4
Ковача увели.
Очутившись в камере, он подошел к окну и замер, подняв лицо к свету.
Конвоир закрыл за ним дверь, заглянул для порядка в глазок и ушел.
Неимоверным усилием воли Ковач заставил себя выждать несколько минут и только потом, не меняя позы, запустил пальцы в рукав, где был спрятан фильтр сигареты. Он осторожно разорвал его и нашел внутри скрученную трубочкой тончайшую полоску бумаги. С замирающим сердцем прочел он отпечатанные на машинке несколько слов:
БУТОН ПРИКАЗЫВАЕТ МОЛЧАТЬ!
МАК ВЫРУЧИТ ВАС!
По сдержанному лицу Ковача скользнула тень облегчения и исчезла столь же быстро, как исчезает тень ласточки, стремительно пролетевшей над головой. Бумажка тут же была разорвана на мельчайшие клочки. Вместе с остатками фильтра Ковач бросил их в унитаз, спустил воду и проследил, чтобы от записки не осталось ни малейшего следа.
5
Приблизительно в то же время, когда Ковач читал в камере эту записку, в фешенебельном номере венского отеля «Интерконтиненталь» беседовали два господина.
— ...А где сейчас Мак? Он остался в Шопроне? — спрашивал пожилой, седовласый, подтянутый господин. Судя по его тону, он привык отдавать приказы и не терпел возражений.
— Сообщив о случившемся, он тут же вернулся в Будапешт. Ведь утром ему нужно быть на работе! — докладывал господин помоложе, с военной выправкой.
— Верно, — одобрительно кивнул седовласый. — В сложившейся ситуации он должен быть осторожен, как никогда! Ничего подозрительного, ничего привлекающего внимания!
— Именно так я его и проинструктировал!
— Правильно сделали! Этот канал нужно спасти во что бы то ни стало, раз уж с Ковачем вышла такая осечка. Если этот несчастный заговорит, рухнет все, что мы с таким трудом возводили в течение десяти лет. Он знает всех наших агентов и потянет их за собой на скамью подсудимых. Я уж не говорю о международном скандале! После Бутона он важнейший наш человек.
— Уж лучше бы эта дурацкая катастрофа закончилась его смертью! — произнес молодой.
— Арестом! Вот чем она закончилась! — в ярости ударил кулаком по столу седовласый. — Нужно действовать, а не рассуждать! И действовать незамедлительно! Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?
— Так точно!
— Вы уверены, что Мак говорит правду? У него в самом деле налажена связь с Ковачем?
— Мак — один из лучших наших агентов. Выполнив задание, он должен вернуться сюда. Какой ему смысл обманывать нас, да еще так наивно? Он слишком многим рискует.
— Пожалуй, вы правы, — помолчав, произнес господин в летах. — Так, говорите, он просит двоих?
— Так точно.
— Он их получит!
— Кого вы имеете в виду? — спросил младший из собеседников. — Задачка будет не из простых.
— Мюллер! Вольф! Эти ребята выручали нас в самые трудные времена.
— И, кстати, умеют держать язык за зубами!
— Ну, это самое меньшее, что от них требуется. Не забудьте, что в нашем деле очень многое зависит от обстоятельств. Я это к тому, что там, — он кивнул, — теперь тоже научились работать.
— Равно как и Мюллер с Вольфом.
— Я в этом не сомневаюсь. К тому же они сейчас под рукой, готовы отправиться в любую минуту.
— Так точно, — кивнул господин помоложе. — Но все же я предлагаю подстраховать их. Проверить, как переправятся. Охрана границы усилена, всех въезжающих тщательно проверяют. Конечно, Вольф бывал там неоднократно, свободно владеет венгерским, но...
— Никаких «но»! — раздраженно прервал его собеседник и швырнул на стол карту.
Это был план Будапешта, помеченный кое-где зелеными точками с цифровыми обозначениями.
— Как по-вашему, для чего я это достал? — похлопал седовласый по карте.
Его визави промолчал, зная, что любое его высказывание или вопрос вызовут у хозяина приступ гнева.
— Так, не знаете? — подзадоривал его шеф. — Тогда слушайте. Вместе с ними поедет Мадам. Только Мюллер с Вольфом отправятся поездом, а Мадам на машине. Она пересечет границу через час после поезда. В Дёре они встретятся у театра. Не заговаривая с ними, она убедится, что парни благополучно переправились через границу, и проводит их до Будапешта, где на вокзале проверит, нет ли за ними хвоста.
— Все понятно.
— Я еще не закончил!
— Простите!
