На конечной остановке я вышел и побрел к нынешнему месту обитания. Справа многоэтажные дома в форме буквы «Z» — прихоть архитектора, пытавшегося сотворить из стандартных блоков нечто оригинальное, слева — пустырь с высоковольтными линиями передач. Впечатление чуждости не проходило. Я не бывал здесь после расставания с женой. Галю в последний раз видел в суде, где рассматривалось дело о разводе. Ее дальнейшей судьбой не интересовался, как и она моей. Минск — город небольшой, но за 30 лет так и не пересеклись. Даже не знаю, пережила ли она меня там, откуда я вернулся? Скорее всего да — у женщин век более длинный.
Подъезд встретил меня деревянными дверями. Время стальных с домофонами пока не пришло. Демократия первым делом заставит людей прятаться за броней. Вечерние улицы опустеют — гулять в это время станет себе дороже. Только при «диктатуре» вздохнем свободнее. И в любое время в парках и скверах можно будет встретить мамочек с колясками, пенсионеров и молодежь. Интересный феномен. В оплоте демократии — США во многих городах есть районы, где постороннему опасно появляться даже днем. Несмотря на усилия властей, это длится десятилетиями. В «диктаторской» Беларуси о подобном не знают. Может этот опыт предлагают нам заимствовать заокеанские «друзья»?
Я поднялся на третий этаж, вытащил из кармана ключи, собрался с духом и отпер дверь. За порогом бросил на пол сумку и стащил ботинки. Никто не вышел меня встречать. Странно. У Гали, вроде, выходной — она работает через день по 12 часов. Будь иначе, дверь бы заперли на два замка, а не на один верхний. Я заглянул на кухню — никого, затем прошел в зал. Жена обнаружилась на диване — лежала на животе, прикрыв ноги пледом. Из одежды — только ночнушка. Это что у нас?
— Привет, дорогая! — преувеличенно жизнерадостно сообщил я. — Воротился.
— Слышала, — недовольно буркнула она в ответ.
— Спину прихватило? — догадался я.
— Утром, — подтвердила она. — Повернуться больно. У нас где-то мазь была. Натрешь? У самой не получится.
— Сейчас, — пообещал я и прошел в ванную. Там помыл руки и вернулся в зал. Покопавшись в ящиках серванта, нашел крохотную баночку с бальзамом «Звездочка». Повертел в пальцах и положил обратно — не для этого случая. Скипидарная мазь? Теплее, хотя вряд ли поможет. У Гали приступ люмбалгии — помню их по прошлой жизни. Болезнь ее здорово доставала — расплата за сидячую работу, хрупкое сложение и лишний вес. Дня три промучается, если не дольше. Сходить в поликлинику, вызвать врача? Придет только завтра, а спина болит сейчас. Ладно, попробуем.
Я прошел к дивану, задрал Гале ночнушку и выдавил на ладонь из тюбика чуток мази. Запахло хвоей. Я присел рядом с женой и стал растирать мазью ее крестец. Внезапно в пальцы толкнулся жар — он исходил откуда-то изнутри. Я перестал тереть, накрыл горячее место ладонью и внезапно УВИДЕЛ. Картинка была полупрозрачной, но вполне различимой. Она словно висела в воздухе над спиной жены. Я отчетливо различал позвонки и зажатый между ними нервный корешок. Именно он и давал жар, светясь красным.
— Что остановился? — невольно спросила супруга. — Натирай.
— Ага, — ответил я и провел ладонью вдоль хребта. Картинка исчезла, но, когда воротил руку на прежнее место, появилась вновь. Где-то с минуту я размышлял, продолжая двигать ладонью (картинка появлялась и исчезала), затем решительно вернул ладонь к больному месту, сжал, а затем раздвинул пальцы, будто увеличивая изображение на экране смартфона. Позвонки, к моему удивлению, чуток разошлись, высвобождая корешок. Прикоснувшись к коже над ним, я стал лить заструившийся из пальцев лед.
— Холодно, — внезапно сказала Галя. — Странно, мазь должна согревать.
— Согреет, — пообещал я, возвращая ночнушку обратно. — Полежи, а я — на кухню. Есть хочется.
— Извини, ничего не приготовила, — виноватым голосом сказала жена. — Спина не позволила. Сам что-нибудь сообрази.
