться, волочиться за ней в пыли…
Байконур ощущал себя разбитым и отупевшим. Шерсть его свалялась набок, в горле пекло. Байконура охватила апатия. Корова Бунька, увидев его в таком состоянии духа, да еще с веревкой на шее, даже не отскочила с рельсов, где жрала бурьян, а как-то особенно издевательски покачала бедрами и отвернулась. Байконур опустил голову, завесив глаза ушами.
Лубянкин отправил потрясенную жену к соседям и весь вечер приводил дом в порядок. Граблями собрал рассаду из-под окон, вымел черепки и землю из комнаты и выдернул ухват из стены сарая.
Привязав Байконура к крыльцу, Лубянкин вошел в дом. Байконур же спрятался под ступеньками и лег, сложив голову на лапы. В синем небе над крышей тихонько проступали звезды. В душе Байконура благоразумие боролось с тоской и остатками хмеля. Благоразумие отступило, и Байконур негромко, чтобы не услышали, начал подвывать. Где-то рядом скворчал кузнечик. Под его музыку оживились блохи в шкуре у Байконура. «Жрите меня, - хотел сказать им Байконур. - Жрите, гады. Только вам я еще и нужен. Жизнь, жизнь моя, зачем ты такая собачья?…»
Тем временем Лубянкин запер дверь и осмотрел отремонтированные окна. Бежать из комнаты было невозможно. Лубянкин достал из комода медный ключ, отпер дверки шифоньера и вытащил оттуда пленного котенка.
Держа Ваську за шкирку, он снова оглянулся. Опыта допрашивать котят у него было недостаточно, инструкций не существовало вовсе. Ничего не придумав, он посадил котенка на стол и вынул пистолет.
– Добрался я до тебя, проклятый мятежник! - злорадно сказал он. - Подлый ты урод в галактической семье!
Котенок молчал, глядя в окно.
– Не смотри, не уйдешь, - развернул пистолетом его голову Лубянкин. - Что, не выдержали твои интеллигентские нервишки, когда я пацана припугнул?
– Ребенок-землянин в нашей войне ни при чем, - глухо ответил котенок.
– Благоро-одный!…- издеваясь, протянул Лубянкин.- Пожертвовал жизнью!…
– Еще не пожертвовал, - резонно заметил котенок Васька.
– Пожертвовал-пожертвовал, - усмехаясь, заверил его Лубянкин. - Даже если я не замучаю тебя насмерть пытками, в диктаторских застенках тебя на шапку пустят, понял?
– Понял, - мрачно ответил котенок. - Знаю, как попал туда генерал Крокодил.
– Так что нет смысла молчать, - добавил Лубянкин. - Сознавайся, я жду.
– Не дождешься.
– Хорошо, можешь не отвечать. Но учти: то, что ты можешь нам сообщить, - мелочь по сравнению с тем, что мы уже знаем про вас.
– И что же вы знаете?
– От завербованного нами баронета Поло-Уина, которого вы сегодня расстреляли, мы уже узнали, что и Штаб, и Информаторий, и Главная Карта находятся здесь. В ком укрывается Оллего, я тоже знаю. Да и ВАСКА в наших руках, хе-хе.
– Все равно этого мало, чтобы высадить десант. Где вы будете искать Карту и Информаторий? Кого захватывать? Вашего горе-резидента Мидра-Кадра-Зева с летающим самогонным аппаратом? Нет, господа, вы на понт нас не возьмете. И меня тоже.
– Ладно, пусть так. А если мы сохраним тебе жизнь и свободу, а?
– Свобода Галактики мне дороже.
– Значит, выдавать имена землян-носителей ты не желаешь?
– Нет.
– И расположение Карты с Информаторием?…
– Нет.
– Ну, как хочешь, грязный, поганый, упрямый бунтовщик!
Лубянкин безжалостно поднял котенка за шкирку.
– Будете меня пытать? - тихо спросил котенок.
– Буду, - подтвердил Лубянкин и пошагал к двери.
А Байконур в это время под крыльцом пережил ужасную метаморфозу настроения. Поддавшись гнету одиночества в этом мире, он стойко мирился с блохами, пока те не вошли в раж. А теперь утихомирить их он уже не мог и сходил с ума от их укусов, плакал и зубами рвал на себе шкуру. Если бы Лубянкин не вышел, он бы обрушил крыльцо, оборвал веревку. Повалил ворота и с воем промчался бы по улицам Сортировки, вертясь со страшной скоростью и цапая себя за спину, а потом бы прыгнул и, возможно, утонул вместе с блохами в спасительной прохладе Мыквинского пруда.
