Будет неправдой сказать, что за эти два года Наташа узнала Петербург, но вот полюбить успела взасос. Полюбила она его странною любовью — как город-аттракцион под названием «Вперед в прошлое» и сосредоточие безумств, какие никогда она не позволила бы себе в напряженной и до истерики деловой Москве. Безумства эти, в общем-то, носили довольно безобидный характер — вроде секса на крыше старого питерского дома, откуда было видно полгорода, прыжков с одной половины разводящегося моста на другую, пробежек по льду Невы. Также случались и исторические игры — в «блокаду» (это когда Наташе надо было похудеть, чтобы влезть в старые джинсы), «Достоевского» (с походами по залам игровых автоматов, где Наташа преувеличенно-театрально умоляла Максика не делать ставок, а он изображал одержимость игрой), «Распутина» (с попытками гипнотического секса), «Юсупова» (когда Наташа обряжала Максика в свои шмотки и тащила в ночные клубы) и так далее и тому подобное. Все это было, конечно, страшно весело и увлекательно, но… Каждый раз, садясь в вагон поезда по направлению к Москве, Наташа справедливо вздыхала: «Карьера Масика опять не продвинулась ни на йоту!» И еще г-жу Ростову немножечко тревожило то, что за все это время Максик ни разу не намекнул на законный брак и на то, что он хотел бы быть с ней, Наташей, до самой пенсии. Но глупые думы про замужество г-жа Ростова отметала тут же и возвращалась к профессиональным проблемам своего избранника, давая себе слово, что в следующий приезд она обязательно поговорит с Максом на эту тему. Но, как всегда, в следующий раз было так радостно и легко, что до «главного» их разговор так и не доходил. Более того, Наташеньке даже начинало казаться, что под влиянием Масечкиного легкого отношения к жизни и ее радостям, она сама как-то растеряла жажду победы, волчью хватку и деловой драйв, которые были в ней, когда она приехала в столицу молодой выпускницей факультета журналистики Екатеринбургского государственного университета.
Но жарким июньским вечером, подъезжая к Ленинградскому вокзалу, Наташа чувствовала, что появившаяся перспектива роста вернула ей утерянные было силы, драйв и веру в свое светлое будущее. Она даже почувствовала себя энергичной настолько, чтобы наконец сдвинуть с мертвой точки карьеру Макса.
«Завтра обязательно скажу ему все, что думаю по поводу его работы и зарплаты, — убеждала себя Наташа, с отвращением соскабливая прилипшую к подошве жвачку о край железнодорожной платформы. — Хватит этих безумств! Жизнь проходит, пора оставить в ней свой след! А то все хиханьки-хаханьки, да секс на крыше! Пора делать дело. И Максу тоже». В этот раз Наташа снова ехала в Питер «как москвичка». Сухо поздоровавшись со знакомым проводником, она продефилировала в купе и, как только тронулся поезд, принялась сочинять коммерческое предложение, которое должно помочь ей приручить диких рекламодателей. В конце концов, она уже не девочка, чтобы пить всю ночь «Флагман» под пьяный бред попутчиков.
Когда случилось все то, что и должно было случиться после двухнедельной разлуки (душ — «осторожно, дурачок, задушишь же!» — полежать обнявшись — сигаретка — еще раз душ), молодые люди отправились завтракать в «Мокко-клаб» на Невском.
— Что там у тебя на работе интересненького происходит? — ковыряясь вилкой в салате, спросила г-жа Ростова.
— У меня, — без особого энтузиазма откликнулся Макс, — у меня на работе все интересно. Вот на днях сделал интервью с Татьяной Толстой…
— Что судьбоносного говорит живой классик? — скорее для проформы поинтересовалась г-жа Ростова, давно уже привыкшая к тому, что хоть тексты г-на Чусова и были изящны и безупречны с точки зрения русского языка, но при этом получались какими-то пресными. В том смысле, что содержали в себе дежурные ответы на дежурные же вопросы.
За все два года, что Наташа знала Макса, у него не случилось ни одного интервью-скандала, или интервью-откровения, или интервью-заявления, или интервью-разоблачения. Казалось, что Макс специально писал свои тексты так, чтобы они ничего не добавили к уже сложившемуся образу интервьюируемого персонажа и ничего от него не убавили. Иногда Наташенька даже задавалась дурацким вопросом: в чем же глубинный смысл работы ее бой-френда? Он никогда не сообщает миру ничего нового про уже известных персон и никогда не открывает публике каких-то новых «звезд». Просто потому, что не делает интервью с теми, кого пока не показывали по центральным каналам и о ком не писали в самых популярных газетах. Когда Наташенька задавала эти, мучившие ее поначалу, вопросы Максу, он просто уговаривал девушку «так глубоко не копать», «не морочиться» и намекал на то, что «почти все СМИ так работают». И таинственно добавлял, что он просто не в том положении, чтобы «влиять на уже существующее информационное поле». Почему-то в эти моменты пресловутое «информационное поле» представлялось Наташе вытоптанной стадом копытных саванной. Вот и сейчас г-жа Ростова заинтересовалась подробностями встречи Максика с Татьяной Толстой, только чтобы незаметно вырулить с беседы об интервью на тему карьерного роста г-на Чусова, а совсем не потому, что ожидала, будто Макс «раскрутил» писательницу на какие-то откровения. Ее ожидания оправдались.
