пирамиды. Оглянулся на Полину, сверкнул глазами и та торопливо наклонилась вперед.
Родион выпрямился, следом выпрямилась Полина.
Куклы на зеркале не оказалось. Потеки крови остались, но куклы не было.
Полина подумала было, что ее снял Родион, но тот снова сложил пустые ладони для странной молитвы и тихо сказал:
- Спасибо, мама. Я рад, что ты довольна.
8. Тоска.
Впервые Полина ложилась в постель к мужу с отвращением и брезгливостью. Но спать больше было негде. Не на диване же в зале?
Она долго сидела на кухне, рассматривая порез на ладони и прислушиваясь: лег ли Родион? Когда решила, что улегся и заснул, тихо прошла в спальню, скинула халат и скользнула под одеяло. Муж не шевелился. Под одеялом было холодно, словно рядом лежала глыба льда.
Полина сжалась в комочек, отодвинулась на самый край кровати, прислушалась. Он и не дышит, что ли? Так прошло немного времени. Адреналин и всплеск эмоций выжали ее как лимон, и сон накрыл почти сразу.
Но длился он недолго.
Когда Полина вынырнула из сна, над ней навис Родион. На нем не было одежды, одеяло было скинуто на пол, как и ее белье. Родион держал жену за руки, заведенные кверху и стоял на коленях между ее ног.
- Стой! Стой, я не хочу! Не хочу! Родя! Родечка! Не надо! Стой! Стой!!!
Это было жутко и мерзко.
И это был не ее Родечка.
Войдя внутрь женщины огромной ледяной жгучей сосулькой, существо, притворявшееся Родионом, расплылось в похотливой поганой улыбке, обнажившей частокол острых, как иглы, зубов, между которых с невероятной скоростью метался длинный острый язык, раздвоенный на конце. А когда Поля устала от криков боли и омерзения, и обреченно всмотрелась в глаза, нависшие над ней в сумраке, узнала знакомый оловянный и пустой блеск.
Очнулась она на полу, под утро.
На кухне что-то громыхало и звякало, затем затопали шаги, в спальню вошел Родион. Он улыбнулся своей обычной обаятельной, разящей наповал всех женщин улыбкой, взглянул на свернувшуюся калачиком Полину, голую и перепачканную во что-то розовое, кинул ей беззаботно:
- Вставай уже. Завтрак готов. Тебе питаться надо. Получше. Чтоб дочь росла здоровой!
И вернулся на кухню.
Больше он ее не торопил. И вообще не замечал, снова завалился спать, в этот раз на мамин диван в зале.
Полина сидела под душем, прямо на полу, с полчаса. Она то принималась тихо плакать, то равнодушно рассматривала синяки на запястьях и точки укусов, похожих на змеиные, на груди. В голове было пусто. Надо было срочно решать, что делать, но… В голове было пусто. Мертво. Холодно.
Наконец Полина машинально вытерлась большим банным полотенцем, накинула халат, пошла на кухню. Есть хотелось, но взглянув на тарелку остывшей творожно-манной запеканкой и стакан молока, женщина почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Она кинулась к раковине. Ее вырвало бурой жижей, с комьями волос и какими-то червями. Когда она, обессиленная, оторвалась от раковины, рядом стоял Родион. Он смотрел на нее внимательными, изучающими глазами, с неизменной улыбкой обольстителя.
- Ешь, - тихо и без эмоционально сказал он, указал на запеканку.
Такую запеканку обожала Клавдия Захаровна. Со стаканом теплого молока.
Однако молоко уже остыло. Поля глотнула, с усилием подавила новый позыв из глубины кишечника, торопливо заела кусочком запеканки, которую ненавидела всем сердцем.
Родион сел напротив и не сводил с нее глаз.
- Всё, - он говорил негромко, но твердо.
Полина, поглядывая на мужа исподлобья, принялась давиться ненавистным блюдом, так любимым ненавистной свекровью. Когда во рту исчез последний кусок, Родион вышел из-за стола и вернулся в зал.
Женщина посидела несколько минут назад, затем тоже пошла в зал. Муж лежал на диване с блаженной улыбкой. Он даже не повернул голову в сторону Поли. Просто тупо смотрел в потолок и улыбался.
Она вернулась в спальню, с отвращением осмотрела кровать. Постельное белье было во многих местах порвано, покрыто мокрыми пятнами, красными, белыми и розовыми. Поля с отвращением сбросила все на пол, легла на матрас и немного полежала.
Решила – позвоню родителям. И поеду к ним. Расскажу все. Они помогут.
Телефона на тумбочке возле кровати не было. Полина кинулась его искать, но предчувствие подсказывала, что ничего она не найдет.
Действительно. Не было ни телефона, ни кошелька с живыми деньгами и пластиковыми картами, ни паспорта и других документов. Даже золотые украшения, которые можно было бы заложить, пропали.
Полина медленно вернулась в зал.
- Тебе это всё ни к чему, - тихо и спокойно сказал Родион, не дожидаясь вопроса. – А то глупостей наделаешь. Дура. Ты ей пока нужна.
- Родя, - Полина, подавив в себе отвращение, присела на краешек дивана, подумала и положила руку на грудь мужа. Стала поглаживать, как он любил. – Мне же нужно ходить на работу.
- Не нужно.
- Как? А деньги?
- Мы всё достанем.
Полина напряглась.
- Мы?
- Мы. Я и мама.
- Хм… Где?
- Не твое дело. Твое дело – выносить ребенка, - он наконец-то скосил глаза на нее. Полина сжалась от страха: эти глаза были пустыми. И оловянными.
- Но мне надо выходить на улицу…
- Надо, - согласился Родион. – Ты даже должна. Гуляй. Дыши свежим воздухом. По часу-полтора в день.
- Но мне нужны…
- Не нужны, - перебил ее Родион. Улыбка на его лице растворилась, он повторил уже злобно: - Ничего тебе не нужно. Только. Выносить. Ребенка. Теперь пошла вон.
9. Избавление.
Три дня Полина не выходила из дома. Она просто сидела на кровати, на стуле у окна спальни или кухни, лежала, глядя в потолок. Плакала, но всё реже.
Родион вставал с дивана только для того, чтобы выйти в магазин, а потом приготовить что-то простое на ужин. Порезать овощи и капнуть подсолнечного масла. Сварить манную кашу. Отварить макароны и потереть в них сыра. Отворить несколько куриных грудок.
Когда он заканчивал готовить, подходил к Полине и равнодушно говорил:
- Есть.
Полина покорно шла и ела. Несколько раз, когда она отказывалась, ссылаясь на отсутствие аппетита, Родион просто хватал ее за руку и тащил на кухню, швырял на стул и принимался кормить с ложки, держа
