Де Вулфу подумалось, что на язык настоятелю просилось слово «неблагодарность», но тот вовремя заменил опасное выражение. Зато кустистые черные брови сэра Джона слегка приподнялись, когда он задал настоятелю следующий вопрос.
— В шестнадцать? Но она собиралась замуж. Когда же ей должно было исполниться шестнадцать?
Роберт Нортхем снова вздохнул, его встревоженное лицо говорило о тяжелых днях, которые ему пришлось пережить.
— Она должна была обвенчаться у Святого Павла в свой шестнадцатый день рождения, коронер. И как раз накануне того дня ее нашли мертвой!
Трое гостей в молчании переваривали значение этого известия.
— Можно ли спросить, с кем она была обручена? — осторожно вмешался Томас.
— С неким молодым человеком по имени Джордан де Невилль, опять же из знатной семьи. Он был пятью годами старше невесты — третий сын Невиллей, возвышающегося рода из северного графства — помнится, из Дархема. Брак был устроен несколькими членами Королевского совета, и сам Губерт Уолтер поддерживал их союз — как мне кажется, по прямому поручению короля. Король Ричард в одной из редких вспышек интереса к делам Англии решил, что Джордан де Невилль будет самым подходящим мужем для Кристины, да и его поместье отлично сочетается с землями Гланвиллей. Должно быть, в Руан была послана тайная петиция. Хотя мне о ней ничего не известно.
— А кто станет наследником теперь, после ее смерти? — напрямик спросил Джон.
Настоятель пожал плечами, повернул руки ладонями вверх, позаимствованным во Франции жестом.
— Еще не решено — однако, если в жеребьевку не вмешается король, первый претендент — Роже Бомон. Он был опекуном Кристины и ее ближайшим родственником и шесть лет с успехом распоряжался имением.
И снова проснулся скепсис коронера. Брак, устроенный из политических соображений по предначертаниям двора… Он задумался, как относились к внешним силам, сводящим их вместе, будущие жених и невеста, тем более что все было решено шестнадцать лет назад. Впрочем, все это его не касалось, и Джон вернулся к исполнению долга, приведшего его в Бермондси.
— Мне нужно узнать кое-что о людях, находившихся при девушке перед ее смертью. Каковы возможные мотивы для убийства девочки, которой еще не исполнилось шестнадцати?
— Бывало, что детей и моложе убивали, когда ставка была меньше, чем в ее случае, — грустно ответил Роберт.
Джон допил свое вино и с интересом взглянул на настоятеля.
— Так кто же выигрывал от смерти бедной девочки? — резко спросил он.
Роберт Нортхем пожал плечами.
— Самое очевидное — Роже Бомон. Он шесть лет просидел на солидном доходе и привык распоряжаться землями Гланвиллей. И всего этого он одним махом лишался в день ее брака.
— А что меняет ее смерть? — спросил де Вулф. — Как бы то ни было, поместья ему не принадлежат.
Настоятель ехидно хмыкнул.
— Богатство — очень убедительное доказательство в глазах закона — и короля Ричарда. Как бы мы оба ни восхищались им, как бы верно ему ни служили, приходится признать, что у него весьма сильная тяга к деньгам. Не так давно он сказал, что продал бы и Лондон, если бы нашелся достаточно богатый покупатель! После смерти девочки наследника не осталось, и Роже Бомон может основательно рассчитывать, что выморочные поместья достанутся ему за невысокую цену, тем более что он заботился о них полдюжины лет.
Де Вулф понимающе кивнул и перешел к более насущному вопросу:
— Так как же умерла бедная девушка, настоятель? Что именно потребовало присутствия коронера?
Роберт Нортхем глубоко вздохнул и обеими руками ухватился за стол. Джону показалось, что все долгие преамбулы служили отчасти для того, чтобы оттянуть мучительный рассказ.
— Утром во вторник на прошлой неделе один из послушников, помогающих келарю, должен был побывать в подземелье под домом келаря, чтобы переписать какое-то добро. Это его постоянная обязанность, повторяющаяся едва ли не каждый день. Когда этот брат спустился по лестнице, то с ужасом увидел тело женщины, лежащей у нижней ступени. Он поднял тревогу, отыскав келаря, брата Дэниела, и тот с несколькими другими братьями и послушниками поспешил в склеп. Вызвали лекаря, но тот установил, что она мертва уже довольно давно.
— Но что вызвало подозрения? — настаивал де Вулф.
Роберт печально покачал головой.
— Несколько обстоятельств, сэр Джон. Прежде всего, она была почетной гостьей, высокопоставленной леди, она на следующий день должна была венчаться… так что ей понадобилось в кладовой келаря?
