Антиох, к слову сказать, был безжилетником и рассовывал различные свои причиндалы по карманам тужурки как попало, ибо пользовался ими не столь уж часто.
Он предоставил правый карман штанов носовому платку: ведь когда его нет под рукой — человек как без рук; правда, обращаться с ним нужно умеючи; дубликат платка покоился в левом наружном кармане пальто, доступном в случае крайней необходимости и для правой кисти, той самой, с которой всякий раз сдергивают перчатку, памятуя о вышеперечисленных мотивах, обусловленных появлением знакомого и т. д. (давайте также не забывать, что Антиох ездил поездом), и которую должно с не меньшей частотой засовывать время от времени в правый карман пальто, более других для этого приспособленный; мирное соседство носового платка и кулака в одном кармане могло привести, при взаимном притяжении двух неравновеликих объемов ощутимо сферической формы, к неуместной и безобразной оттопыренности; по счастью, Антиох был аккуратистом.
Когда он подрос, то слегка видоизменил свои привычки:
1) Платок из кармана штанов перекочевал влево на новое местожительство, уступив старое связке ключей, справиться с которыми было еще трудней, чем с платком; совместное же их проживание на одной жилплощади грозило при каждом открывании двери окончиться выселением платка, учитывая хватательный инстинкт зубчиков и небритую колючесть бородок ключей.
2) С бумажником из тужурки случилось, если можно так выразиться, раздвоение наличности.
Одна половина содержала денежную массу и помещалась в заднем кармане брюк, отсутствовавшем в те времена, когда Антиох ходил в лицей.
Другая, осевшая над правым легким, представляла собой записную книжицу в переплете с венчиками, распухшую от различных бумажек, которые периодически заменялись новыми.
3) Железнодорожный проездной за ненадобностью — Антиох больше не жил в пригороде — бывал заменен, в зависимости от обстоятельств, на:
— расческу в кожаном футлярчике, неудобную тем, что вечно норовила вывалиться при резком наклоне туловища Антиоха;
— малоформатный блокнот-календарь либо еженедельник, расписанный по дням начиная с января. Оба пропадали к марту месяцу ввиду полной своей бесполезности;
— нагрудный платочек более или менее приятной расцветки.
Каждую из этих вещиц сопровождала кучка пуговиц, угрожавших порвать все отношения с некоторыми предметами туалета и в карманах содержавшихся до поры до времени.
Когда Антиоху все же доводилось ездить на электричке, он совал теперь билетики и правый карман засаленного пыльника, в котором щеголял не без удовольствия; так ему сподручней было доставать их проворной правой дланью при выходе из вагона упомянутого поезда.
О ту пору Антиох оставил портфель без ручки ради прогулок под ручку предпочтительно со светловолосыми и не слишком худосочными барышнями.
Сия глава, столь изобилующая пользительными сведениями насчет плодовитости природного ума Антиоха и ясности его логических рассуждений, глубокомысленно основывается на том неопровержимом факте, что Антиох был правша и, следовательно, несколько искусней владел десницей, нежели шуйцей.
Глава XX
Антиох в пути
Антиох с Майором обретались в небольшом частном особняке, расположившемся в квартале Отёй, где еще водятся редкие деревья. От тщательно обтесанных зубилом строительных камней, с зазорами, педантично законопаченными жеваной резинкой с укрепителем, до выкрашенного в оранжево-желтый цвет кровельного сланца, — всё придавало маленькой постройке чрезвычайно кокетливый вид. Монументальный портик двухметровой высоты давал широкий доступ в вестибюль особняка. В этом помещении не было ничего необыкновенного (как, впрочем, и во всех остальных). Однако на самом деле оно служило столовой. Таким образом, здание снизу доверху являло собой один сплошной прикол, надувательский фокус-покус.
Кадиллачка ночевала в подземном гараже, вход в который охраняла люковая крышка, замаскированная цветущим палисадником, где безвременник с волчьими зубами присоседились к кокаиновым деревьям. Крышка не откидывалась на сторону, чтобы не повредить кокаиносы, а ползла вертикально вверх, позволяя огромной зверь-машине скатываться по наклонной плоскости в свою потайную нору.
При помощи прорытых в глубинах столичной подпочвы туннелей гараж сообщался с различными селениями на берегах Сены и Уазы, где у Антиоха с Майором имелись на крайняк кос-какис пристанища.
Они обходились без прислуги, поскольку не терпели доставучих зануд. Всем домом заправляло электричество.
