К тому времени, когда престол занял Фридрих, границы Священной Римской империи сузились до восточной части владений Карла Великого, но по-прежнему охватывали Германию и достигали Польши, Франции, Нидерландов и Северной Италии. Империя оставалась настолько велика размерами, что пересечь ее пешком заняло бы год. При этом император мог рассчитывать только на доходы со своих собственных владений и потому мог содержать только небольшое войско. В результате его указы зачастую игнорировались, так поступали все, кроме немцев. И даже в Германии, где императора именовали королем, его позиции были слабыми, поскольку, в отличие от централизованных государств наподобие Франции и Англии, сюзерены германских провинций цеплялись за свою независимость. «Должность» императора была выборной, как папство, и при этом за титулом императора стояло меньше, чем за титулом короля. Если бы Франция или османы напали на Германию, немецкие князья могли бы предложить императору возглавить объединенное войско. Но по большей части они были счастливы тем, что император ни во что не вмешивается.
Семеро курфюрстов[11] – князей и епископов, наиболее влиятельных среди территориальных лидеров – выступали локальным подобием конклава кардиналов Ватикана и составляли коллегию выборщиков, которая избирала императора. Когда они предложили «должность» Фридриху, тот не спешил с ответом и согласился, лишь решив, что он в состоянии добиться той степени централизации, которая страшила выборщиков. Великая «игра» эпохи, по-немецки Hausmachtpolitik[12], велась за укрепление опоры королевской семьи. Победителем становился тот, кто присвоил большинство титулов и территорий. Это была кровавая игра, чрезвычайно увлекательная для ее участников. Габсбурги проигрывали другим семействам – тем же Валуа во Франции и Тюдорам в Англии. Даже в немецкоговорящей Европе они уступали таким домам, как саксонские Веттины и баварские Виттельсбахи. Фридрих полагал, что императорская корона, если правильно ею воспользоваться, способна сделать его семью наиболее могущественной в Европе. Он дерзнул считать себя новым Барбароссой – тот в былые времена упадка империи навел порядок в Германии и восстановил императорскую власть в Италии, располагая лишь уверенностью в себе и стремлением к цели. Другие соглашались с Фридрихом относительно потенциала императорской короны. В любом случае громкий титул обеспечивал действиям императора ауру божественной санкции. «Имя его знают повсеместно, – говорил папский посланник. – В стране, разделенной на множество владений, он может добиться многого». Правда, поначалу Фридрих мало что мог. Выборщики отказывались передать ему реальную власть, и вместо того, чтобы самоутверждаться и достигать общего единства, он занялся садоводством и предался чревоугодию. Вольнодумцы звали его Фридрихом Толстым.
Встреча с Карлом Смелым наконец предоставила Фридриху шанс внести вклад в историю. Будучи герцогом Бургундским, Карл владел провинцией Бургундия, а также территорией, в настоящее время охватывающей Нидерланды, Бельгию и Люксембург. Это были богатые, наиболее промышленно развитые земли Европы, а Бургундия фактически установила европейские стандарты роскоши и изысканности своим символом Золотого Руна[13]. Официально оставаясь подданным французского короля, Карл на самом деле вел себя по собственному усмотрению и, опираясь на великолепное войско, мечтал о завоеваниях и о том, чтобы стать новым Александром Великим. Некий английский чиновник назвал Карла «одним из могущественнейших принцев среди тех, кто не носит короны». Более всего Карл грезил о превращении Бургундии в королевство и об отделении от Франции. Именно поэтому Фридрих поехал в Трир. Он мог возвысить Карла, поскольку, будучи императором, обладал древним правом, для осуществления которого не требовалось ни денег, ни армии. По личной прихоти, буквально росчерком пера, он мог создавать королевства и творить монархов. В обмен Карл предложил поженить его единственную дочь, пятнадцатилетнюю Марию Бургундскую, и тринадцатилетнего Максимилиана, сына Фридриха. Это было поистине фантастическое предложение. Максимилиану и его детям суждено в конечном счете стать королями Бургундии, если все пройдет успешно. И Габсбурги перестанут довольствоваться вторыми ролями.
Фридрих остановился в Аугсбурге на пути в Трир, чтобы обновить гардероб. Карл считался главным модником среди европейских принцев. Габсбурги не могли соперничать с его золотом, алмазами и страусиными перьями, но обязаны были попытаться. Проблема заключалась в том, что Фридрих, не имея возможности финансировать достойный императора образ жизни на герцогский доход, постоянно пребывал в долгах, а купцы Аугсбурга, к которым он обращался ранее, отказывались выдавать новый кредит. После некоторых усилий Фридрих убедил Ульриха Фуггера, старшего из братьев Фуггеров, помочь императору. Ульрих выдал Фридриху шелк и шерсть, чтобы портные скроили и сшили парадное платье для встречи.
