Никий замер как громом пораженный. Алкивиад едва не рассмеялся во весь голос. «Не ожидал небось такого, благочестивый ты глупец?»
Вслух же он продолжил:
— Если мы добьемся триумфа здесь, в Сицилии, под моим руководством, то разве это не докажет, что я чист перед небесами? Если мы добьемся триумфа — а мы можем его добиться, и мы добьемся его обязательно — тогда я вернусь в Афины вместе с вами, и пусть тогда эти глупые обвинения забудутся навсегда. Но если мы тут потерпим неудачу… Если мы тут потерпим неудачу, то я клянусь вам, что не покину Сицилию живым, но принесу себя в жертву богам, как плату за все грехи, которые, по их мнению, я совершил. Вот что я предлагаю, как вам, так и богам. Время покажет, что они на это скажут. Но что скажете на это вы, афиняне? Что скажешь ты, афинский народ?
Он принялся ждать решения созванного им Собрания. Долго ждать ему не пришлось. Раздались всевозможные крики: «Да!», «Мы согласны!» и «Алкивиад!» Несколько человек закачали головами и закричали «Нет!» и «Оставить решение Собрания в силе!» Но их было совсем мало, и куда более многочисленные сторонники Алкивиада их перекричали.
Повернувшись к Гераклиду и Никию, Алкивиад поклонился еще раз. Они полагали, что после Алкивиада тоже смогут обратиться к афинским воинам и морякам. Но решение было уже принято. Гераклид выглядел пораженным, Никий — недовольным.
Поклонившись снова, Алкивиад сказал Гераклиду:
— Сообщишь ли ты полису мой ответ, равно как и истинный выбор афинского народа?
Его собеседнику понадобилось две или три попытки, пока он не выдавил из себя:
— Д–да.
— Хорошо, — улыбнулся Алкивиад. — Также сообщи полису, что я надеюсь вернуться в не столь отдаленном будущем.
* * *
Сократ нахлобучил на голову шлем. Если повезет, то бронза и приклеенная подкладка помешают какому‑нибудь сиракузянину размозжить ему череп. Впереди возвышались стены Сиракуз. А афиняне строили вокруг города свою собственную стену, чтобы отрезать его от сельской местности и принудить к сдаче посредством голода. Сиракузяне же только что начали строить контрстену, отходящую от укрепленных стен полиса. Если их стена заблокирует ту, что строят афиняне, то Сиракузы могут и удержаться. Если же гоплиты под руководством Алкивиада сумеют остановить строительство контрстены… Не нужно быть полководцем, чтобы понять, что произойдет тогда.
По лицу Сократа струился пот. Лето в Сицилии было куда более жарким, чем дома в Аттике. Достав полный мех разведенного водой вина, он немного оттуда отпил. Это было приятно. Часть вина попала ему на лицо. Это тоже было приятно.
— Ф–фух! — сказал ему другой гоплит. — Когда мы тут все закончим, от меня останется одна тень.
Сократ улыбнулся:
— Мне нравится эта штука. — Он сдвинул шлем назад, чтобы вытереть пот со лба волосатой кистью руки, после чего позволил шлему сдвинуться обратно. Он постучал пальцем по пурпурному плюмажу на гребне шема. — Из‑за нее я выгляжу более свирепым, чем на самом деле. Но если все гоплиты носят шлемы с гребнями, и каждый из них выглядит более свирепым, чем на самом деле, то разве не получается, что весь эффект гребня пропадает?
Его собеседник ответил со смехом:
— Ты, Сократ, всегда придумываешь страннейшие вещи. Раздери меня Эриннии, если это не так.
— Как же поиск истины может быть странным? — спросил Сократ. — Не хочешь ли ты сказать, что истина человечеству почему‑либо чужда, и что человек не может ее познать?
Вместо ответа гоплит показал на одно из укреплений, под прикрытием котороых сиракузяне работали над своей контрстеной:
— Смотри! Они выходят. — Действительно, оттуда выходили работники в коротких хитонах или набедренных повязках, охраняемые вооруженными гоплитами. — Что‑то не похоже, что сегодня они послали наружу много стражников, не так ли?
— Совершенно не похоже, — ответил Сократ. — Теперь зададим следующий вопрос: почему они послали наружу так мало?
В афинском лагере заиграли трубы.
— Не думаю, что наш командир задает вопрос «почему?», — ответил его товарищ, опуская забрало. — Какая бы ни была на то причина, он все равно заставит их пожалеть о своей глупости.
— Но разве ты не согласен, что вопрос «почему?» — всегда самый важный? — спросил Сократ. Вместо ответа его собеседник повернулся, чтобы занять свое место в строю. Снова заиграли трубы. Сократ поднял щит с копьем и также присоединился к строящейся фаланге. Всем вопросам надлежало подождать до окончания битвы. Иногда в сражениях ответы находились без помощи слов.
