Сегодня, в XXI веке, можно лишь вновь подтвердить это открытие: мы нередко встречаем людей, которые вовсе не стремятся к счастью. Они либо стараются выбрать из двух зол наименьшее (но это, согласитесь, трудно назвать стремлением к благу, скорее, это только своеобразная экзистенциальная позиция, в которой даже понятия добра и блага могут быть размыты); либо, в бессознательной глубине, не считают себя вправе быть счастливыми.
Например, один человек пришел ко мне посоветоваться по поводу своих супружеских проблем. Он долго рассказывал о том, как ему трудно наладить отношения с женой, как он старается это сделать, ему очень хочется, чтобы они были счастливы. И когда я спросил: «Чего же вы хотите?», он сказал: «Я хочу быть счастливым с ней». А потом, буквально через две минуты, говорит: «Но если бы я мог, я бы ни одной минуты с ней не остался». Это пример крайнего противоречия себе, своей жизни. Оказывается, в человеке может скрываться глубинное, многоуровневое отрицание себя, своего счастья, отрицание любви. Именно этого «человека из подполья» Достоевский и открыл.
Но, казалось бы, что тут нового? Конечно, вся бездонность человеческого падения была хорошо известна еще древнему миру. Открытие заключается в том, что христианский мир очень долго жил в прямолинейном понимании, что человек сотворен Богом и поэтому он хорош, что называется, «по определению». Но на пути его к счастью, к Богу стоит грех, страсти, преступление. Стоит только убрать все это, расчистить дорогу – и… Только сделать это крайне трудно. А на практике выходит, что «путь к Богу» ведет человека, если он не хочет «расчищать» дорогу к своему счастью, в обратном направлении. Это не может не угнетать, и со времени Достоевского и Фрейда никто столь же убедительно не доказал обратного.
Никто, кроме Христа в Евангелии! Именно в Святом Евангелии стремление человека к счастью, к радости и к Богу раскрывается более чем убедительно, во всей полноте. Но Евангелие сейчас чаще понимается, к сожалению, не как открытие Воскресения, а скорее как открытие того же фрейдовского ада. Многие христиане видят в Евангелии в первую очередь свидетельство греховной безнадежности человека, а вовсе не свидетельство безграничной любви Бога к нам и того, как хорошо человеку быть вместе с Христом. И мне часто приходится встречать и у своих собратьев-священников, и у православных мирян такое доминирующее понимание, что главная цель христиан – это поиск в себе греха, страстей и покаяние. Но покаяние не как путь «жизни преизбычествующей», а как цель, далее никуда не ведущая. Выходит, человек принимает крещение, участвует в таинствах, но нового рождения не происходит, тяга к греху не просто остается, но неосознанно с ней даже и расставаться не хочется.
Ловушка ложных смыслов
В глубине каждого движения человека есть стремление к своему благу, пусть и криво понимаемому, и оно обладает максимальной устойчивостью и силой. Например, если человек любит поесть, он может говорить: «Да, я пощусь, я стараюсь ограничивать себя», но даже посты могут лишь усиливать предвкушение праздничного стола, он только об этом будет думать в период воздержания. Человек, который испытывал сильное вожделение к женщинам, может в течение всей жизни сохранять этот внутренний мотив в своих решениях и поступках, даже не задумываясь об этом. Некоторые и в Церкви завуалированно продолжают поиски самоутверждения за счет других людей, внутреннее движение к власти или деньгам. Несомненно, это все страстные стремления, но они продиктованы какими-то глубинными смыслами, и открыть эти глубинные смыслы – вот задача христианской психологии. Сделать их очевидными и, с одной стороны, показать ошибочность этих смыслов, а стало быть, и рождающихся от них стремлений (если это возможно), а с другой стороны – помочь использовать силу этого стремления, но только развернуть ее в другую сторону, дать возможность ее аккумулировать и направить к личностному созиданию, а не к разрушению.
