Предстоящую операцию разработали с учетом всевозможных обстоятельств. Новоселов особенно беспокоился за Мильготину. От ее поведения и самообладания зависело многое. Если бы В. заметил, что женщина чрезвычайно взволнована, ее движения и слова неестественны, он мог бы немедленно отказаться от денег и передачи телефонных номеров.
Но опасения оказались напрасными, операция прошла успешно. Спустя несколько минут после получения тысячи долларов от Мильготиной В. был задержан. Доллары оперативники обнаружили в служебном удостоверении, которое лежало в нагрудном кармане В. Причем взяточник, сам того не ведая, облегчил следователю работу: вложив купюры в удостоверение, В. опустил его в карман «корочкой» вверх (наверное, для того, чтобы воры-карманники случайно не увидели вожделенные баксы). Именно это положение удостоверения было зафиксировано при досмотре – оно исключало возможность подбрасывания денег и явилось неоспоримым доказательством получения взятки.
В ходе допросов выяснилось, что наркотики Мильготину поставляла гражданка Горчакова. Узнав о прослушивании ее телефона, В. сообщил об этом жене Мильготина. Та, соответственно, стала придерживать язык за зубами, когда звонила Горчаковой. В течение трех месяцев В. регулярно приносил Мильготиной материалы уголовного дела, возбужденного в отношении ее мужа, за что получил приличную сумму в валюте.
Дело было передано в военную прокуратуру.
Позже Сергей Анатольевич часто вспоминал об этом деле. Чужой среди своих – излюбленная тема в кинематографе. Что ни детектив по ТВ – так обязательно в среде оперативно-следственной группы всплывает какой-то негодяй. Новоселов прекрасно понимал, что следовательская работа напрочь испортила его как кинозрителя. В какой-то степени он утратил способность просто наслаждаться игрой актеров и крутым сюжетом. Он внимательно всматривался в действия своих коллег на экране, а когда замечал неточности и грубые ошибки, какие настоящий следователь не имеет права допускать, то нервничал и крепкими словами ругал режиссера и сценариста:
– Да разве это следователь?! Это же какой-то безмозглый идиот!!
Он понимал, что без вымысла, без «безмозглых идиотов» кино не получится, и все-таки ничего не мог с собой поделать. Профессионал в нем был намного сильнее зрителя. Дотошность, педантичность, абсолютная точность в обращении с фактами и предметами глубоко вошли в него и стали неискоренимыми привычками.
Как-то ему предложили стать консультантом фильма «Нелюди». Остросюжетный детектив. Новоселов прочитал сценарий и за голову схватился: фантазия сценариста взлетела так высоко, что в некоторых эпизодах потеряла всякую связь с реальной жизнью.
– Здесь, здесь и здесь, – сказал он автору сценария, указывая карандашом в текст, – надо все переделать. Так не пойдет. Следователь не имеет права так поступать. За такие действия его самого надо в тюрьму сажать!
– Да это же кино, Сергей Анатольевич! – защищал свое произведение сценарист. – Если я перепишу эти эпизоды в соответствии с требованиями Уголовно-процессуального кодекса, то весь сюжет рухнет как карточный домик. И получится не художественный фильм, а учебное пособие для курсантов юридического института.
– Тогда ищите другого консультанта! – безапелляционно заявил Новоселов. – А я свою фамилию в титрах этого фильма видеть не желаю!
Не будем обижать киношников – фильм смотрится с интересом, большинство зрителей «огрехи» следователя не замечают. Но все-таки житейская правда осталась в невостребованных замечаниях Новоселова.
Глава 8. БАБУШКИН САРАЙ
Женька Нечипорук, получив от Ковальского «на мороженое», как-то сразу понял, что его тетрадь с методиками содержит неисчерпаемый источник материальных средств. Во время летних каникул он подрабатывал на рынке, торговал нелицензионными дисками, за что несколько раз был бит конкурентами и имел неприятности с милицией. Судя по тому, с какой легкостью Ковальский заплатил ему десять баксов за пользование его тетрадью, Нечипорук пришел к мысли, что живет неправильно, сидит на мешках с золотом и не замечает этого.
Но более всего его задел тот факт, что недотепа Ковальский воспользовался его знаниями, его разработками и наварил на этом деньги. А он, Женька Нечипорук, для которого органическая химия была матерью родной, развесил уши и позволил себя эксплуатировать.
В нем взыграл азарт спортсмена, уверенного в своем неоспоримом преимуществе. Получив от Ковальского свою заветную тетрадь, где двенадцать страниц занимал только список литературы, Женька на несколько дней засел в библиотеке, где в журнале «Гельветика-Акта» нашел формулу этонитазена – вещества, за которое, по его сведениям, любители «кайфа» выкладывали приличные деньги.