Движок белой Кадиллачки деятельно пофыркивал. Антиох троекратно мигнул фарами. Фотоэлектрические элементы, управляющие поднятием крышки люка, мигом зарделись, и машина проглотила крутой скат за меньшее время, чем требуется воробью для воспроизводства потомства. Крышка бухнулась на место, словно недлинно выругавшись шепотом, отчего затряслись мелкой дрожью головки безвременника и расшатались волчьи зубы. Тем же способом Антиох открыл решетку ворот особняка, и его кобылка понеслась вскачь по шоссе, прицокивая и трепеща каждым гвоздиком на шипованной резине шин.
Чуток погодя Антиох стопанул кар возле хауса мистера Адельфина. Расторопный Дюузл был, как всегда, на посту, но вдали от входных дверей, и поста не оставил. Он пек на дорогу кондитерские изделия.
Антиох позвонил. Решетчатые ворота распахнулись. Он вновь сел за баранку и, прежде чем остановиться у крыльца из пористого мрамора[3], описал восхитительную кривую, не хуже, чем в третьей стадии опьянения. Затем сызнова вылез из автомобиля, крепко-накрепко запер дверцы и присоединился к трем товарищам в библиотечной.
Глаза XXI Экспертиза
— Have a drink! said the Major, while Antioche was bursting into the room.
— Sorta seems to suit me like a Persian rug, said Antioche. Then came Duouzzle with a tray, on which a big glass was standin' half full with rye.[4]
Антиох схватил фужер и выдул его в один присест.
— Еще капельку, — попросил он Дюузла. —Жажда что-то замучила.
Он повернулся к Майору:
— Ну что, старый фундук, готов?
— Дрогнули, — сказал Майор.
Граф и Альвабред вновь спускались по лестнице со второго этажа, переодетые в элегантные твидовые костюмы в желтую клетку с фиолетовой искрой. Кроме того, Адельфин ухарски натянул на уши белый баскский берет. Как настоящий мужчина, Серафимьо предпочел нахлобучить серую фетровую шляпу, делавшую его еще более мужественным. Ее с понтом украшало перо под наклоном
— Промочи горло! — сказал Майор, когда Антиох ввалился в комнату.
— Щас мне это не помешает, как и персидский ковер, — не отказался Антиох.
Вскоре подоспел Дюузл с подносом, где стоял высокий бокал, до половины наполненный хлебной водкой (англ.). в 60° над линией горизонта и головы. Перо он выдернул из особой красной метелки типа пернатый веник.
— Револьверы при вас? — гаркнул Майор.
— Так точно, — ответил Серафимьо.
— Сдайте оружие, — приказал Майор.
Он вынул обоймы, удостоверился, что в дулах не осталось шальных пуль, и вернул револьверы их владельцам.
— Так оно безопасней, — пояснил Антиох. И товарищи по оружию с ним согласились.
Вся четверка уселась в первоклассный лимузин, и Антиох снова въехал в ворота на скорости семьдесят миль в час, но теперь уже задом. Головокружительный вираж, и машину занесло и вынесло на бульвар.
— Куда едем? — осведомился Антиох по прошествии пяти минут.
— Сюда, — отвечал Майор. — Приехали. Автомобиль припарковался у девяти этажной коробки, за стенами которой угадывался кишащий жильцами муравейник.
В то мгновение, когда Майор — единственный, кто вышел из машины, — скрылся в здании, навстречу ему по железобетонной лестнице спускалась одетая в униформу и вооруженная до зубов сотрудница одного из учреждений социального обеспечения. Он не удостоил ее внимания и поднялся на шестой.
На двери гофрированного железа висела вырезанная из шляпной коробки табличка, где при большом желании можно было разглядеть следующие слова:
Херр ИСААК ЭДЕМВРАЙ Антиквор
Изо всей мочи пнул Майор железяку ногой и прошествовал в квартиру сразу после того, как дверь упала в отключке.
Исаак читал Талмуд в переводе совсем еще зеленого краснобая на самый чернушный блатняк и дошел до белого каления, поскольку страдал дальтонизмом.
— Здравия желаю! — рявкнул Майор.
— А сам как? — переспросил Исаак.
— Почем нынче такие трахтрахфейчики? — забросил удочку Майор.
— Так я тебе и сказал, — проворчал антиквор.
— Не мусоль! Я тороплюсь.
— Это липа, на минуточку, — испустил вздох Исаак через четверть часа. — Со всеми вычетами за него уже дадут не больше одиннадцати лимонов-шлимонов.