Важная задача психолога – показать, что это не стремление к саморазрушению, к греху как таковому, а желание мнимо понимаемого блага, которое оборачивается грехом. Это своеобразная западня, ловушка, но человек все время в нее попадает. Главное тут – понять, в чем суть. Это и есть корень страсти. Еще Дионисий Ареопагит и Максим Исповедник писали, что энергия у человека одна, и она дана Богом. Эта единая энергия движет человеком во всех его поступках, некоторые из них являются грехами. В этом случае получается, что Богом данная энергия направлена не в ту сторону. Движение превращается в чудовищно запутанный клубок: можно тянуть за нитку, но непонятно, куда эта нитка ведет, что я вытяну. Например, мне кажется, что я тяну за добро, а получается обратный результат. То есть вообще-то я хочу быть примерным, но в результате почему-то напиваюсь. Точно также и иной шизофреник – он хочет подружиться с людьми, но пугает их своими гримасами и выходками, своими словами. И истерик – стремится к активному общению с людьми, хочет поделиться радостью, а в результате у него получаются претензии, слезы и крики…
Пробиться к себе
Может ли человек, участвуя в церковной жизни, приобщаясь Святых Христовых Тайн, направить ту энергию, которая у него расходуется на страсти, в благую сторону? Конечно может. Есть люди, которые обладают такой искренностью, такой решимостью, такой неуклонной волей к нахождению своего подлинного «я», своего подлинного стремления, что они этого добиваются без какой-либо помощи психологов. Но путь этот очень долгий и трудный.
У меня перед глазами один яркий пример: я вспоминаю женщину, которая яростно искала в себе правду. Но на этом пути, который занял тридцать лет, до самой смерти, было множество заблуждений и ложных масок. Она прошла и крайности неофитства, и период начетничества и фарисейства. Но в конце концов все это просто «отшелушилось», и осталась чистая любовь – полная, абсолютно всепобеждающая. И мне кажется, что это настоящее счастье – все-таки прийти к победе через боль и ошибки. Потому что, сколько бы заблуждений она ни допустила на своем духовном пути, самое главное состоит в том, что в совершенной любви растаяли все ее прежние ложные смыслы, а вместе с ними – и постоянно меняющиеся идеологии, взгляды и установки.
Она была кинорежиссером и сценаристом. Помню, как уже на смертном одре она спорила про какое-то кино. Зная о том, что проживает свои последние дни, она как полноправный участник полемики живо отстаивала свою позицию. Неважно, о каком именно фильме шла речь, но прекрасно помню звучащую в ее словах жажду быть услышанной, поделиться своим опытом с нами напоследок. Любовь режиссера или писателя к своему герою – такова была тема разговора. «Да нет же, вы не понимаете! – буквально кричала она нам. – Ну неужели вы действительно не понимаете, что главное в этом и вот в том!»
И я убежден, что пробиться к себе всегда возможно, сколько бы наслоений ни опутывало сознание человека. Это бывает невозможным только в том случае, если человек ничего не хочет делать сам, а ждет решения откуда-то снаружи: что его убедят, приведут, что-то ему объяснят, покажут, как надо поступать, чтобы не ошибаться. Меня всегда настораживает, когда на исповеди у священника просят: «Скажите, а как правильно?» Это желание получить готовый короткий путь. Как если бы человек сказал врачу: «Я не хочу разбираться в анатомии и физиологии, в причинах болезни. Менять свой образ жизни я тоже не собираюсь. Вы мне только рецепт дайте и скажите, какое из лекарств лучше. Я не пожалею денег и куплю самое дорогое, только чтобы оно действовало».
Христианство без рецептов
На пути к Христу такой подход не действует. В христианстве не существует рецептов. И «стандартная» духовная практика, описанная в учебниках для воскресной школы, в жизни не действует. Есть отдельный человек – и есть Бог, к которому этот человек может двигаться или, напротив, удаляться. И движение зависит от его личной духовной жизни, основанной на свободных и ответственных решениях. А все, что предлагает Церковь, это не готовые рецепты, а вспомогательные средства.
На этом пути есть и определенный внутренний оценочный критерий, он дан апостолом Павлом, который заповедовал христианам: «Всегда радуйтесь». Речь, конечно, идет о радости, которая не связана с внешними удовольствиями, но генерируется изнутри. Что же мешает нам ощущать эту радость? Греховность внутренних установок. И если человек искренне молится, исповедуется, причащается, то личные духовные усилия и церковные таинства открывают ему дверку в радость пребывания с Богом. Если же этого в себе человек не ощущает, возможно, благодатные средства, предлагаемые Церковью, используются им не по назначению.
Церковь справедливо уподобляют духовной лечебнице, но, продолжая это сравнение, важно не только в больнице полежать. Главное – выйти из лечебницы здоровым и радостным. Если люди приходят в Церковь и застревают в положении лежачего больного, не желающего встать с койки и слезть с капельницы, это весьма печально: человек в Церкви, но он не готов к встрече с Господом.
