Геракл знал, что всему змеиному племени свойственно притворяться мертвыми в случае опасности, поэтому он осторожно обошел вокруг поверженного исполина. И отсек кончик бронированного хвоста. Чешуя была толстой, словно грудные пластины доспехов, которых Геракл никогда не носил, довольствуясь шкурой Немейского льва, без труда убитого много лет назад.
Стоя меж двух смертей, погруженный в думы Геракл не видел, что перед ним стоит Гера. Внезапно о его покрытую потом кожу ударилась капля дождя. Он поднял глаза. Она была там. Его мучительница и его мечта.
Гера была прекрасна. Она была столь хороша, что при виде нее даже такому головорезу как Геракл хотелось побриться. Он увидел себя безо всякого зеркала — покрытый шрамами мужик с непомерными мускулами. Он боялся ее и желал. Его член то вздымался, то опадал, словно кузнечные мехи. Ему нестерпимо хотелось взять ее, но он не осмеливался. В ее глазах было лишь презрение и сдержанное отвращение.
— Ты должен убивать все, что встречаешь на своем пути, Геракл?
— Убивать или быть убитым. Почему ты обвиняешь меня?
— А кого еще мне винить?
— Вини себя. Именно с тебя все и началось.
— Все это началось с измены моего мужа и с твоего скотства.
— Ты наслала на меня безумие.
— Я не просила тебя убивать твоих собственных детей.
— Когда человек безумен, ему все равно.
— Когда человек уподобляется животному, он не знает жалости.
— Ты — мой рок, Гера, так же как я — твой.
— Боги неподвластны року. Ты никогда не станешь бессмертным, Геракл, в тебе слишком много человека.
— Ты никогда не узнаешь удовлетворения, Гера, ты для этого слишком богиня.
— Я буду удовлетворена, когда избавлюсь от тебя.
— Тогда убей меня. Прямо сейчас.
— Ты сам станешь причиной собственной гибели, Геракл.
— Но ты же мне в этом поможешь, не так ли?
— Если во мне ты видишь рок, то это потому, что у тебя нет ни капли собственной силы.
— Ни один человек не обладал большей силой.
— Ни один человек не был столь слаб, Геракл.
— Ты говоришь загадками.
— Я поясню. Мир не может уничтожить героя. Его право и привилегия — самому уничтожить себя. Тебя сокрушит не то, что ты встретишь на своем пути, а то, что ты есть, Геракл.
Гера сделала шаг вперед. Богиня с сияющими волосами и лилейной кожей. Своими нежными руками она подняла Ладона, легко, словно игрушку, и забросила его на небо, где он и остался навеки в виде созвездия Змеи.
От движения ее грудь обнажилась.
— Итак, Геракл, почему ты не идешь за яблоками?
Геракл шагнул вперед и пальцем дотронулся до ее соска, чувствуя, как тот твердеет и увлажняется. Большим пальцем Геракл провел по окружавшему его светлому ореолу. Ему хотелось пососать ее грудь.
Рука Геры легла на его кисть.
— Возьми яблоки, Геракл.
Он помнил. Он отступил назад. Гера улыбалась ему, ее сердце было черно. Его предупреждали, чтобы он ни в коем случае не пытался сорвать яблоки сам. Он должен оставить яблоки, где они есть. Пусть кто-то еще сделает это за него.
Он отступил. Ее грудь оставалась обнаженной. Почему бы не отдать концы прямо сейчас, с удовольствием приняв неизбежное? Он мог бы взять ее, всадить в нее свое орудие, и тогда она бы его убила. Он бы умер в пещере ее ненависти, но зато она бы почувствовала его смерть, ощутила бы в себе его последнее содрогание.
Он уронил руку на свой член и начал дрочить. Она смотрела, как грубо и умело он довел себя дюжиной быстрых движений. Когда он стал кончать, она поцеловала его в губы и удалилась.
Ночь. Трава все еще хранила отпечаток тела Ладона. Его образ ярко сиял среди звезд. Геракл в одиночестве сидел под священным деревом. Он больше не понимал смысла своего путешествия, да и было ли путешествие вообще? До сих пор он приступал к каждому заданию с легким сердцем, нимало не заботясь ни о том, что было до него, ни о том, что будет после. Он принимал вызов и шел дальше. Он делал то, что должно, ни больше ни меньше. Это был его рок. Рок нельзя ни понять, ни оспорить.
Сегодня все было по-другому. Сегодня впервые в жизни он задумался о том, что делает. Он задумался о том, кто он такой.
Ладон сказал, чтобы он возвращался домой. А что если и правда? Что если сейчас он выйдет из сада и повернет прочь? Он мог бы найти корабль, сменить имя.
