— Мне-то что делать? — нетерпеливо бросила я.
— Возникнуть. Войти в его жизнь уверенной походкой. Или, на худой конец, мелькнуть, оставив след в душе. Для начала и этого хватит.
— У меня сразу вопрос, — сказала я. — Он ждет жену в машине, так?
— Так, — ответил Владимир Петрович, — темно-вишневая “восьмерка”.
— Вот-вот, — усмехнулась я. — Мужчины, когда кого-то ждут, очень любят копошиться в недрах своей машины. Мне сколько раз мелькать, чтоб он заметил?
— Это я беру на себя, — сказала тетя. — Ежели он под капот залезет, подойду и отвлеку интересным вопросом.
— И он будет смотреть в твои прекрасные глаза, — подсказала я.
— Шумовой эффект, — заявила Серафима.
— Что? — проявил любопытство Владимир Петрович.
— Человек поворачивается на шум. Значит, ты подъезжаешь на машине.
Тут включилось мое воображение, с этим ничего не поделаешь. Оно включается, и я начинаю мыслить сценами. Может, во мне гибнет режиссер?
— Что-то я эту церковь плохо помню, — задумчиво сказала я. — Ступени там есть?
— Есть. Высоченная лестница. А что — говорят, величественная походке мне особенно удается при подъеме.
— Ага, — взвизгнула тетушка бог знает чему радуясь.
— Если завтра день будет солнечный, значит, белое платье. В церковь простоволосой нельзя, нужен легкий шарф, тоже белый. Нет, не шарф, что-нибудь большое, наподобие древнего мафория.
— Это что? — удивился Владимир Петрович.
— Что-то вроде платка, как у богородицы на иконах.
Володя присвистнул.
— Так вы его до смерти напугаете.
— И машина, — не обращая внимания на его слова продолжила я, — тоже белая, и не мне вас учить: “Жигулями” впечатление не произведешь. Нужно что-то такое… новенькое и блестящее.
— Обязательно белую? — проявил любознательность наш эксперт. — Лично я в городе знаю только одну машину, способную вогнать в дрожь любого бандита. Ее неделю назад пригнали.
— Что значит “знаю”? — передразнила Серафима. — Я тоже много чего знаю. Организовать сможешь?
— Отчего ж не смочь. Принадлежит она моему знакомому, мужик нормальный…
— Кто такой?
— Тарханов Илья Сергеевич.
— Знаю. “Мишка на Севере”.
— Это конфеты? — полюбопытствовала я.
— Нет, мороженое, — ответила тетушка. — Фирма такая, Илья Тарханов ею заправляет. Год назад его компаньона убили, месяц назад другого. Он машину на помин души пригнал?
— Сие мне неведомо. Думаю, если я попрошу у него машину на пару часов вместе с шофером, он мне не откажет.
— Какое там, рад будет услужить, — усмехнулась тетушка. — Все под Богом. А ты никак завтра с нами собрался?
— Конечно. Во-первых, жутко интересно, что у вас получится, во-вторых, если Циркач клюнет, мое присутствие внесет большую путаницу. И опять же пыль в глаза пустить: актриса к нам приехала, да такая, что сопровождать ее должен по меньшей мере начальник спецподразделения.
— Головастый ты мужик, Вова, — сказала Серафима уважительно. — Давай решай вопрос с машиной.
— Илья сейчас скорее всего в офисе, позвоню…
Илья точно оказался в офисе, хотя для меня никаким Ильей он не был, да и Владимир Петрович, общаясь с ним по телефону, обращался уважительно: Илья Сергеевич.
— Кулагин беспокоит, — сообщил он. — Как здоровье?
Видно, Илья Сергеевич стал о здоровье рассказывать, а Володя кивать и улыбаться, когда ему это надоело, он сказал:
— А у меня просьба личного характера. Если не возражаешь, я сейчас к тебе подъеду… да… и не один… две красивые женщины… просто жаждут познакомиться… — В этом месте Владимир Петрович хохотнул и повесил трубку, и мы стали собираться в гости, хотя, с моей точки зрения, идти в гости в чей-то офис довольно странно.
Серафима готовилась к встрече с неведомым мне Тархановым с большим усердием, чем вызвала смутные подозрения. В конце концов мы покинули квартиру и вышли во двор, где под раскидистой липой укрывалась от зноя машина Серафимы — “Жигули” шестой модели. Владимир Петрович был “безлошаден”. Как сообщила Серафима, в его задрипанной “трешке” стуканул мотор, теперь она спокойно сгниет в гараже: новый мотор он не купит, а починить старый руки не дойдут. Позлорадствовав вволю, она сказала верному другу:
— Садись за руль, терпеть не могу, когда мужики без дела сидят.