Настоятель утер лицо платком, словно его прошиб пот.
— Далее, никто из нас не мог понять, отчего она лежит лицом вниз, почти касаясь головой нижней ступени. Если она упала с лестницы, как могла оказаться в таком положении?
Он замолк и едва ли не с мольбой уставился на сэра Джона.
— К тому же нельзя умолчать, корнер, что среди сопровождающих Кристину не было полного согласия.
Сэр Джон уловил смятение настоятеля и решил, что пора чем-то отвлечь его.
— Пожалуй, лучше нам сначала осмотреть место, где произошло несчастье, — ворчливо произнес он.
Помимо острого беспокойства в голосе настоятеля Джон различал раскаты в животе у Гвина и решил, что пора бы подкрепиться. Роберт Нортхем понял намек и послал их в сопровождении капеллана искать монаха, ответственного за прием гостей. Тот ожидал за дверью приемной — моложавый человек с гладким смуглым лицом и блестящими черными волосами, выдававшими уроженца Южной Франции, если не более далеких краев.
— Я — брат Фердинанд и буду к вашим услугам, пока вы остаетесь с нами, — объявил он низким звучным голосом. — Вы, без сомнения, желаете поесть, не откладывая.
Он плавно обогнал их и провел назад по лестнице, через галерею к зданию келаря и трапезной, где кормили гостей и посетителей. Это оказалась большая квадратная комната. На длинных скамьях по сторонам стола поместилось бы не меньше дюжины человек. Комната была пуста, и, к облегчению Гвина, пустовала также и кафедра, с которой обычно читалось во время еды Писание. Фердинанд пригласил их садиться и ушел в кухню, чтобы распорядиться угощением.
— Странноватое местечко этот монастырь, — буркнул Гвин. — Чем они тут занимаются целыми днями? На то, чтобы его поддерживать, наверняка уходит куча денег.
Томас сердито глянул на него.
— Чем занимаются? Славят Господа, чем же еще по-твоему! А между молитвами размышляют о жизни небесной и земной.
— Даром время тратят, вот что я скажу, — продолжал ворчать Гвин. — У меня дома — скажем, в Бэкфастском аббатстве, они хоть держат овец и скот тысячами голов, и землю возделывают, и разводят пчел ради меда и медового эля.
Их глубокомысленная беседа о религии была прервана появлением двоих послушников с передниками, подвязанными поверх облачения. Один нес кувшины с элем и сидром. Второй служка — скрюченный подагрой скелет — с трудом удерживал в руках большой поднос, который и поставил на стол. На толстых ломтях черствого хлеба лежали куски жирной ветчины в окружении жареных луковиц. К жареным куриным ножкам на деревянных тарелках прилагалось блюдо вареных бобов, сохранившихся с прошлого урожая. Еще одна миска содержала горячее «фрументи» — отваренную в молоке и сдобренную корицей и сахаром пшеницу. Первый служка вернулся с большой ковригой белого хлеба, кусочком масла и ломтиками твердого сыра на деревянной досочке. Для напитков подали глиняные кружки, после чего оба послушника скрылись за кухонной дверью.
Томас, не забывавший, где находится, встал и продекламировал короткую благодарственную молитву на латыни, после чего набросился на еду — впервые с того часа, как ступил на корабль в Доулише.
— Когда вы откушаете, за вами придет брат Игнатий, сэр Джон, — шепнул Фердинанд, удаляясь, чтобы не стеснять гостей.
— Может, в конце концов здесь не так и плохо, — смягчился Гвин, пожирая глазами гору съестного.
Его просвещенный друг выказал меньше восторга.
— Хотя я и рад снова оказаться в доме Божьем, что-то в этом месте тревожит меня, — возразил он, с беспокойством вертя по сторонам острым носом.
— В этой столовой? — уточнил Гвин, дожевывая кусок ветчины.
— Нет, во всем заведении. Я не могу объяснить, но в нем ощущается нечто тягостное. Несчастливое это место.
— Приор показался мне основательно измученным, — согласился де Вулф. — Но думаю, в самом деле тяжко, когда верховный юстициарий требует тебя к ответу из-за гибели одной из любимиц короля!
Он с воодушевлением набросился на еду, поскольку разделял с Гвином философию старого солдата: не упускай случая поесть, поспать и заняться любовью, потому что другого может не представиться. Когда они закончили, было далеко за полдень, судя по лучам света, пробивавшимся в полуоткрытые ставни. Небо оставалось серым, и в нетопленую трапезную врывался холодный сквозняк.
