В курсе источниковедения мы исходим из предпосылки ненадежности любого текста. Замысел на пути к читателю испорчен ошибками автора, переписчика, редактора, комментатора, самого читателя, описками и очитками. Я отдаю себе отчет в том, что и предлагаемые далее работы могут содержать неточности, недосмотры, ошибки в реконструкции событий прошлого и в интерпретации текстов. Но одна из педагогических задач обучения нашему промыслу состоит во внушении императива усилия, порыва, прорыва. С текстом надо работать, и только потом, по выходным, предаваться размышлениям об эмоциях, своих и автора, воплощенных и вызванных этим текстом, о всяких вечных ценностях, обнаруженных в нем, о том, что «вы, нынешние, ну-тка!» (как говорил горбуновский генерал-майор, «Вот Херасков умел взять быка за рога. А молодежь!») или, наоборот, что уж нас-то, людей XXI-то века, этим не удивишь, – словом, предаваться обычной непыльной практике сюсюкающих дармоедов, как называет этот вид литведов мой первый соавтор. Но работа, как защищает нас пословица, почти неизбежно связана с ошибками.
Что касается уклонов интерпретации, то одну склонность я могу указать сразу. Она проявляется в высветлении и, может быть, в преувеличении значения того, что я когда-то обозначил неповоротливым словом «автометаописание». Но эта склонность объединяет исследователя с исследуемыми, с людьми 1913 года, один из которых, помянутый выше враг никотина В.Н.Соловьев, писал в «Аполлоне» накануне войны, говоря о художественной ценности не как о статической, а о становящейся: «Так как новое искусство соответствует более активному, более деятельному состоянию души современного человека, то и образы его тогда имеют наиболее действенную силу, когда они в себе самих несут историю своего происхождения. Ведь потому так и интересуют современных знатоков и просто любителей искусства вопросы техники. Как это сделано – для нас часто интереснее, чем вопрос о том, что изображает сделанное. Потому так и нравится нам скульптура Родена, что в ней мы видим, как образ возникает из глыб грубого материала».
Мы стараемся восстановить «код чтения», который был у «исторического читателя» 1910-х годов, заведомо отличающийся от нашего, отличающийся по определению, не нуждающемуся в аргументации. Но с некоторым смятением приходится признать, что в каких-то отношениях исследователь начала нашего века все еще походит на читателя начала прошлого. Например, в том отношении, которое зафиксировано великолепным очевидцем и одним из сотворцов той эпохи Петром Бицилли: «… Мы приучены к <…> искусству, восприятие которого доставляет удовольствие того же, должно быть, рода, какое испытывали посвящаемые в масонство или в древние таинства, – гордость от сознания, что сидишь на пиру богов, соединенную со смущением от убеждения в собственном ничтожестве».
Комментарии
1.
Деталь двойного назначения // Лехаим. Май 2006. Ияр 5766. № 5(169).
2.
Вячеслав Иванов и поэзия Х.Н. Бялика // НЛО. 1996. № 14. С. 102–118 (совместно с Зоей Копельман).
3.
К семиотической интерпретации «Поэмы без героя» // Труды по знаковым системам VI. Тарту, 1973. (Ученые записки ТГУ. Вып. 308). С. 438–442.
4.
К изучению круга авторов журнала «Гиперборей» // Тыняновский сборник. Пятые Тыняновские чтения. Рига; М., 1994. С. 275–278.
5.
Забытые воспоминания о Брюсове // Даугава (Рига). 1997. № 3. С. 97–100; Заметки на полях именных указателей: XV–XVII // НЛО. 1997. № 31. С. 272–275.
6.
Размышления на середине дороги // Новая русская книга (СПб.). 2000. № 1(2). С. 6–7.
7.
Например, публикации из цикла «Именной указатель к «Записным книжкам» Анны Ахматовой»: К 65-летию С.Ю. Дудакова. История, культура, литература / Под ред. В. Московича и С. Шварцбанда. Иерусалим, 2004. С. 221–234; Quadrivium. К 70-летию проф. В.А. Московича. Иерусалим, 2006. С. 205–224; Стих, язык, поэзия: Памяти Михаила Леоновича Гаспарова. М., 2006. С. 614–639; «Я всем прощение дарую…»: Ахматовский сборник / Под. общ. ред. Д. Макфадьена и Н.И. Крайневой. UCLA Slavic Studies. New Series. Vol. V. M.; СПб., 2006. С. 492–517; Эткиндовские чтения. II–III. СПб., 2006. С. 214–276; Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество: Крымский Ахматовский науч. сб. Вып. 4. Симферополь, 2006. С. 142–180; На меже меж Голосом и Эхом: Сб. ст. в честь Татьяны Владимировны Цивьян. М., 2007. С. 331–346; Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество: Крымский Ахматовский науч. сб. Вып. 5. Симферополь, 2007. С. 156–189; Символизм и европейская культура XX века. М., 2008. С. 393–471.