— Да ничего особенного она не сказала. Так, опять живописала, как она ненавидит журналистов, светскую жизнь, массовое искусство и все такое.
— А ты не спросил у нее, в чем, по ее мнению, феномен ее успеха?
— А ты считаешь, что она успешна?
— Ну вообще это, конечно, победа — добиться того, чтобы тебя каждую неделю показывали по телевизору и еще деньги большие за показ платили. Ты бы так не хотел?
— Нет, не хотел, — совершенно искренно пожал плечами Макс. — Что же тут хорошего?
— Деньги тут хорошие и почет! Дурашка! Вообще, она ведь очень умная тетка, да? Такой образ себе придумала! Клевой такой бескомпромиссной суки…
— Думаешь? Я бы вот не назвал ее клевой. Мне она скорее напоминает советскую продавщицу времен дефицита. Такая же хамоватая толстая тетя с повадками «хрен ли приперлись?» и «чтой-то вы себе о себе возомнили, когда на дефицитном телеэфире я тут посажена?», — фразу Макс заканчивал с характерным для Татьяны Никитичны поджатием губ в «куриную попку» и, так же как она, мелко труся головой. — Ну один к одному — советская продавщица! Только что гидропиритом не крашенная.
— Да. На это у нее вкуса хватило, — рассмеялась г-жа Ростова. — А ты бы ей так и сказал! — Наташа на секунду задумалась, прежде чем выдать витиеватую формулировку. — Как, мол, Татьяна Батьковна вам пришла в голову столь удачная идея эксплуатировать на телевидении образ работника советской торговли?
— Ага, — усмехнулся в ответ Макс. — А она мне вежливо так в ответ: «А не пойти ли тебе, голубчик, в жопу?» — Макс опять характерно поджал губки и затрусил головой.
— «Голубчик»! Да-да! Именно так и сказала бы. Обязательно бы «голубчиком», наверное, назвала! Какой у нее все-таки язык классный в этой «Кыси», да? Со всеми этими «голубчиками», «червырями», «огнецами» — правда, здорово? Ведь этот роман — один из лучших в современной литературе. И «Афиша» вот очень хвалила… Где только Толстая такие слова берет? — продолжала восхищаться Наташа, в общем-то недолюбливавшая Толстых по фамильным причинам — ведь это один из них, пусть и однофамилец г-жи Толстой, придумал эту размазню с шестью детьми, в честь которой назвали г-жу Ростову.
— Ну вот это я у Татьяны Никитичны как раз спросил, на счет слов. Сможешь прочитать в следующий раз, заныкаю тебе экземплярчик. Только, на мой взгляд, как раз в «Кыси» ничего выдающегося нет — очень умно переписать «451 по Фаренгейту» Брэдбери и ходить с видом победителя. Причем не слишком хорошо переписать — тоже мне подвиг. И после этого она считает себя великой русской писательницей?
— Неужели ты ей так и сказал? — обалдела Наташа от внезапно проснувшейся в Максе негламурности.
— Нет, конечно. Зачем женщину расстраивать? — даже удивился дурацкому вопросу Наташи Макс.
— А зря… — слегка разочаровалась Наташа. — Очень смешное интервью получилось бы! С перчиком! Ты бы его даже в «Собаку», я думаю, смог бы пристроить. Строчка за строчкой — глядишь, и в штат бы в «Собаку» пригласили… — вырулила наконец на по-настоящему интересный ей предмет беседы г-жа Ростова. — Ведь «Собака» — очень популярный журнал у вас в Питере.
— А зачем мне это? — флегматично поинтересовался Макс. — Мне и в своей газете неплохо.
— Затем. Чтобы больше получать. Чтобы тебя читало и знало больше народу. Ты же можешь. Попробуй послать им резюме или какое-то интервью предложить. Попечатаешься вначале внештатно, а потом, глядишь, и станешь там незаменимым штатным сотрудником. Будет круто!
— Да нужен я этой «Собаке», как пятая нога! — попытался отшутиться Макс. — И она мне не больше.