Он приехал к своей бабушке в Погар вместе с другом – Лешей Филиным. И когда два молодых человека встали посреди двора, бабушка растерялась. Расставив руки, она смотрела подслеповатыми глазами то на одного, на то другого.
– Что-то не признаю, кто из вас Женька…
Нечипорук рассмеялся, опустил сумку на землю и обнял бабусю.
– Сколько мы уже не виделись? Года два? Или три?
– Как ты вырос! Я бы тебя ни за что не признала! А тебя Лена спрашивала…
Бабушка, как положено, заплакала, но без слез. Потом засуетилась, поторопилась в погреб за картошкой.
– Рай, – расчувствовался Леша, присаживаясь на потемневшей от влаги и времени скамейке. Над ним висели тяжелые ветви яблони. По двору ходили куры, озабоченные вечным поиском корма. Тощая кошка, трубой подняв хвост, обнюхивала сумки.
В погребе еще оставались прошлогодние заготовки, и бабушка открыла банки с солеными огурцами и помидорами. Яичницу с неестественно оранжевыми желтками поджарила на сале. Крупно порезала хлеб, принесла с огорода пучок зеленого лука и петрушки. Когда ребята сели за стол, она выставила два граненых стакана и литровую банку с самогоном.
– Не, бабуль, – покачал головой Женька, заталкивая в рот лук. – Мы не будем.
– И друг твой тоже не будет? – удивилась бабушка.
– Не буду, – подтвердил Лешка, цепляя вилкой яичницу.
– Нам бы кофейку!.. Нет? Тогда чаю.
«Какие молодцы! – подумала о ребятах бабушка, заваривая чай. – Не пьют, не курят, в институте учатся. Не то что Володян Конобеевских. Тот как начинает с утра горилку пить, так до вечера не просыхает. А ведь он Женьке ровесник, когда маленькие были, вместе на луг бегали…»
– Мои колбы целы? – спросил Женька.
– А что с ними сделается? Я в твой сарай и не хожу. Если только за содой…
Сарай, стоящий на краю огорода, обложенный со всех сторон сушняком и дровами, обросший колючей малиной, в детстве был самым любимым местом игр у Женьки. Когда он был маленьким, сарай представлялся ему логовом разбойников, и Женька холодел от восторга и страха, когда открывал тяжелую скрипучую дверь и заглядывал в темную утробу. Голубые столбы солнечного света, проникающие через щели и прорехи в крыше, упирались в ржавый велосипед без колес, допотопную деревянную прялку, дырявое оцинкованное корыто, проржавевший до черноты серп… Став взрослее, Женька навел в сарае порядок, покрыл крышу новыми листами рубероида, заделал щели и установил газовый баллон. Логово разбойников превратилось в химическую лабораторию, в которой парень проводил все школьные каникулы.
На поселок опустился вечер. По грунтовой дороге, мимо забора из штакетника, лениво прошло стадо коров. Запахло пылью и навозом. Соседская дочь Лена, детская любовь Женьки, скармливала корове хлебные корки и слишком часто поглядывала на ребят. Женька и Леша сидели у затухающего костра, прислушиваясь к тихому колокольному звону, плывущему над затуманенной рекой. Вечный флегма Лешка с упоением изучал методику, переписанную Женькой из журнала. Он ни разу не спросил друга, что они будут делать с этонитазеном, если, конечно, удастся его получить. Его интересовал сам процесс. Это был своеобразный тест на сообразительность. Кроссворд повышенной сложности. Мозаика, в которой элементами служили молекулы углевода, водорода, кислорода. И эти молекулы требовалось сложить в определенном порядке, чтобы получилось чудо…
Они работали по ночам, когда было прохладно и тихо, потом отсыпались до обеда, не замечая, как бабушка на цыпочках заходит в комнату и прислушивается к их дыханию. После обеда Женька заходил к Лене, и они втроем шли на речку, устраивали заплывы на песчаные отмели, где бегали, прыгали, дурачились до наступления сумерек. Лена никогда не спрашивала, что ребята делают по ночам в сарае. Она относилась к ним как к богам, дела и заботы которых были для нее непостижимы. Девушка до смерти влюбилась в Женьку. Когда прощались до следующего дня, она старалась задерживать свою тонкую ладонь в его руке и при этом смотрела в его глаза так, как смотрят дети на Деда Мороза. Флегматичный Леша откровенно пялился на бедра и грудь девушки и, наверное, мысленно называл Женьку дураком. Правда, он, в отличие от Лены, знал, что сердце Женьки давно занято женщиной по имени Химия.
