А.П. Вы определили уровни власти, на которых лежит реальная ответственность за все: президент, губернатор и руководитель района — вот эта триада и есть сегодня реальная вертикаль власти. Нужны ли здесь, по-вашему, какие-то промежуточные звенья, наподобие семи федеральных округов, или же гораздо функциональнее вертикальное прямое подчинение, как во времена Российской империи и Советского Союза, исключающее этот региональный хаос и бардак?
Е.М. Все не так просто. Что такое прямое подчинение? Это значит, что президенту придется постоянно ставить задачи каждому губернатору, определять их очередность и так далее. Можно все это в современных условиях из Москвы определить? Очень сложно. Для этого правительство и президент должны обладать очень сильной, своевременной и точной, информацией с мест. Причем мелочей здесь быть не должно, из них все и складывается. Вспомните вымерзающее Приморье. Там до сих пор не разобрались, кто виноват был. А избиратели — это люди, которые на своей шкуре, как говорится, все чувствуют. Они могут и неправильно оценить ситуацию, это тоже бывает, но кто и как будет учитывать их интересы? Ясно, что не представители федеральной бюрократии. У них психология другая, они сориентированы на точное исполнение указаний, и тем более — желаний своего начальства. Но даже если тебя сняли с поста, то в этом случае можно долго доказывать, что с тобой поступили неправильно, ссылаться на законы и инструкции. А вот если тебя не избрали, то сколько ни доказывай подлоги с фальсификациями, для действующего политика — это серьезный удар в личном плане. Здесь разница велика. Во многом все административные реформы последнего времени делались и делаются не в интересах людей, а в интересах федеральной бюрократии, у которой нет никакого желания делиться властью ни с политическими партиями, ни с Думой, ни с судами, ни с регионами. Так что лекарство реформ может оказаться хуже болезни.
А.П. Да, именно так — лекарство хуже болезни — на наших глазах было разрушено и сегодня, мне кажется, окончательно исчезло советское общество. И даже в сознании определенной части нашего общества, где его ценности еще сохранились, они превращаются в нечто совершенно иное, в какую-то религию советизма. То есть те люди, которые жили в советском контексте, они все воспринимали и переживали иначе. Сегодня от советского времени остался, по сути, только гимн Александрова, и то, что в России появилось новое общество,— уже бесспорный факт. Как это новое общество проявляется здесь, в Пскове? Как живут крестьяне, как живет мелкотоварное хозяйство, как живет средний бизнес, как живут госпредприятия и бюджетники, как вообще уживаются здесь все эти уклады?
Е.М. Обобщать здесь, говорить о каких-то тенденциях еще очень сложно. Скажем, на многих заводах и поныне командуют старые, советских времен, директора. Но появилась и другая категория руководителей — не те бывшие комсомольские работники, которые в бизнес пошли, хотя и эти люди работают сегодня. Нет, пришла совершенно новая генерация, которая не просто приняла правила рынка и старается играть по этим правилам,— она уже выросла внутри рыночной экономики.
А.П. Можно ли говорить о псковской экономике и о псковском банковском капитале?
Е.М. О банковском капитале говорить, конечно, не стоит. У Псковской области гораздо меньше денег, чем у соседей. Капиталы работают в основном из Москвы, из Питера, из-за рубежа. А вот прослойка экономически активных людей, о которых можно сказать "псковский бизнес", несомненно, существует. То есть люди, которые командуют определенными секторами псковской экономики, или коренные псковичи, или давно живут здесь, или отсюда родом.
А.П. Для вас этот бизнес союзник, или здесь тоже существует дифференциация, одна часть с вами работает, другая — против?
Е.М. Для нас все способные предприниматели — потенциальные союзники. Хотя на выборах, естественно, каждый из них делал свой выбор, и существовал очень серьезный разброс. Но каких-то конфликтных ситуаций из-за этого не было, да и не должно, по-моему, быть. В целом с бизнесом в Пскове и области у нас неплохие контакты.
А.П. А что в политической сфере происходит, как идет партийное строительство, куда смещаются идеологические потенциалы?