Маркетинг – весьма древнее ремесло. Римские «промоутеры» развешивали своего рода плакаты с рекламой гонок колесниц, а проститутки Эфеса вырезали свои адреса на мраморных плитах возле храма Артемиды. Кредитуя Фридриха, Ульрих Фуггер воспользовался возможностью, что называется, продать себя. Он не был глупцом; он знал, что император разорен и никогда не погасит долг. Зато он получил за свои услуги нечто нематериальное, однако безусловно ценное – герб. Такого отличия удостаивались не только рыцари, прославившиеся в битвах. Монархи даровали гербы тем, кому они благоволили, в том числе предпринимателям. Изображенный на вывеске лавки, склада или места на ярмарке, герб демонстрировал статус владельца – подчеркивал, что этими товарами пользуется сам король. Королевская милость вполне стоила нескольких отрезов ткани. Вдобавок Ульрих руководствовался личными мотивами: герб позволял свести счеты. Одиннадцать лет назад Фридрих уже даровал герб Фуггерам – представителю другой ветви семейства, потомку Андреаса Фуггера, другого сына Ганса. Наследники Андреаса, носившие прозвище «оленьих Фуггеров» из-за оленьей головы на их гербе, кичились перед Ульрихом своим превосходством. Ульрих ненавидел положение «захудалого» Фуггера. Эти чувства разделял его младший брат Якоб. Отчаянно стремясь получить герб, Ульрих наделил Фридриха всем, о чем тот просил. И однажды Ульриху пришло письмо с изображением трех лилий на куске пергамента. Письмо от императора. В письме сообщалось, что данный герб присваивается семейству Фуггеров за «уважение, искренность и здравомыслие». Все братья Ульриха, Якоб тоже, обретали право использовать этот герб. Теперь они стали «лилейными Фуггерами», как и их потомки.
Вид императора, умоляющего о помощи, наверняка поразил Якоба. Если он до сих пор верил в сверхчеловеческие качества носителя этого титула, такая вера должна была исчезнуть перед лицом факта: простые лавочники – обычные люди, которых встречаешь на улице каждый день, – отказали в кредите самому якобы могущественному носителю светской власти в Европе. Не имеет значения, видел ли Фуггер эту сцену собственными глазами. Урок был усвоен: деньги уравнивают всех. Не важно, что кто-то император, а кто-то простолюдин. Если простолюдин располагает деньгами, он может заставить пресмыкаться любого, даже императора.
Фуггер получил немало весомых почестей за свою долгую карьеру, но именно герб радовал его сильнее всего. Годы спустя он вызвался отремонтировать за свой счет таверну «для избранных», где собирались ради общения, деловых переговоров и выпивки ведущие коммерсанты Аугсбурга. Именовавшееся «Heerentrinkstube», то есть «Таверна для благородных», это заведение располагалось напротив городской ратуши. Свое предложение Фуггер сопроводил требованием разместить три лилии на фасаде здания. Это было вполне разумное условие; Медичи, к примеру, помещали свой герб даже на стены церквей. Но члены клуба проявили больше твердости, чем священники Флоренции. Они отвергли это предложение. Семейная хроника Фуггеров, которую стали вести по настоянию одного из племянников, утверждает, что в 1545 году клуб пожалел о своем решении.
Когда Фуггер заканчивал свое образование в Италии, из дома пришли дурные вести. Умер один из его старших братьев, Маркус. Этот представитель семейства, скончавшийся в возрасте тридцати лет, избрал жизненную стезю, которой посчастливилось избежать Якобу. Он принял священнический обет, получил университетское образование и трудился в Ватикане, надзирая от имени папы за Германией. Чума пришла в Рим в 1478 году и унесла жизнь Маркуса, как раз когда он начал обретать влияние. Семья направила девятнадцатилетнего Якоба в Рим улаживать дела умершего брата. Предположительно поездка имела большое значение. Папа Сикст IV, при котором построили Сикстинскую капеллу, пребывал в расцвете сил. Якоб своими глазами увидел великолепие папского двора и богатство, доступное тем, кто служит Ватикану. Из Рима Якоб вернулся в Аугсбург и начал свою работу в фирме «Ульрих Фуггер и братья». Он много путешествовал, посещал ярмарки и проверял работу филиалов. Путешествия утомляли. Ученый-гуманист Эразм Роттердамский, тоже бывалый путешественник, жаловался на грязные постоялые дворы, грубых хозяев и дурную еду. Но персональные связи виделись едва ли не единственным способом добиться своего. В итоге амбициозным людям, наподобие Эразма и Якоба Фуггера, приходилось много времени проводить в дороге.
