– Да нет… Ничего… Если уж вы закрылись, то и закрылись, – слышу я в трубке.
Я бы с радостью позволила этому человеку на том и завершить разговор, но что-то в его голосе говорит мне, что ему действительно нужна моя скорая цветочная помощь.
– Так… погодите секундочку, – тяну я. – Да, мы практически закрылись, но рабочий день – что лосины: при желании его можно чуть-чуть удлинить.
Невидимый мужчина оживляется:
– Ах так… Спасибо, мэм. Тогда скажите, есть у вас белые каллы? Во всех других магазинах кончились. А моя дочь Лилли их очень любит. Она… в общем, последние несколько недель она пролежала в больнице, а теперь доктор сказал, что больше ничего сделать не может.
Долгая пауза. Слишком хорошо мне знакомая: жуткая пауза-крик, когда человек пытается взять себя в руки.
Мужчина продолжил:
– Они посоветовали ей вернуться домой… К близким… Чтобы они были рядом, когда Лилли…
Бывают моменты, когда мне хочется врезать самой себе по своему любопытному носу. И сейчас как раз этот момент.
Но… Знаете, иногда людям просто необходимо выговориться. Так что, может быть, мое любопытство им как раз на руку. Бывает, что в одиночку не справиться… Но ведь в жизни каждого случается и хорошее, и плохое. Закон жизни. И каждый раз, снимая трубку, я знаю, что сейчас мне могут рассказать не о страстной и вечной любви, а о болезни или даже о смерти. Слушать об этом не так приятно, но никуда не денешься.
– Сколько ей лет? – спрашиваю я деликатным тоном.
– Десять, – отвечает мужчина в трубке.
Мне хочется разрыдаться. Нэйтан прав, я слишком чувствительна.
– Сколько вам нужно цветов? У меня еще несколько заказов, так что через полчаса я буду у вас. Разве что попаду в пробку, тогда задержусь.
Подумав мгновение, мужчина решает – одиннадцать! Я его понимаю: вдруг сработает магия чисел и дочь проживет еще год…
Я запираю дверь магазина и начинаю колдовать над букетом: свежие белые каллы с мазками лиловой лаванды… Конечно, за лаванду он не заплатит, но и плевать… букет вышел что надо, девочке должен понравиться. Я отвожу руку с букетом в сторону и любуюсь. Здорово! Подношу к лицу цветочное облако и вдыхаю его аромат.
Снова звонит телефон.
Уверенная, что это отец Лилли, я поднимаю трубку.
И понимаю, что голос в ней мне не знаком. Помедлив секунду, спрашиваю: «Кто это?», чтобы убедиться, не ошиблась ли я.
– Мэм, это Рэй Линн Харпер из полиции. Я говорю с Холли Стин?
– Хэлли, – не понимая, о чем, собственно, речь, автоматически поправляю я.
– Ой, прошу прощения, мисс Хэлли.
– Вы не могли бы позвонить в другой раз? Вы ведь по поводу пожертвований? Мой муж уже внес взнос за этот год. А я сейчас тороплюсь…
– Нет, мэм, я… не по поводу пожертвований, – мягко говорит незнакомка, и что-то в ее голосе включает во мне чувство тревоги. Пауза затягивается. Тревога во мне стремительно нарастает и почти достигает пика:
– Я звоню по поводу вашего мужа, мэм. – Снова пауза. А я почти теряю сознание. – Дело в том, что сегодня на шоссе произошла авария.
У вас когда-нибудь было ощущение, что ваше сердце остановилось?
– И? – сиплю я.
– И… ну, я еще не знаю деталей… Однако боюсь… ваш супруг пострадал. Вы должны приехать в больницу, как только освободитесь.
Я не слышала ни звука бьющегося стекла, ни плеска воды. Но, взглянув себе под ноги, я увидела лужу белых калл с мазками лаванды.
– С ним… все в порядке? – Голос у меня становится деревянный.
Она не отвечает. Ну что же она не отвечает?!!
Наконец женщина медленно цедит слова:
– Мэм, мне действительно жаль, но… Боюсь, что ваш муж погиб. Мне нелегко это вам сообщать, простите… В больнице вас будет ждать наш офицер. Нам нужно обсудить с вами некоторые детали…
Рэй Линн Харпер продолжает что-то мне говорить, но слова сливаются в сплошной поток звуков, смысла которых я не понимаю. У меня все плывет перед глазами, мысли путаются.
Нэйтана больше нет? Он погиб?
Я падаю на пол.
Не могу вспомнить, как я добралась до машины или как ехала. Почему я еду в больницу? Я должна сейчас везти букет белых калл одной девочке. Кто-то что-то напутал?..
– Вы можете подтвердить, что этот мужчина – Нэйтан Стин? – спрашивает меня судебно-медицинский эксперт в больнице.