Но Лубянкин вышел, встряхнул Байконура и отвязал веревку.
– Фас! - волнуясь, сказал он и бросил перед псом котенка.
«Это атавизм!…» - взвизгнул про себя разведчик ВАСКА, но его тельце против воли выгнулось дугой, а шерсть вздыбилась. Пронзительное шипение вырвалось из горла контрразведчика.
«Р-разорву!…» - с истомой и бешенством подумал Байконур про котенка. Блохи изъели его организм так, что под шкурой остались только труха и ненависть. Байконур сделал шаг, глаза его заволокла пелена.
– Р-разорву!… - слабея от ярости, прорычал он.
«Надо что-то предпринять!…» - отчаянно подумал контрразведчик, на когтях пружинисто ковыляя перед псом с выгнутой спиной. Собрав все свои психические силы, он бросился в телепатическую атаку.
Байконур боком, какой-то развинченной трусцой приближался к замеревшему котенку. Никакого вторжения в свой темный и дремучий разум он не почувствовал, как вдруг…
Это ощущение пристукнуло его и затормозило. Он ошеломленно оглянулся на Лубянкина.
Байконуру показалось, что давний груз, который он таскал всю жизнь и тяжести которого никогда не замечал, вдруг исчез!…
«Что ж такое-то, господи!…» - подумал он, забывая о блохах и котенке. Глухой протест и непонимание возникли в его душе. Шерсть встала дыбом от ужаса.
Какие-то сдвиги мышления заворочались в его косматой голове, будто в давно выброшенном будильнике ожил механизм.
Байконур потряс башкой.
Электрическая волна прокатилась по нему от задних пяток до выщербленных усов.
«Чертовщина!…- немея, подумал он.- Так ошибаться всю жизнь?…»
Он снова поглядел на котенка, и ему неотвязно чудилось, что это не котенок, а щенок, его маленький щенок по имени Кутька…
«Я - женщина!» - озарило Байконура, и он даже присел на всех четырех лапах. Кудлатый хвост в страхе кинулся между ног.
– Эй, ты чего?… - удивленно сказал Лубянкин, спускаясь с крыльца. - Байконур, фас!…
«Я - женщина!» - подумал Байконур, все более и более утверждаясь в этом открытии.
Лубянкин приблизился к нему и пхнул сапогом.
И тут в Байконуре словно лопнул пузырь, содержащий всю неукротимую страсть собачьего материнства. С ревом он вцепился в ненавистный сапог.
Отброшенный истеричным пинком, он прыгнул к Кутьке, к своему любимому рыжеухому Кутьке, схватил его зубами за шкирку и кинулся вон, прочь отсюда, в уютное гнездо под перроном, где его ждали еще четверо маленьких щеночков…
– А-а!… - завопил Лубянкин, вылетая из калитки на улицу. - Караул! Грабят!…
Присев, он выбросил вперед обе руки, сжимающие пистолет, и открыл ураганную пальбу по удирающему Байконуру с контрразведчиком в зубах.
Байконур исчез в пыли.
– Обманул!…- завыл Лубянкин и прямо посреди улицы упал на землю, молотя ее кулаками.
А Байконур, где-то по пути утратив контрразведчика и вместе с ним все материнские чувства, что было духу домчался до столярного цеха за станцией, трепеща, зарылся в опилки и закрыл лапами голову.
«Долакался!… - трясясь, думал он. - Долакался, алкаш несчастный!… Белая горячка!… Нет, все, начинаю новую жизнь!…»
…Глубокой ночью, когда Млечный Путь раскинулся по небу от Старомыквинска до Новомыквинска, когда лунный свет хромировал дорогу и засветил фонарики яблок в листве яблонь, когда замерцали лопухи и крапива в Пантюхином овраге, будто цветки папоротника, участковый Лубянкин тихонько постучал в окошко Барбарисова дома.
Через некоторое время дверь приоткрылась, и на крыльцо в трусах и сапогах вышел отец Барбариса дядя Толя.
– Чего тебе? - негромко спросил он. Лубянкин протянул ему сжатый кулак и оглянулся по сторонам.
