Я заказал себе еще один коктейль, чем вызвал у бармена Жоржа очередной пароксизм патологической жадности. Он с таким мученическим видом записывал мой долг в свой кондуит, что мне захотелось достать из кармана последние монеты и швырнуть прямо в его постную физиономию. Но я благоразумно сдержался: очередная шабашка светила только через два дня, и чтобы продержаться на плаву до этой знаменательной даты, мне необходимо было иметь хоть какой-нибудь стратегический резерв.
Когда я возвратился, Лопухов, склонившись к столу и обхватив голову руками, глухо стонал.
– Валерка, что с тобой!? – Я схватил его за плечи и прислонил к спинке стула. – Ты болен?
Несмотря на крайнюю степень истощения, под пиджаком Каррамбы я ощутил железные мышцы, свивающиеся словно канаты.
– Я мертв… – Его голос звучал как с могилы – глухо и издалека. – Я давно мертв. С той поры… С того самого дня… – По впалым щекам Лопухова вдруг побежали крупные слезы.
Уж не знаю почему, но я был твердо убежден, что он не пьян. Алкоголь всего лишь попустил гайки, державшие крышку его души, и теперь глубоко упрятанное горе выплеснулось наружу так не вовремя и не по-мужски.
– Выпей… – Я налил холодного тоника в стакан и насильно всучил Каррамбе. – Ну! – прикрикнул я властно и с яростью посмотрел на компанию неподалеку, которая начала обращать на нас внимание.
Наверное, в моем взгляде они прочли что-то очень нехорошее, потому что тут же показали мне спины. Лопухов жадно выцедил стакан, а затем допил и то, что оставалось в банке.
– Беда, Стас… У меня такая беда… – Он смотрел на меня жалобно, как побитый пес.
Я мысленно возопил: Господи, еще один страдалец! Мне хватало и безутешного Плата, при каждом удобном случае нудившего про свою неверную Машку. Но он был мой друг и я мог послать его подальше без особых последствий – все семейные коллизии Сереги мы обсуждали сотни раз и мне от них уже тошнило, о чем я ему говорил неоднократно. А вот откровения Лопухова я просто обязан выслушать. Что поделаешь – мужская солидарность… и прочее… твою мать! Какого черта я сегодня сел за этот стол!? И вообще – что я забыл в этом баре? Лежал бы сейчас на диване, смотрел телевизор…
– У меня пропала дочь… Вышла во двор – и исчезла… Моя Дашенька… – Его глубоко впалые глаза снова наполнились слезами.
– Не понял… Как это – пропала? Ее украли?
– Не знаю. Я… ничего не знаю. Вышла – и нету…
– Сколько ей лет?
– Восемь с половиной.
– И такую малышку ты отпустил гулять одну?! В наше смутное время, когда маньяки бегают толпами, это более чем неосторожно. – Я одновременно удивился и возмутился.
– Что ты, конечно, нет! Она пошла со мной.
– Извини, но я не врубаюсь. А где же тогда был ты?
– Меня отвлекли буквально на пару минут.
– Кто?
– Ремонтники. У нас как раз лифт сломался, прислали бригаду… Они попросили помочь поднять на второй этаж баллон с кислородом. Когда я вышел на улицу, Даши и след простыл… У-у! – застонал он и с силой ударил себя кулаком по голове. – Зачем я согласился!?
– Это случилось днем или вечером?
– После обеда.
– И что, во дворе никого не было?
– Почему? – тупо удивился Лопухов. – Соседки с детьми… дворник…
– И никто ничего не видел?
– Нет.
– Мистика… – пробормотал я, чувствуя как меня прошибла жалость. – Не верю. Что-то здесь не так. В милицию заявил?
– Конечно.
– Ну и?..
– Глухо. Написали кучу бумажек, расклеили по городу плакаты с фотографией Даши – и на этом все закончилось. Мне сказали, что не она первая и не она последняя. За прошлый год в городе бесследно исчезли двенадцать детей и около двух десятков взрослых. Понимаешь – бесследно. Как это может быть, я не представляю. Ведь человек не иголка. И тем не менее…
– Сочувствую… – Мне просто нечего было ему сказать.
– Жена… – Он скрипнул зубами. – Она меня прокляла. Я хотел… повеситься, но не смог… не хватило силы воли. Я виноват, я! И никто другой.
– А где сейчас твоя жена?
– В психушке… – От его мрачного взгляда мурашки побежали по коже. – Сама попросилась… чтобы меня не видеть… и других тоже. Нет мне прощения. Нет!
Мне вдруг стало так тоскливо и неуютно, что захотелось немедленно сорваться с места и бежать из этого бара куда глаза глядят. С виду Лопухов успокоился, но в глубине его зрачков временами поблескивал опасный огонек безумия. Он перестал сутулиться, и теперь передо мною сидел уже не бомж, а высеченная из темного гранита скульптура аскета.
– Мне пора… – Я демонстративно посмотрел на часы. – Извини, Валера, я должен идти.