Е.М. Должен сказать, что идеологический подтекст сегодня гораздо более размыт, чем даже 2-3 года назад. Сейчас новый президент, нет такого ожесточенного противостояния, как при Ельцине. Я к президенту лоялен и считаю, что для страны лучше поддержать действующую власть со всеми ее ошибками, чем начинать с этими ошибками бороться. Издержек будет меньше. Что касается партийных структур, то накануне очередных выборов они ожили, особенно коммунисты. Они мобилизовали свою пропаганду, и Нижний Новгород это показал достаточно четко. У "Единства" был взлет во время выборов президента, много разных надежд на это движение возлагалось, и не все из них оправдались. Сейчас там идет очень сложный процесс формирования партийной структуры, переговоры с "Отечеством", все это очень необходимо и очень важно. Для партии власти нужна общественная поддержка, и не только в столице, но и на местах. Но этот процесс больше зависит от федерального Центра.
А.П. При упоминании федерального Центра у вас проскользнули какие-то скептические ноты. Как вообще видится вам Центр в целом: как плюс, который решает ваши проблемы, или как минус, от которого вы зависите?
Е.М. Во-первых, Центр должен быть Центром. То есть он должен определять общероссийскую политику и контролировать ее выполнение. Мы в регионах ждем этого, мы не можем самостоятельно решать общероссийские проблемы, которых, что называется, выше крыши. Если даже с водкой, простейшим вопросом, не могут разобраться столько лет, то что говорить про экономическую, финансовую, банковскую, таможенную политику и прочее? Похоже, того Центра, который нужен России, пока нет, а есть куча разнонаправленных воль. Это, конечно, следствие нашего переходного периода, структурные моменты. При нынешней системе власти оно так и будет. Но если Центр не решит своих проблем, то он точно не решит и проблем региональных.
А.П. Еще один характерный момент новой реальности состоит в том, что Псковская область из глубинки превратилась в пограничную, рубежную область. Вы, по существу, стали тем, грубо говоря, укрепрайоном: и военным, и экономическим, и интеллектуальным,— который должен противостоять экспансии из-за рубежа. Как проявляется здесь активность иностранцев?
Е.М. Знаете, нам все еще сложно расматривать жителей Эстонии, Латвии, Белоруссии как иностранцев. И не только потому, что привыкли жить с ними в одной стране, не только потому, что за границами России после распада СССР оказалось много русских людей, даже родственников наших сограждан,— нет. Люди там все время соотносят себя с нами, с Россией. Вот, казалось бы, зачем эстонцам придумывать для русского языка какие-то новые правила написания своих городов? Да затем, что они, эстонцы, по-прежнему не могут отделить себя от нас. Но поменялось, конечно, многое. Через межгосударственные границы перемещение людей и груза идет по-другому. Мы чувствуем, конечно, и присутствие НАТО. Натовцы регулярно проводят учения, постоянно ведут разведку с территории балтийских государств, и момент такого военного напряжения, несомненно, присутствует. Хотя все это пока не носит характер открытого противостояния. Нас, скорее, приучают к военному присутствию НАТО на западных границах Российской Федерации. Почему? Потому что большой войны сейчас не может быть, и маленькой тоже не может быть по известным причинам. Большая война — это глобальное столкновение НАТО и России, которое на сегодняшний день невозможно. Маленького столкновения в нашем регионе тоже не будет, потому что здесь Европа напрямую соприкасается с Россией, и ни Германии, ни Швеции, ни Норвегии, ни Финляндии, ни Дании, даже Польше — никому совершенно не нужна маленькая война вблизи своих границ. Да, они хотят занять области, которые считают своими, да, они хотят знать, что здесь происходит, но точно не хотят здесь конфликта — на сегодняшний день, по крайней мере. Потому что для них это большие экономические потери, для них это изменение всего устоявшегося за полвека уклада жизни. Это же не Балканы, это северная Европа. Есть еще ряд процессов, связанных с пограничными делами. Скажем, миграция. У нас люди очень недовольны тем, как относятся к русским в Эстонии, в Латвии. Отношения у нас с этими странами в целом неплохие, добрососедские, но мы всегда высказываем свою точку зрения, что дискриминация по национальному признаку недопустима, что в ХХI веке люди не могут жить в ситуации неравноправия. Я не хочу повторять слова о "балтийском апартеиде", но как можно лишать людей гражданства только потому, что они — русские?! Это вызывает негативное отношение к Латвии и Эстонии, конечно. Но в то же время мы считаем незазорным и поучиться у них кое-чему. Да, в экономике они очень неплохо себя чувствуют. Сюда их капитал идет, но в основном на уровне мелкого предпринимательства, где создано очень много совместных предприятий: торговля, лес и так далее…