Ну, не в первый раз, мы это и раньше слышали… Я вновь помыл руки и прошел на кухню. Открыл холодильник — «Минск», естественно. Никаких «самсунгов» и «элджи» в магазинах пока нет. Что у нас? Небогато. Недоеденная вермишель в алюминиевой кастрюльке, куриные яйца в полиэтиленовом пакете, кусочек вареной колбасы. Слишком маленький, чтоб сделать полноценный бутерброд для голодного мужика. Есть банка кильки в томате, но у меня от нее изжога. Кочан прошлогодней капусты… В морозилке обнаружились кусок говядины на косточке и свиные ножки. Точно Галя принесла, видимо, собиралась сварить щи и сделать холодец, но спина не позволила. Приготовить самому? Пока сделаю, желудок расплавится от кислоты.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Подумав, я выложил на стол вермишель, колбасу и яйца. Достал из шкафчика и поставил на блин электрической плиты чугунную сковородку. Плеснул в нее растительного масла из бутылки. Масло оказалось темным, нерафинированным, но зато вкусно пахло. Пока разогревалось, мелко нарезал колбасу и высыпал в сковородку. Заскворчало. Я добавил вермишель и слегка уменьшил нагрев. Разбил и размешал вилкой в миске три яйца. Повернул лопаточкой зарумянившуюся колбасу и вермишель, после чего залил яйцами. Все, теперь чуток подождать…
— Чем так вкусно пахнет?
Я повернул голову — Галя. Стоит на пороге в наброшенном поверх ночнушки халате.
— Зачем встала?
— Так не болит, — Она прошла к столу и села на свободный табурет. — Даже странно. Чем ты меня растирал?
— Скипидарной мазью.
— Раньше не помогала, — Галя с подозрением посмотрела на меня. Я стоически выдержал ее взгляд — рассказывать желания не было. Еще примет за психа. — Ладно, — тряхнула она «каре». — Что готовишь?
— Лазанью.
— Это что? — удивилась она.
— Итальянское блюдо. В классическом виде — тонкие блины с прослойкой из мясного фарша. Здесь тесто заменяет вермишель, вместо мяса — колбаса, поверх — яйца.
— Дашь попробовать? — загорелась жена.
Я только плечами пожал — риторический вопрос. Откажу — сковороду на голову наденут. «Лазанья» как раз поспела. Я примостил сковородку на подставку и водрузил на горячую конфорку чайник. Разложил «лазанью» по тарелкам, одну поставил перед Галей, другую — перед собой, положил рядом вилки и нарезанный черный хлеб. С ним сытнее. Несколько минут мы сосредоточенно ели.
— Вкусно! — сказала жена, покончив со своей порцией. — И ведь как просто. Вермишель, колбаса и яйца.
— Можно и без колбасы, — сказал я. — Холостяцкое блюдо. Быстро и сытно.
Овдовев, я часто его готовил — что-то посложнее было лень. Под настойку и так заходило на ура.
— Ты не рассказывал! — Галя обличительно ткнула в меня пальцем. — Мог бы раньше приготовить.
— Так я не холостяк.
— А сегодня?
— У меня заболела жена.
— Ладно, — тряхнула головой Галя. — Как там тетя Оля? Что привез?
Первый вопрос — риторический, ответ на него Галю не интересует. Второе — очень даже. Я сходил в прихожую и принес сумку. Поставив ее на табурет, расстегнул молнию и стал выкладывать на стол деревенские. гостинцы. Шмат завернутого в тряпицу из домотканого полотна сала. Клиновидный брусок творожного сыра в такой же тряпице. Топленое масло в поллитровой банке. Еще одна…
— Тушенка! Гусиная! — радостно взвизгнула жена, хватая банку.
Тушенку тети Оли она обожает. Есть за что. Тетка делает ее замечательно — с чесночком, перчиком и лавровым листом. Сыр, масло и сало тоже хороши. Последнее просто тает во рту. Хозяйство у тетки большое: корова с телком, два кабанчика, куры и гуси. Зачем так много? Излишки молока и одного кабана тетя сдает колхозу. Подросший бычок отправится туда же. Взамен колхоз, кроме денег, поставляет дефицитный комбикорм, без которого живность не вырастишь, исключая гусей. Им в летний сезон и травки достаточно. Пощипали, в речке поплавали и вернулись к ночи сытые в сарай.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Последней я достал из сумки бутылку самогонки с непритязательной пробкой из туго свернутого обрывка газеты. Поставил ее в шкафчик. В этом возрасте я еще не пристрастился к спиртному, но лишней не будет. В 1990 году выпивка — валюта, за нее можно получить то, что не удастся за деньги. Самогонка, кстати, хорошая. Тетя Оля единственная в деревне делает ее из зерна. Расстилает на полу в доме влажное полотно и высыпает на него рожь. Когда зерно прорастет, собирает, сушит в печи, затем мелет в жерновах. Из получившей муки учиняет брагу. Аппарат у нее примитивный, головы и хвосты не отбирает, но самогонка получается ароматной и беспохмельной — если не пить литрами, конечно.