– Иди… – безразлично, сквозь зубы, процедил он, глядя мимо меня. – Я все равно найду свою лапушку… Дашеньку… Найду!
Я как-то несмело подал ему руку, но Лопухов даже не шелохнулся. Похоже, он напрочь отключился от действительности, и я очень сомневался, что завтра Каррамба вспомнит с кем разговаривал в баре и о чем рассказывал.
Я отошел от стола едва не на цыпочках и рванул к выходу с такой прытью, будто за мною гнались. Ну почему я не могу найти успокоение для души даже в таком веселом и фривольном заведении как бар "Шаловливые ручки"!?
Мне удалось уснуть только под утро. Едва я смыкал веки, как передо мною тут же всплывали глаза Каррамбы. Они смотрели на меня так жалобно, так тоскливо, что мне становилось больно. Каждый умирает по-разному, но в одиночку. Эта истина уже оставила на моей шкуре отметины. И я знал ей цену. Однако я никогда не променял бы самые жестокие физические страдания на те, что испытывал Валера Лопухов.
Глава 3. ПЕРВЫЙ КЛИЕНТ
В нашем агентстве совершенно неожиданно наступил период временного благополучия – как это ни странно. И все благодаря неуемному гению Маркузика. Пока Серега бегал по редакциям газет, размещая рекламные объявления, Марик что-то чертил, паял, клепал и в конце концов изобрел оригинальную и сверхнадежную систему квартирной сигнализации; по крайней мере, он так утверждал.
В последние годы новые русские, квартиры которых домушники чистили с завидным постоянством, совсем свихнулись на почве разнообразных охранных устройств. Какими только хитроумными и безумно дорогими прибамбасами они не оснащали свои апартаменты – и все впустую. Наши доморощенные умельцы с большой дороги вскрывали квартиры, начиненные под завязку чудесами японской и американской электроники, как консервные банки – без шума и пыли. Впрочем, этот факт мог поставить в тупик лишь зарубежных фирмачей. Если в той самой Америке квартиры грабили в основном полуграмотные негры с одной извилиной и то не в голове, а значительно ниже, то у нас на дело нередко шли парни с "красными" дипломами, которые на практике подтверждали преимущество нашей системы образования перед зарубежными.
В итоге совсем потерявшие голову нувориши наконец обратили внимание на своих Кулибиных. И они, как всегда, в грязь лицом не ударили.
Маркузик смонтировал изобретенную охранную систему у одного из своих знакомых, наслышанного о его талантах от прежних работодателей нашего компаньона. Заказчик оказался настолько благодарным, что отвалил Марику кучу денег. А может он просто не расслышал толком, что ему промямлил смущенный гений, когда дело дошло до расчета за выполненную работу. Но как бы там ни было, а финансовое положение нашего агентства упрочилось настолько, что Плат соизволил выплатить первую зарплату. Которую мы решили "обмыть" немедля ни одного часа.
Контора Марика, превратившаяся в офис охранно-сыскного агентства, находилась на первом этаже отреставрированного старинного здания. Помещение состояло из двух комнат, кладовой, туалета и душевой. Нам пришлось здорово потрудиться, чтобы очистить эти воистину Авгиевы конюшни от разнообразного электронного барахла, копившегося годами. Бедный Маркузик лишь горестно вздыхал и охал, когда мы с Платом вытаскивали все это "богатство" на помойку. Правда, его плюшкинская натура не позволила нам разгуляться на всю катушку, и теперь кладовая трещала по швам от остатков хлама, на которые Марик наложил вето.
Самого хозяина конторы мы переселили в дальнюю комнату, узкую и длинную, как гроб, где он устроил мастерскую. А Плат и я заняли достаточно просторный квадратный кабинет, обставленный старой, но еще добротной и вполне солидной мебелью. У нас был даже кожаный диван, оккупированный мною сразу и бесповоротно. Наверное, он стоял здесь по причине своей неподъемности со времен революции, потому что пол под ним даже не прохудился, а рассыпался в труху. Прежние хозяева Маркузика тоже не стали связываться с тяжеленным диваном, но натянули новую кожу, и теперь этот монстр лишь недовольно похрюкивал, когда я лежал на нем с видом большого мыслителя, положив ноги на валик размером с асфальтовый каток.
Диван открыл нам свою тайну совершенно случайно и благодаря беспокойной натуре Сереги. Заметив, что пол под кожаным чудищем провалился, он решил затеять ремонт. Я упирался, как мог, зная наверняка, кто будет заниматься ремонтными работами, но в конце концов сдался и с унынием в сердце засучил рукава. Сняв прогнившие доски и убрав лаги, я сделал бетонную стяжку и постелил восхитительно красивый импортный линолеум, которым мне оплатили очередную шабашку. Для этого, естественно, нам пришлось сдвинуть диван. Когда я сгреб в кучу древесную труху, то моему взору открылся железный люк в подвал.