Я не могу отвести взгляда от лица своего мужа. Его руки, ноги и тело все искалечены, но лицо выглядит так, словно он спит. Конечно, это мой муж. А кто же еще? Но зачем они меня сюда притащили? Это же его машина попала в аварию? Разве нельзя было пробить номера по базе или заглянуть в водительские права?
Я еле заметно киваю.
– Да, – через секунду говорю я, и слезы сдавливают мне горло. – Это он.
Они увозят Нэйтана, а миловидная женщина – социальный работник – протягивает мне какие-то бумаги. И объясняет, что подтвердить личность погибшего нужно еще и для того, чтобы можно было закрыть дело.
Закрыть дело?
Как так – закрыть дело? Что они такое говорят? Они только что увезли на каталке в морг Нэйтана Стина! Моего мужа и моего лучшего друга! Замечательного человека. И остается теперь всего ничего – вот так просто: закрыть дело?
– Миссис Стин, – говорит социальный работник, когда я подписываю последний документ, – я знаю, сегодняшний день был для вас слишком трудным. Вы уверены, что сможете добраться домой самостоятельно? Или, может быть, мне вызвать машину?
– Спасибо, – мертвыми губами говорю я. – Думаю, справлюсь сама.
Глава 4
Элис
Одно время я притворялась, что тащусь от футбола. Нет, может, конечно, мне и приятно было смотреть, как Тай забивает свои замысловатые голы, а все неистово ему аплодируют, а уж мама с папой вообще приходят в немой восторог, созерцая удачный тачдаун, или еще какой-нибудь финт в исполнении сына, или то, как он лихо перехватывает мяч у противника, но в целом матч утомлял меня. Думаю, это касается спорта в целом – он не стимулирует мое серое вещество. И ходят смотреть игру люди совсем другие, чем мне бы нравились: мне с ними неинтересно, они каждый раз вдохновенно орут на трибунах.
Раньше я не пропускала ни одного матча. Но с недавних пор вечер пятницы – время для моего «я». Я. Одна. Наедине с собой. Дома. Можно читать, смотреть телевизор и заниматься тем, что взбредет в голову. В прошлую пятницу я в четвертый раз перечитывала «Энн из Зелёных Мезонинов»[2]. А в позапрошлую – выучила первые восемьдесят два элемента периодической таблицы, в том числе и лантаноиды. А в позапозапрошлую – стащила мамин лифчик и долго прикидывала, через сколько лет смогу носить вещь такого размера.
Хотя если бы не все эти отпетые пакостники, я так и ходила бы с родителями каждую неделю на матч. Последняя игра, на которой я побывала, состоялась в конце августа – с нее начинался новый сезон. Когда команда нашей школы разгромила противника, я не уехала с родителями, а какое-то время ждала Тая на стадионе: хотела, чтобы меня кто-нибудь засек со звездой команды, – может быть, хоть это изменило бы их ко мне отношение?
Только я жестоко ошибалась.
Пока я ждала, когда Тай переоденется, меня заметила Эшли и подослала свою подружку Бриджит, одну из тех тупоумных блондинок, с копной волос на башке. Та незаметно подкралась и сунула мне в капюшон гадкую склизкую мерзость – хот-дог с горчицей, кетчупом и острой приправой. Но куда более мерзким было другое. Я обернулась, поняв, что что-то не так, а Тай – совсем недалеко от меня! Он все прекрасно заметил и не реагировал! Прошел мимо, не сбавляя темпа, и, поравнявшись со мной, пробормотал: «Не хотел бы я быть на твоем месте».
«Не хотел бы я быть на твоем месте»? Да я и сама не больно хотела!
Пятна кетчупа и горчицы отстирались, конечно. А мое чувство собственного достоинства так и осталось запятнанным. Как и мнение о братце Тае. Причем упал он в моих глазах ниже плинтуса.
Так что я уж лучше посмотрю какую-нибудь познавательную передачу про древних майя на историческом канале, чем буду любоваться, как мой придурок братец принимает поздравления от толпы озверевших фанатов. Голос за кадром как раз объяснял, почему племена, населявшие южную часть Мексики и всю Центральную Америку, приносили человеческие жертвы, когда я услышала, что к дому подкатила машина. И когда мама вошла ко мне, я продолжала смотреть на экран. Но вернулась она домой намного раньше обычного – не настолько уж я увлечена разглядыванием жутковатого вида алтаря для жертвоприношений, показанного крупным планом на телеэкране, чтобы этого не заметить. Не смотря в ее сторону, я спрашиваю, почему она не на матче.
– Элис, – как-то глухо говорит мама, – нам нужно поговорить.
– Можно попозже? Они как раз сейчас будут показывать, как у женщин вырезали сердце! – с неохотой отвечаю я.
– Рассказать тебе, что они при этом испытывали? – совершенно загробным голосом бормочет она.
Звучит очень странно. Я поднимаю глаза. Мамино лицо все перекошено, и ее душат слезы.