— Да заткнетесь вы наконец?! — Он ткнул пальцем в план Будапешта. — Ежедневно, согласно инструкции, ровно в полдень Мак появляется в точке под номером семь. Здесь Мадам сообщит ему, чтобы он в пункте «2» принял двоих наших людей. Вольф останется с Маком, а Мюллер будет работать самостоятельно. О местонахождении Мюллера Вольф знать не должен. Все ясно?
— Так точно.
— Какие есть предложения?
— Хорошо, если бы Мак доложил затем Мадам о том, что он принял людей.
— Согласен.
— Когда их отправлять?
— Как только я с ними поговорю. Пригласите Вольфа и Мюллера, потом Мадам. Радиостанцию включите на постоянный прием. Хотя едва ли они рискнут сейчас выйти в эфир.
— На встрече в Шопроне Мак сказал мне, что в эфир он выйдет только в том случае, если терять уже будет нечего. То есть в случае, если Ковач заговорит.
Подтянутый пожилой господин на мгновение замер, лицо его побагровело и кулак с грохотом опустился на стол.
— Он не должен заговорить!
Глава II
1
Иштван Кути после гимназии учился на телемеханика, но всю жизнь мечтал стать писателем.
И вот стал... офицером милиции.
Его талант открыл подполковник Балинт Ружа. Правда, открыл он его не для будущих поколений, а для органов внутренних дел. А началось с того, что Кути написал детективный роман, который направлен был на спецрецензирование подполковнику Руже.
Тот прочел рукопись в один вечер, а два дня спустя, также вечером, долго беседовал с подающим надежды автором. После знакомства с рукописью он уже знал о юноше очень многое — и, скорее, благодаря не писательскому таланту автора, а своему собственному, следовательскому. О художественных достоинствах романа сказать было просто нечего!
— А вы не хотели бы приобрести некоторый профессиональный опыт? — неожиданно спросил Ружа у автора.
— Я был бы счастлив, — ничего не подозревая, ответил начинающий беллетрист.
С тех пор минуло восемь лет. И все это время Кути постигал опыт профессионала с такой увлеченностью, что к тридцати трем годам, когда он между делом окончил уже не одно соответствующее учебное заведение, ему присвоили звание капитана. Иногда он, правда, давал себе обещание приступить наконец к большому роману — ведь, кроме той первой книжонки, он так ничего и не написал, — но подполковник Ружа, взявший юношу под свою опеку, советовал ему лучше подналечь на чтение.
О чем вскоре сам же и пожалел.
Свои устные доклады Кути для придания им выразительности сопровождал теперь таким количеством литературных цитат, что подполковнику легче было сообразить, что читал накануне его юный сотрудник, чем вникнуть в суть сообщения. Протоколы допросов выходили из-под его пера, словно мастерские интервью, а донесения были просто художественными репортажами. И, учитывая, что на прокуратуру парламентом возложены функции, от вынесения эстетических суждений весьма далекие, их нередко приходилось переписывать.
Так что Ружа нимало не удивился, когда неподалеку от его сада в Будаэрше затормозила черная «волга» и выбравшийся из нее долговязый темноволосый Кути, в мгновение ока перемахнув через изгородь, приветствовал его классическим гекзаметром.
— «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!» — нараспев процитировал он, чем-то явно расстроенный.
— Ну-ну, — кивнул ему Ружа, опуская распылитель, чтобы не забрызгать Кути ядовитым раствором. — Чем разгневан так наш Ахиллес?
— Молчит!
— Кто молчит?
— Ковач, кто же еще?! — И, распираемый злостью, продекламировал «под Гомера»: — Он молчит, как воды в рот набрал, чтоб его разорвало!
— Пойдем в дом. — Ружа грустно взглянул на обработанную наполовину виноградную беседку, сбросил на землю заплечный опрыскиватель, перепачканную робу и, оставшись в майке и шортах, направился к веранде.
— Я уже в следственном отделе боюсь показываться, — жаловался, идя рядом с ним, Кути. — Только и слышу от них: собирай доказательства, чем больше, тем лучше, тогда он как миленький заговорит. А где мне их взять, если нет их! Провели на квартире обыск: ничего. Коллег опросили: опять ничего.
— Друзья? Родственники? Знакомые?
— Ни родственников, ни друзей! Живет в Пеште, одинок, квартира отдельная. Закончил экономический факультет. Ревизор. Разведенный. Есть дочь, с которой сейчас он мог бы отметить ее восемнадцатилетие.
— Что значит «мог бы»?
— Жена с дочерью во время туристской поездки остались на Западе. Живут в Бельгии.
В углу веранды, распространяя пьянящий аромат, стояла корзина с грушами. Кути, не церемонясь, подтащил ее к плетеному креслу, удобно расположился и с жадностью принялся их уплетать.