Афинский командир указал на сиракузян, находящихся в паре стадий от афинян:
— Они опростоволосились, ребята. Давайте‑ка их за это накажем. Мы разобьем их гоплитов, разгоним или поубиваем их работников и разрушим часть стены, которую они пытаются построить. Нам это по плечу. Дело плевое. Давайте‑ка издадим боевой клич, да погромче, чтоб они знали, что мы на них идем. Они аж обделаются от страха, прямо как в комедии.
— Да, как насчет комедии? — сказал Сократу гоплит, стоящий рядом. — Ты ж там был на сцене, в «Облаках» Аристофана.
— Меня самого там не было, хотя маска у этого актера была так похоже на мое лицо, что я специально встал в зрительном зале, чтобы все заметили сходство, — ответил Сократ. — И мы хотим, чтоб обделались сиракузяне, а не мы сами.
— Вперед! — закричал командир, указывая на сиракузян своим копьем.
Сократ закричал «Элелеу! Элелеу!» вместе с другими афинянами, надвидавшимися на своих врагов. Это не было отчаянным рывком с большой скоростью. В таком рывке любая фаланга, даже такая небольшая, рассыпалась бы на кусочки. Сила этого боевого порядка была в том, что каждый воин защищал соседа своим щитом справа, и себя — слева, а над передней линией гоплитов возвышались два–три сомкнутых ряда копий. Эллинские гоплиты были лучшими воинами в мире. Об этом прекрасно знали Великие Цари Персии, нанимавшие эллинских наемников тысячами.
Да, с персами или другими варварами афиняне разделались бы легко. Однако сиракузяне были такими же эллинами, как и они сами. Хотя воинов, охранявших строителей контрстены, и было меньше, но они также сформировали фалангу, подчинившись командам, отданным с протяжным дорийским выговором. Их фаланга состояла лишь из четырех–пяти рядов, но они бросились навстречу афинянам. Они также кричали «Элелеу!»
Как и подобает человеку на поле битвы, Сократ попытался приметить воина, с которым ему, скорее всего, придется сражаться. Он знал, что это занятие было глупым. Он маршировал в третьем ряду афинян, и примеченный им враг может пасть или сменить позицию еще до их встречи. Однако своего занятия Сократ не оставлял, ибо так уж устроен человек, что во всем ищет закономерность, будь она там или нет.
— Элелеу! Эле… Бум!
Боевые кличи обеих сторон потонули в страшном шуме, напоминавшем собой катастрофу в кузнице безумного кузнеца. Передние ряды фаланг столкнулись. Копья уткнулись в бронзовые панцири и бронзовое обрамление щитов. Ударились друг об друга и щиты, чьи обладатели с обеих сторон пытались подвергнуть врага опасности. Некоторые копья вместо бронзы уткнулись в плоть. Сквозь металлический звон раздались крики и проклятия.
Сократ так и не узнал, куда девался тот человек, которого он приметил. Он сделал нижний выпад против другого сиракузянина, молодого парня с черной бородой рыжеватого оттенка. Копьё попало в бедро врага, между кожано–бронзовым покрытием на поясе и поножем. Потекла кровь, красная как перья на голове дятла. Сиракузянин широко открыл рот и завопил от боли. Он упал, изо всех сил стараясь покрыть себя щитом, чтобы его не задавили.
Полагаясь на численное преимущество, афиняне пробились вперед, заставляя своих врагов отступать и поражая их копьями одного за другим. Большинство работников, которых защищали сиракузяне, побежали назад к укреплениям, из которых только что вышли. Некоторые, впрочем, не уходили, а наблюдали за битвой и даже бросали в афинян камни. Один из этих камней попал в щит Сократа.
«А если бы в лицо?» — подумал он. Ответ на этот вопрос был ясен, хотя раздумывать об этом не захотел бы ни один любитель мудрых размышлений.
Один из сиракузян сделал выпад против Сократа копьем. Сократ отбил выпад своим щитом, а потом быстро шагнул вперед, используя щит как таран. Вражеский воин отступил. Он был моложе Сократа (а какой гоплит не был?), но несколько хиловат. Будучи широкоплеч и грузен, Сократ использовал свое преимущество в весе. Поскользнувшись о камень, сиракузянин упал, размахивая руками и крича от отчаяния. Афинянин, идущий за Сократом, пронзил копьем горло упавшего человека, чья кровь забрызгала Сократу поножи.
Падали также и афиняне. Потери были почти равными, но у афинян по–прежнему было преимущество. Уже скоро их враги не смогут поддерживать боевой порядок. А когда сиракузяне побегут, каждый по отдельности, их можно будет выкосить, как ячмень.