8.
Например: Еврейские подтексты в «Египетской марке» Осипа Мандельштама // Jews and Slavs. Vol. I. Jerusalem – St. Petersburg, 1993. С. 354–358; Еврейские мотивы в русской поэзии начала XX века (Три предварит. замечания) // Тыняновский сборник. Пятые Тыняновские чтения. Рига; М., 1994. С. 175–179; Расписанье и Писанье // Themes and Variations: In Honor of Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies. Vol. 8. 1994. С. 70.
9.
Резоны комментария (Из курса лекций, читаемых в Еврейском университете в Иерусалиме) // Новые безделки: Сборник статей к 60-летию В.Э. Вацуро. М., 1995. С. 446–458; Вопросы к тексту // Тыняновский сборник. Шестые – Седьмые – Восьмые Тыняновские чтения. Вып. 10. М., 1997. С. 415–427; Чужое слово: атрибуция и интерпретация // Лотмановский сборник. Вып. 2. М. 1997.С. 86–99.
Часть II
На окраинах серебряного века
Неучтенное письмо Блока
25. XI.09
Милостивая государыня
Анна Николаевна.
Для избрания в члены рел<игиозно-> фил<ософского> Общества не требуется ценза, оно зависит от совета.
Обратитесь к секретарю общества Дмитрию Владимировичу Философову (Пантелеймоновская 27, кв. 10 – суббота, около 4х час<ов> дня) и, если Вам угодно, скажите, что направил Вас к нему я.
С совершенным уважением
Александр Блок1.
Письмо является ответом на послание, полученное в дни, когда Блок был загружен всевозможными обязательствами и «утомлен физически»2:
Многоуважаемый Александр Александрович. Очень прошу Вас сообщить мне: может ли обыкновенный человек со средним образованием, женщина, быть членом религиозно-философского Общества? Если да, то пожалуйста, сообщите также куда и к кому надо обратиться? Не знаю – состоите ли Вы там членом, но знаю, что Вы читали там доклад «о России и интеллигенции». Прошу извинить, что затрудняю Вас, но я решительно не знаю, к кому обратиться, т<ак> к<ак> в адрес-календаре «Весь Петербург» это общество почему-то не значится.
Всего хорошего
А. Пасхина
Угол Кирочной и Литейного.
Главное казначейство.
Квартира Главного Казначея.
Анне Николаевне Пасхиной3.
Некоторые сведения о А.Н. Пасхиной-Рукиной-Оранской, усыновившей в 1914 году Виктора Гершова (1899–1953), содержатся в воспоминаниях дирижера Ю.Ф. Файера: она училась в Смольном институте, затем в Петербургской консерватории по классу фортепьяно. Второй ее муж был революционером-нелегалом4.
Этот эпизодический эпистолярный обмен не только характеризует и без того известную деловую обязательность Блока, но и, употребляя формулу другой обитательницы периферии «серебряного века»5, представляет нам одного из рядовых той армии, водителем которой был Блок.
Впервые: НЛО. 1994.№ 7. С. 240.
Комментарии
1.
Государственный музей музыкальной культуры имени М.И. Глинки. Ф. 365. № 291 (фонд композитора В.А. Оранского-Гершова). Письмо не учтено в указателе: Александр Блок. Переписка. Аннотированный каталог. Вып. 1–2. М., 1975, 1979.
2.
Блок А. Собр. соч. в 8 томах. Т. 8. М.; Л., 1963. С. 299.
3.
РГАЛИ. Ф. 55. Оп. 1. Ед. хр. 359. Главный казначей – статский советник Николай Алексеевич Оранский.
4.
Файер Ю. О себе, о музыке, о балете. М., 1970. С. 247.
5.
См.: Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М, 1999. С. 33. Речь шла о Л.Д. Большинцовой-Стенич.
Читатели серебряного века
Порыв к академическому изданию сочинений Владислава Ходасевича, «младшего поэта», по слову О.Мандельштама, был в свое время симптоматичным шагом на пути к расширению границ изучения русской поэзии начала XX века. Далее следовал деятельный интерес к еще более «младшим» авторам, и, наконец, следующим шагом должно стать пристальное изучение читательской среды в эпоху символизма и постсимволизма. Разработка этого аспекта остро необходима для построения претендующей на возможную полноту картины литературного процесса столетней давности. Бесспорно, диалог с читателем обладал различной степенью релевантности для творческих стратегий разных поэтов этого периода, но столь же бесспорным представляется, что одним из наиболее внимательных к реверберации своих стихов в читательской толще был Ходасевич.
Коллективный портрет читателя модернистов будет складываться из поименно названных и зачастую малоизвестных или вовсе безвестных книгочеев, «домочадцев литературы», как опять-таки говорил О.Мандельштам, родившихся в последнее десятилетие XIX века и первое десятилетие XX-го.