— наш посадник, по правую руку архимандрит Феодор.
Мне показалось, что святоша мне улыбнулся.
— По левую судейский староста, далее представители дворянства и купечества. Представители потерпевшей стороны сидят на лавке вдоль окна.
Да я уже догадался, семь тушек, преимущественно среднего возраста злобно поблёскивают на меня глазками.
Я же одет в свои парадные одежды, в таких не стыдно и к князю в гости зайти. Вот только безоружный пока ввиду своего временного статуса.
По другую сторону Григорий с несколькими товарищами. А ещё зеваки толкутся снаружи, как же, пропустить такое развлечение. А если приговорят к казни, так это просто песня, будет о чём рассказать дома родне. Такие времена, развлечений мало, а цена жизни — копейка.
Я знаю, что всё упрётся в мою сословную принадлежность и нас имеются намётки. Ежели меня признают равным Ивану Вельяшеву, то тогда он понесёт ответственность за деяния папаши.
Действо разворачивается не торопливо, посадник грозно хмуря брови начал спектакль под названием «феодальный суд». Мужику интересна моя персона, не каждый день увидишь предположительно норманского княжича. Он посадничает то только второй месяц из шести, отпущенных вятским вече и пока ему интересно происходящее.
Как обычно начал прокурор, то есть представители пострадавшей стороны. Меня быстренько оклеймили смердом, посмевшим поднять руку на боярина. Посадник при этом морщился, что меня порадовало.
Далее меня обвинили в душегубстве и разбое, напомнили о великих заслугах покойного помещика, его предков и сынулю при этом не забыли.
Три боярина из числа приближённых к пострадавшему громко напоминали, как отец и сын страдали за народ на военном поприще.
Закончить им не дали, встал Фёдор Отяев, Гришкин побратим и начал мощно возражать, — да все тут знают, как Тимофей Вельяшев жаден был до чужого. Сколько раз ловили его с сыночком за руку, когда совали лапоть в общую казну.
Тут поднялся гвалт и староста визгливым голосом стал призывать народ успокоиться.
Высказавшись, прокурорские присели, гордо посматривая по сторонам.
Ввиду отсутствия здесь адвокатов, как таковых, ответствовать мне придётся самому.
Я рассказал обществу свою историю, подтвердив, что мой папахен настоящий ярл. Сущий дикарь и варвар, съедающий на завтрак головы невинных православных. И как я пытался с ним бороться, в результате бежал на новую родину. Сделав этот экзорцизм в сторону святоши, что вызвало у того поощрительную улыбку, я продолжил по существу.
Рассказал историю нападения, упомянул имена купцов и видоков. Упомянул про слова пленных и про самого хозяина, получившего в свалке стрелу. Расписал коварство его сынка, который вместо того, чтобы притянуть меня к ответу через вечевой суд или вызвать в круг божьего суда, подло напал на неожидающего подлости княжича.
По-моему неплохо сказал, но слова Игната опустили меня на землю.
Что за херня, ведь картинка ясна и вина понятна.
— Решение примет посадник после того, как все выскажутся. А тут бабка надвое сказала. Если не признают Вас боярином, то могут назначить большую виру. Покушение с Вашей стороны на боярина было «в сваде» (в состоянии аффекта, во гневу или выпимши), за это полагается только вира, тем более Иван Вельяшев жив.
— А вот ежели сместный суд признает ваше право, то тогда всё просто замечательно.
Оказывается есть три вида преступлений, за которые полагается самое тяжёлое наказание в виде казни и разграбления имущества.
— Разбой, ну это то понятно. А вот остальные у меня в голове не укладываются.
— Поджог и конокрадство.
Игнат объяснил, что по «русской правде» все эти преступления относятся к государственным. Умышленный поджог может привести к уничтожению города. А хороший боевой конь сейчас стоит как несколько деревенек.
Меня увели назад в камеру, оставив мучаться в ожидании.
Весь день никто не посещал, а по утру, даже не дали позавтракать, опять повели на суд.
Только на сей раз в большом помещении судебной избы присутствовало всего несколько человек.
Посадник, архимандрит, судебный староста и новый для меня боярин.
На сей раз дозволили сесть, что показалось мне хорошим знаком.
Я сильно волновался, иди-знай этих типов, вдруг присудят длительный отдых путём усекновения головёшки.
Заговорил посадник, сегодня он ведёт себя попроще, без вчерашних понтов.
— Ну мы, значиться поговорили с обществом. Выслушали мнения его высокопреподобия, служилых бояр и купечества.
Последнее слово вызвало у посадника грусть в глазах, видимо состоит в контрах с ними.
Ну, хорош тянуть. Посаднику бы в шоу про тесты на ДНК участвовать. Там тянут резину, перед тем как объявить, является участник любимым чадом умершего актёра или шельмует.
— Значится, дело переведено в разряд государевых.
Я с трудом от волнения и казённого языка продираюсь сквозь дебри повествования.
Когда посадник закончил, я растерянно оглянулся на Игната. Но, судя по его улыбке, мы выиграли. А мужичку есть о чём радоваться, я пообещал ему ещё золотую монету. Знаю, что два дирхема, с учётом выплаченного, ему лет десять надо зарабатывать.
Под занавес вышел из состояния спячки незнакомый боярин и с разрешения посадника задал интересный вопрос:
— Я тысяцкий из Великого Новгорода, Данила Иванович Бутурлин. А скажи нам уважаемый, откуда у тебя тот дивный уклад, мечи из которого ржа не берёт и сабля тупится. В чём тут секрет?
Хм, прознали всё-таки. Как ни старались мы скидывать оптом восточным купцам, часть ушла через местных.
— А особого секрета нет. Во владениях моего отца есть местечко, где никогда не бывает лета. Круглый год снег.
— Слышал о таком, — поторопился подтвердить незнакомец.
— Ну вот, иногда с неба падают большие камни и пробивают толщу снега и льда. Находятся умельцы, откапывают те камни и переплавляют в уклад. Мы их называем небесными камнями.
— Вот оно что. И много везут такого дивного уклада к нам?
— Хм, скажем так. Это моё наследство от батюшки, в другом месте найти не просто.
4
Из судилища меня вывели на свободу. А уж тут Гришка с парой товарищей и вся моя банда. Пахомка на радостях кинулся ко мне и уткнулся в ноги. Особенную радость я испытал, когда узнал, что Шуда жив и отлёживается на постоялом дворе. Его посещает лекарь, проверяя повязку.
В себя я пришёл только в бане. Вернее перед баней в мыльне, когда сидел голый в отупении.
— Ну, айда париться, — это Гриша, Фёдор Отяшев и Михайло Безобразов присоединились к процессу.
В парилке меня обиходил банщик. Первое посещение парилки я не чувствовал жара, мужики выбегали, а я лежал на верхней полке. А когда окунулся в снег, вдруг пробило. Я глубоко, до боли в лёгких вздохнул и меня отпустило.