Он мог бы оставить позади Геракла — простой отпечаток во времени, такой же, как остался от Ладона и исчезнет, когда трава немного подрастет. Что если согнуть будущее так же легко, как железный прут? Разве нельзя уклониться от судьбы, и пусть себе поворачивает, куда ей заблагорассудится. Что удерживает его, не дает ему двигаться, что заставляет его тяжко влачить свою жизнь, словно огромного быка — неподъемный плуг? Почему он терпит иго Геры?
И тогда в первый раз в жизни он подумал, что несет свое собственное иго и ничье больше.
Он посмотрел на звезды. Прямо над ним блистало созвездие Рака, еще один его недруг, поднятый Герой на небеса. Гигантский рак вцепился ему в ногу, когда он сражался с Гидрой. Он раздавил его тогда, но теперь его враг вновь насмехается над ним с высоты, невредимый и недосягаемый навеки.
Рак. Небесный знак Дома.
«Иди домой, Геракл»… Нет, он уже никогда не пойдет домой. Слишком поздно.
Геракл встал с травы, подхватил отрубленный хвост Ладона, перепрыгнул через стену и отправился обратно к Атласу. По дороге он изловил сонную лесную свинью и взвалил на плечо, чтобы зажарить на костре и съесть. Внешне это снова был Геракл — грубый, прямой, безмятежный и готовый действовать. Внутри же какая-то его часть терзалась — нет, не сомнениями, он не сомневался в том, что должен был сделать, — но одним-единственным вопросом. Он знал, что, но больше не знал, почему.
Мысле-осы
О чем он и сказал Атласу, когда они ужинали вместе под сводом небес.
— Почему мы все это делаем, старик?
— Делаем что?
— Ты держишь мир, а я уже двенадцать лет избиваю змей и ворую фрукты. Единственное, что во всем этом было хорошего, так это похищение Ипполиты, царицы амазонок; когда я ее поймал, она не хотела со мной даже разговаривать. Независимые женщины, так их. Я прямо не знаю, что на самом деле хуже — зависимые бабы, которые мычат и молятся на тебя круглые сутки, или эти равнодушные суки.
— И что же случилось с Ипполитой?
— Естественно, я ее убил.
— Я знал ее когда-то.
— Прости, дружище.
Пауза. Атлас молчит.
Геракл выдул еще один мех вина. Ему не хотелось думать. Мысли роились вокруг его головы, словно шершни, и злобно жужжали.
— Так вот я, Атлас, и говорю: почему?
— Нет никаких почему, — ответствовал Атлас из темноты.
— В этом-то и весь ужас, — говорил Геракл. — Всегда есть какое-то «почему» вот здесь, или здесь, или здесь… — и принялся колотить себя по голове, словно пытаясь прибить назойливо гудящие мысли.
Атлас сказал:
— Когда склоняешься под бременем мира, вот как я сейчас, слышишь все, чем занимаются люди, и чем больше они пытаются вопрошать судьбу, тем больше понимаешь, сколь это тщетно. Я слышу, как они строят планы на завтра, и той же ночью умирают. Я слышу, как женщины кричат в муках, а их дети рождаются мертвыми. Я слышу, как дышит загнанный человек, и вдруг его отпускают на свободу. Я слышу, как купец едет домой из порта с полными сундуками товаров, и грабителей, которые поджидают его на большой дороге, чтобы забрать все, что у него есть. Нет никаких «почему». Есть только воля богов и человеческая судьба.
— Я самый сильный человек в мире, — говорит Геракл.
— За исключением меня, — ответствует Атлас.
— И я не свободен…
— Нет такой вещи как свобода, — говорит Атлас. — Свобода это страна, которой нет на карте.
— Это дом, — отвечает ему Геракл. — Если, конечно, дом — это то место, где ты действительно хочешь находиться.
Потом Геракл попытался сбросить дурное настроение.
— Так ты думаешь, что сильнее меня, Атлас? А сможешь удержать Африку на своем болте?
Атлас расхохотался, к несчастью для земли, которая ощутила это как сильное землетрясение. Геракл уже вытащил наружу свой собственный болт и яростно наяривал его, заставляя встать.
— Давай, ставь ее сверху. Присобачь мне туда хоть целый континент.
— Ты пьян, — сказал Атлас.
— Я сегодня видел Геру. Господи, ну что за сука. Знаешь эту историю про Млечный Путь, который получился из молока, которое я срыгнул, когда она кормила меня грудью? Только это было не молоко, а вот это вот дело, просто она слишком леди, чтобы сказать правду.
Геракл был уже готов кончить.
— Устроим снег в Гималаях, а, парень?
Он откинулся на спину, рассыпая звезды.