Владимир Петрович возражать не стал, и мы отправились к Тарханову. Его офис размещался в девятиэтажном здании, в котором несколько лет назад был какой-то институт и неведомые конторы. Теперь же пустующие площади расхватали “всякие шустрые”, опять же заботливо сообщила тетушка. Вообще в ней чувствовалась некоторая нервозность, впрочем, вполне объяснимая в данных обстоятельствах.
Припарковав машину на специальной стоянке, мы вошли в огромный холл и поднялись в лифте на пятый этаж. Здесь нас ждала ковровая дорожка необыкновенной ширины, стоившая, надо полагать, немалых денег, а также улыбающийся молодой человек за столом стерильной белизны, навевающий мысль об операционной, язвах желудка и аппендиците. Но молодой человек вид имел цветущий. При нашем появлении он поднялся и с радостью шагнул навстречу, точно ждал нас целый год, как дети ждут елку или поездку к морю.
— Прошу вас, — сказал он, поздоровавшись, и указал рукой в сторону белоснежной двери. Все здесь выглядело белоснежным, а жест ухоженной руки с безукоризненным маникюром был так изящен, что меня тут же потянуло к зеркалу: повторить и вообще потренироваться. Я обвела взглядом холл, но зеркала не обнаружила. Дверь перед нами предусмотрительно распахнули, и мы оказались в коридоре. Ковер здесь был поуже, зато чудовищной длины. Все это впечатляло, причем не только меня и Владимира Петровича, неискушенного в коврах, но и тетку Серафиму, отчего та начала хмуриться, презрительно вздернув нос. Зная ее с пеленок, я поняла: это рвется наружу желание поскандалить. Миновав приемную, где за компьютером сидела секретарша, кстати, красивая, что всегда немного раздражает, мы под ее пристальным взглядом вошли в кабинет хозяина. Взгляд, которым она нас проводила, воодушевлял: выглядели мы, судя по сведенным бровям, весьма впечатляюще.
Кабинет тоже был белоснежным: стены, шторы, мебель и даже ковер казались девственно чистыми, как первый снег. Ума не приложу, как люди умудряются работать в такой обстановке? Пока мы пытались прийти в себя от невиданной роскоши, хозяин поднялся нам навстречу из-за своего неописуемо прекрасного стола, сделанного не иначе как из слоновой кости или бивня мамонта. Поднялся и лучисто улыбнулся, правда, до того парня в коридоре ему было все-таки далеко.
Илья Сергеевич оказался высоким, полноватым, с намечающейся лысиной блондином, одетым по случаю жары в легкий светлый костюм. Костюм не был белоснежным, и это радовало: мужчины в белом ассоциируются у меня с зубными врачами” что вряд ли способно согреть душу.
— Добрый день, — поздоровался Илья Сергеевич, едва заметно картавя. — Очень рад.
Он приложился к моей ручке, чем порадовал: приятно иметь дело с галантным мужчиной. Серафима облобызать свою не дала, что было странно: чего ж жадничать?
— Знакомься, Илья Сергеевич, — сказал Серафимин верный друг, с легким недоумением взирая на тетушку. — Это Серафима Павловна…
— А мы знакомы, — улыбнулся Тарханов. — Помните, Серафима Павловна, на презентации…
— Помню, — сурово кивнула та, а Илья Сергеевич засмеялся.
— Ловко вы меня тогда отшили.
— Что ж, теперь не поможете?
— Помогу, — усмехнулся он. — Я не злопамятный.
Илья Сергеевич повернулся в мою сторону.
— Лика, — скромно представилась я.
— Лика? — спросил Тарханов, жестом пригласив нас присесть. — А как, простите, полное имя?
— Давайте приятельствовать, — дружелюбно предложила я, — и полное имя не понадобится.
— Приятельствовать с превеликим удовольствием, только отчего ж не дружить?
— Это как получится, — сказала я, потому что не люблю загадывать. Свое имя я тоже не люблю.
Илья Сергеевич оказался дотошным парнем.
— Лика — это Анжелика, верно?
— Верно, — покаялась я.
— Красивое имя и вам очень идет…
— Все так говорят.
— Нет, в самом деле.
— Давайте отвлечемся от моего имени, — начала раздражаться я. — Мама обожала французские фильмы. Встречаются вещи похуже, хотите расскажу?
Илья Сергеевич засмеялся.
— Я просто хотел сказать, что вы очень красивая. Честное слово, красивее настоящей.
— Мама всегда рада кого-нибудь переплюнуть, — кивнула я. — Мы пришли по делу. Правда, я уже забыла по какому, но точно помню, что по делу.
Ухмыляющийся Владимир Петрович счел нужным подать голос:
— Илья Сергеевич, не мог бы ты завтра на пару часов одолжить свою прекрасную машину вот этим женщинам? Конечно, вместе с шофером.
Тарханов был слегка удивлен, смотрел на Владимира Петровича так, точно ждал, что тот засмеется и скажет: “Шутка”, но не дождался и кивнул:
