— Да, Вячеслав, как-то все получилось жутко неловко, — он попытался устроиться поудобнее в кресле. — Спасибо вам. Мне сказали, что если бы не вы…
— Все фигня, главное — маневры! — перебил я его. Вот почему-то не люблю, когда начинают благодарить за такое. — Что у вас, сказали? Или, как обычно, делают многозначительные физиономии и говорят, что только анализы дадут более точную картину? — я намеренно не обратил внимания на фыркнувшую медсестру.
— Инфаркт… — тусклым голосом ответил Малеев.
— Тю-ю-ю! А я-то думал… Главное, что не смерть, а остальное приложится, — постарался я ввернуть позитив.
— Совершенно верно, — подошедший сзади врач кивнул нам. — Первый раз на моей памяти, когда привезли так рано. Вячеслав, откуда вам знакомы признаки инфаркта?
— Да ниоткуда, — я пожал плечами. — Просто, после всего того что пришлось пережить, ничем хорошим это быть не могло просто по определению. А тут была машина под боком, травм внешних не было, вот и рванули, не дожидаясь…
— Думаю, время подвести итоги еще будет, — раздался холодный голос главсестры, — а теперь у больных наступает время процедур…
Преодолев легкий ступор, я двинулся к себе в палату. Теперь бы понять, почему Ирина Евгеньевна, произнеся последнюю фразу, глянула на меня и улыбнулась…
Глава 3
Ну, вот почему доктора все время такие радостные, когда заходят в палату? У них что, где-то есть тайная методичка по приемам моральной поддержки пациентов? Вот и этот, произнеся ритуальную фразу «Больной, как самочувствие? На что жалуемся?», уже трет руки друг об дружку в предвкушении: «Ух, сейчас как начну лечить, никого не помилую».
— Все хорошо, было обильное кровотечение из носа, но прекратилось после первой помощи, оказанной главной медсестрой в приемном покое, — на всякий случай я лег на кровать и пытался сделать вид, что тут лежит самый правильный пациент.
— Да-да, мне рассказали, — он подтянул стул к кровати и уселся на него — давайте-ка посмотрю…
И вот ведь гад какой, тут же, без предупреждения, как дернет обе турундочки из носа. В переносице тут же что-то взорвалось болью, и из глаз непроизвольно брызнули слезы.
— Доктор, да м… ну, вы хоть по одной бы дергали, — я попытался вздохнуть поглубже и вытереть слезы.
— Ничего, зато сразу все понятно стало… Не мешайте! — он развязал тесемки под подбородком и снял с моей головы набинтованную «шапочку».
— Отлично! Просто восхитительно! — это он мою голову осматривает, чуть ли не носом тыкаясь в волосы.
— А теперь пошевелите пальчиками… Не болит? — рука почему-то удостоилась гораздо меньшего внимания.
Пересев за стол, он открыл протянутую медсестрой толстую книжку и что-то начал в ней быстро писать, тихонько проговаривая фразы вроде «этого больше не надо, отменим» и «а вот тут мы немножечко прикроемся». Ага, историю болезни заполняет или как там эта штука в медицине зовется правильно.
— Итак, — он повернулся ко мне, — динамика положительная, курс я скорректировал, думаю, дня через два-три можно будет вас перевести на амбулаторное лечение. Какие-нибудь вопросы ко мне есть?
— Сколько мне ходить с этим? — я приподнял закованную в гипс руку.
— Ну, недельки две-три походить придется. Отек уже спадает, скоро повторно сделаем рентген, и можно будет сказать точнее.
Ну, вот почему он улыбается опять? Сказал бы все серьезным тоном, не пришлось бы искать подвоха в его словах. А так теперь думай всякое.
— Ладно, раз больше нет вопросов, то тогда меня ждет ваш сосед, — лыбящийся доктор внезапно подмигнул мне и, захлопнув историю болезни, протянул ее назад медсестре.
— Вячеслав Владимирович, сядьте пожалуйста, на стул, — медичка подкатила поближе небольшой дребезжащий столик, уставленный всякими баночками и кюветочками.
Ну, сесть так сесть. Эта хоть не пытается восхищаться моими болячками и царапинами, поэтому я молча сидел и ждал, пока она мазала мне голову чем-то холодным и снова сооружала чепчик из бинтов.
— А у вас марганцовка есть? — внезапно мне пришла в голову идея, как перестать выглядеть Шариковым в этом набалдашнике.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Есть раствор, а что?
— Можно вас попросить капнуть во-о-от сюда, — я показал пальцем чуть выше виска. — Получится коричневое пятно, как будто кровь проступила и засохла.
— Но зачем? — внезапно медсестра стала вполне симпатичной, стоило ей только сбросить маску профессиональной невозмутимости. И, кажется, мы с ней уже пересекались. За кремами точно не приходила, а вот в группе поддержки вроде мелькало такое личико.
— Буду всем рассказывать, что ранен бандитской пулей. А то хожу, как барышня, в этом чепчике…
* * *
Стоило мне съесть какую-то полужидкую кашу, невкусную, но наверняка очень полезную, и следом заполировать ее горстью таблеток, как ко мне заявились посетители. Сначала в дверь заглянул Андрей, а следом прошествовал Игорь Степанович. Пока неизвестно чему радующийся Андрей осматривал мою палату, секретчик тяжело плюхнулся в кресло и достал несколько листов.
— На, это твое, — даже смотреть на безопасника было тяжко. Весь какой-то посеревший и помятый, он сидел в кресле так, что мне сразу хотелось накрыть его одеялом и тихонько выйти из палаты. Только второго инфаркта нам и не хватает…
Я взял листы и обнаружил, что это мой план по реорганизации радиостанции. Точно, Грачев же требовал утром ему на стол, а я со всеми этими событиями все пропустил. Видимо, Малеев напряг Михайлюка, и он достал его из моего сейфа. Судя по обилию росчерков и фраз в духе «да вы там белены объелись, что ли?», смена формата калининскому радиовещанию в ближайшее время не угрожает. Хотя, с чего у меня возникли такие ожидания, сейчас я и сам не могу сказать. Дескать, приду весь такой в белом, и мне, кланяясь в ноги, добудут все необходимое…
— Да ты не корчись так, — подошедший Андрей похлопал меня легонько по плечу. — Главное, что пара твоих предложений все-таки прошла.
Я глянул еще раз. Действительно, против того, что в будущем будет называться джинглами, и предложением пускать музыку в эфире стояли плюсики. Ну в принципе да, хоть что-то… Но жальче всего было магнитофонов, без них мы никуда.
— Тебе тут сколько еще куковать? — внезапно спросил Игорь Степанович.
— Врач перед вами сказал, что еще половину недели. Но Алексей Павлович сказал же, что без охраны никуда, дескать охотятся за мной, а радио важнее всего.
— Ишь ты, какой цацой себя возомнил… Да нужен ты больно кому-то, охотиться еще за тобой. Там другое, — вяло улыбнулся безопасник.
— Что другое? — тут же заинтересовался я хорошей новостью.
— Все другое, — не повелся он. — В общем, завтра еще на всякий случай съездишь с ребятами, а дальше своим ходом.
— А чего так? — вообще-то мне понравилось ездить, а не ходить.
— А вот так. Кого надо нашли и кому надо сказали… что надо, в общем, сказали… — он почесал подбородок. — Итого, теперь у тебя одна задача: языком молоть.
— А москвичи? Я же вообще-то диктором стал случайно, — решил я прояснить обстановку.
— А что москвичи? — не понял меня секретчик.
— Ну, полы перекрыли, аппаратуру ставить же должны, которую мне потом обслуживать.
— А! Те москвичи… — он кивнул на Андрея, отошедшего к окну, — там какую-то лампочку кокнули, так что пока стоп работам.
— Ничего себе «кокнули!» Разбили, — он резко повернулся, — гады, обе шестьдесят восьмых расколотили на куски, одни обломки остались.
— Что расколотили? — не понял я.
— Лампы генераторные, ГУ-68, — он показал руками что-то размером с арбуз. — Триод в оконечном каскаде усилителя.
— Это же какая мощность у нее должна быть? — я по-быстрому попытался прикинуть в уме, но получались какие-то странные цифры.
— По паспорту колебательная мощность за 250 киловатт, — Андрей начал размахивать руками, пытаясь показать мощь разбитого. — это еще что, на Ленинград они пойдут в паре, там в пике вообще цифры дурные получаются.
