И сверхзасекреченный «доктор Блад[5]» (так его именовали в картотеке КГБ) пояснил заинтересованным лицам в военном ведомстве: мол, его открытие не применимо в отношении служивых людей, ведь вскоре после кратковременного прилива сил человек неизбежно испытывает их резкий упадок… Чем, разумеется, немедленно воспользуются подразделения противника.
Но в душе Виктор Семенович постепенно загорелся новой перспективой. Его уже не устраивала смехотворная должность директора Всесоюзного института лекарственных растений. Ну согласитесь, ведь несолидно звучит, верно?
И он объявил где надо, кому надо и когда надо, что уже годами вынашивает идею, воплощение которой способно обеспечить советским войскам подавляющее преимущество над любым противником. А именно: он разработал принципиальный алгоритм препарата (чем больше заумных слов – тем лучше!), прием которого позволит солдатам и офицерам обходиться без сна в течение недели и при этом обладать небывалой боеспособностью. Без малейшего ущерба для здоровья! Вы только подумайте – неделя непрерывного, массированного наступления! Да это измотает любого врага, заставит его капитулировать…
И сработало! Профессора вызвал тогдашний генсек Константин Черненко. Виктор Семенович уже неоднократно встречался с Черненко в бытность того при Брежневе заведующим общим отделом и одновременно секретарем ЦК.
– Значит, вот что, – рыхлый, сгорбленный генсек ходил по ковру перед сидящим Мартемьяновым – такая вот была манера у Константина Устиновича. – Кха, кха… Говоришь, за три года сделаешь? Кха…
Черненко остановился перед профессором и уставился на него из-под седых бровей. В свою очередь и Виктор Семенович смотрел прямо в лицо генсеку. Широкое, дебелое лицо, какое-то бабье, вечно скорбное… «Прикидывает, протянет он три года или нет, – подумал Мартемьянов. – Да где уж тебе протянуть! Бедный ты бедный, тебе бы в Крым ехать надо, лечить эмфизему легких, а ты – туда же, державой руководить…»
– Этот срок, три года, я, Константин Устинович, с учетом непредвиденных задержек обозначил, – сказал Мартемьянов почтительно. – А реально, думаю, завершим научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы значительно раньше. Вот финансово-экономические и кадровые выкладки.
Мартемьянов протянул Черненко замшевую папку.
– Кхе… – Черненко пожевал губами, рассеянно покивал тяжелой головой. Эта мимика означала, что он принял решение.
И в 1984 году в тридцати километрах от Москвы были ударно возведены первые корпуса нового «закрытого» НИИ, директором которого стал Виктор Семенович.
Но вернемся в март 91-го, на оранжевый корт институтского поселка.
– Так вот, – Мартемьянов смотрел на Каминского с легким раздражением, – интересно, как, по-твоему, отреагируют члены завтрашней комиссии, когда узнают, что здесь ошиваются Петриков и Зуров? С какой, спрашивается, стати на объекте появились представители прокуратуры и МУРа? Зуров, между прочим, может запросто подкатить к любому из этих старперов с расспросами – ведь это те же самые люди, что были здесь месяц назад… Да если они узнают, что тут случилось после их прошлого визита, кого-нибудь из этих патриархов точно удар хватит. А может, и не одного.
– Витя, – Каминский положил руку на плечо директора, – обещаю тебе, что ни завтра, ни послезавтра эти двое из органов на территории института не появятся. Можешь быть спокоен. Времена сейчас, может быть, новые, но служба безопасности у меня, слава богу, старой закваски. Ни на какую бумажку не посмотрят, если я прикажу кого-нибудь тормознуть.
Мартемьянов одобрительно кивнул, а Каминский вдруг рассмеялся:
– Знаешь, какие недавно стишки услышал про наши разлюбезные «органы»? Видно, дефицит спиртного в народе таланты пробуждает. Вот слушай:
Красные фуражки, угрюмые лица,Это милиция идет похмелиться.За ними идут сотрудники МУРа —Вечно пьяные и вечно хмурые.За ними идет прокуратура —Эти пьют похлеще МУРа!Вместе с ними пьет судья,А когда же выпью я?
– Вот завтра и выпьешь, – скривился Виктор Семенович. – Да еще в какой компании! Все генералы да маршалы. Слушай, а почему ты не попытался хорошенько выпить-закусить со следователем и опером? А? Неужели до такой простой вещи не додумался?
– Как не додуматься… – с досадой махнул рукой Каминский. – Уж и так я к ним подкатывал, и эдак – ни в какую. Лица делают прямо каменные, аж оторопь берет. Типа – «мы на службе, сэр». Неправильные они какие-то, подозрительно это…
– Ладно, давай по завтрашнему дню. В общем, организуй все как положено, на высшем уровне. И это… Скажи своему Товмасяну, нехай девочек на всякий случай подготовит. Пяток. И парочку «на замену». Думаю, хватит. Только чтоб не получилось как в прошлый раз. Пусть набирает бригаду «скорой помощи» из наших лаборанток. Он, по-моему, их всех уже того…
– Сделаем, Витя. Товмасяну бы не в нашем институте, а в Сочи сутенером работать.
– Знаю я его работу! Наработал уже нам на задницу прокуратуру и угрозыск…
Недели три назад, когда из Минобороны приезжала комиссия в составе пяти крупных чинов, случился непредвиденный казус, который имел щекотливые последствия. После демонстрации «достижений» института началась тривиальная пьянка. Пить военные тузы умели, этого у них не отнять. Ближе к полуночи один из престарелых генералов намекнул, что неплохо бы разбавить мужскую компанию прекрасным полом. Остальные, обмениваясь солдатскими прибаутками, одобрили порыв сослуживца. Нет, ну ладно – сорокалетний полковник из научно-организационного управления – как его, Ерохин, кажется? Кстати, единственный, кто хоть что-то понимал, но с его голосом не считались – как говорится, не в чинах… С ним все понятно – тот еще кобель. Но эти-то ровесники века…
«Обожрались экстракта йохимбе, что ли? – недоуменно прикидывал Мартемьянов. – Или просто их, как нормальных мужиков, вдали от дома тянет на приключения…»
Как бы то ни было, к такому повороту в НИИ не подготовились. И Товмасяну пришлось срочно выписывать буквально первых попавшихся девочек из близлежащего райцентра – Домодедова. Ну и конечно, этих «юных натуралисток» до изумления шокировали и обстановка, и ранг клиентов. Умственными способностями девчонки обременены не были и, покинув поутру таинственное святилище науки, принялись восторженным шепотком рассказывать «в кругу завистливых подруг» о минувшей ночи. По райцентру поползли ненужные слухи…
Вскоре Мартемьянов по какому-то хозяйственному вопросу встречался с первым секретарем Домодедовского горкома партии Варяновым, за которым прочно закрепилось прозвище «Варяг». Варянов боялся Мартемьянова до онемения конечностей, никогда не произносил при нем ни одного лишнего слова, но тут вдруг принялся подробно докладывать, о чем говорят в городе: какой-то секретный объект, маршалы, заказывающие девочек… «Даже слушать не хочу эту ерунду, – жестко прервал Варяга профессор. – А если вы позволяете таким слухам плодиться в вашем городе, то грош вам цена как первому секретарю. Все эти разговоры советую в интересах партии и государства как можно скорее погасить!»
Вернувшись в институт, Мартемьянов немедленно вызвал на ковер Товмасяна. Бледный завхоз клялся партбилетом, что «конкретно» проинструктировал провинциальных гейш относительно последствий неразумного использования дара речи. Но, товарищ директор, шлюхи, они и есть шлюхи.
Товмасяну было предложено быстренько исправить ситуацию. Уже на следующий день, аккурат в воскресенье, две девушки были найдены каким-то москвичом-лыжником с пулями в головах. После чего три оставшиеся на этом свете напрочь исключили из своего лексикона такие слова, как «генерал» и «маршал».
«Я не давал Товмасяну прямых указаний решить проблему столь радикальным образом, – бушевал во время очередной «прогулки» с Каминским профессор Мартемьянов. – Может, это все-таки ты его надоумил пострелять девчонок?» – «Витя, за кого ты меня принимаешь? Я же не мокрушник какой-нибудь, – укоризненно отвечал Каминский. – Просто он перестарался. Ты запугал его, Витя…»
На беду, как уже было сказано, аккурат перед этим по Москве прокатилась волна убийств смуглолицых девушек. Журналисты подняли вой в газетах и на телевидении: в столице, мол, начался геноцид в отношении «инородцев»! Западная пресса мгновенно подключилась к этому информационному психозу: серийные убийства по национальному признаку – это «вкусно», «очень вкусно». Особенно в период наметившегося распада СССР. Генпрокуратура, осуществлявшая контроль за следствием, предписала местным органам правопорядка сообщать в МУР и прокуратуру Москвы об аналогичных убийствах «ночных бабочек», чтобы объединить подобные факты в одно дело. И, естественно, когда в области обнаружили два трупа, а местная милиция установила, что потерпевшие были девицами «нетяжелого поведения», следственно-оперативная бригада появилась в опасной близости к секретному НИИ Минобороны.
