– Оставь Дика мне. – Анджела улыбнулась, выдыхая сигаретный дым. – Я буду крайне сентиментальной.
Она взяла со стола информационные карточки, которые Дина подготовила для нее еще в семь утра. Это означало, что Лью может идти, и ему оставалось только бессильно покачать головой. Просматривая Динины заметки, Анджела улыбнулась шире. А девочка молодец, подумала она. Умненькая и старательная.
И очень полезная.
Анджела задумчиво затянулась в последний раз и раздавила сигарету в тяжелой хрустальной пепельнице, стоявшей рядом, на столике. Как всегда, все баночки, все щетки и тюбики аккуратно лежали на своих местах. Здесь же стояли ваза с двумя дюжинами красных роз, каждое утро свежими, и маленькое блюдце с разноцветными мятными лепешками, которые так любила Анджела.
Она обожала, когда все шло заведенным порядком, когда и люди, и вещи вокруг нее подчинялись ее воле. Каждый на своем месте. Приятно придумать подходящее место и для Дину Рейнольдс.
Кому-то могло показаться странным, что тщеславная женщина под сорок берет молодую прелестную девушку в любимые ученицы. Но Анджела тоже всегда была хорошенькой, а со временем опыт и положение превратили ее в красавицу. Своего возраста она не боялась. Не в этом мире, где против него существует столько противоядий.
Она хотела, чтобы Дина была рядом с ней из-за ее привлекательности, таланта, молодости. Но больше всего потому, что сила чует силу.
И еще по той простой причине, что эта девушка ей нравилась.
О, она могла предложить ей немало пикантных советов, дружеской критики и похвал, а со временем, возможно, и достойное положение. Но она не собиралась позволить Дине, в которой уже чувствовала потенциальную соперницу, гулять на свободе. Никто не сможет уйти от Анджелы Перкинс.
У нее были два мужа, которые хорошо усвоили эту истину. Они не смогли уйти. Она сама их выгнала.
– Анджела?
– Дина, – Анджела приветственно взмахнула рукой, – я как раз думала о тебе. Твои заметки – просто чудо. Отличное дополнение к шоу.
– Я рада, что смогла помочь. – Дина подняла руку к своей левой сережке – признак неуверенности, дурная привычка, от которой ей еще предстояло избавиться. – Анджела, мне неловко тебя просить, но моя мать без ума от Дика Бэрроу.
– И ты хочешь его автограф.
Быстро и смущенно улыбнувшись. Дина показала компактный диск, который она прятала за спиной.
– Мама будет в восторге, если он подпишет для нее вот это.
– Предоставь это дело мне. – Анджела щелкнула безукоризненным, накрашенным французским лаком ноготком по краю диска. – Только напомни, как зовут твою мать, Ди?
– Мэрилин. Я очень тебе благодарна, Анджела.
– Для тебя – все, что могу, милочка. – Она выждала мгновение. Анджела всегда отличалась удивительным чувством времени. – О, кстати, ты тоже могла бы сделать для меня маленькое одолжение?
– Конечно.
– Ты не могла бы заказать для меня столик на двоих на сегодняшний вечер в «Ла Фонтене»? У меня самой просто не будет времени позвонить, и я забыла предупредить секретаршу.
– Без проблем. – Дина достала из кармана блокнот и сделала в нем пометку.
– Ты сокровище. Дина. – Анджела встала, чтобы в последний раз осмотреть свой бледно-голубой костюм в зеркале на подвижной раме. – Что ты думаешь об этом цвете? Он не слишком блеклый, а?
Дина знала, что когда речь о шоу, то Анджела беспокоилась из-за любой детали, от досье до обуви, поэтому оглядела ее серьезно и не торопясь. Мягкие складки ткани идеально облегали ладную округлую фигуру Анджелы.
– Очень женственно.
Напряженные плечи Анджелы расслабились.
– Значит, прекрасно. Ты останешься на съемку?
– Не могу. Мне еще надо написать заметку для «Новостей».
– А-а… – На лице Анджелы мелькнуло раздражение, но тотчас же исчезло. – Надеюсь, тебя не очень отвлекает то, что ты мне помогаешь?
– В сутках целых двадцать четыре часа, – ответила Дина, – и я привыкла использовать их все. Теперь лучше не буду тебе мешать.
– Пока, солнышко.
Дина закрыла за собой дверь. Все в здании знали, что по требованию Анджелы последние десять минут перед выходом на сцену принадлежали только ей. И все считали, что это время ей надо для того, чтобы еще раз пробежаться по своим заметкам. Чушь, конечно. Она была полностью готова. Но предпочитала, чтобы все думали именно так. Или пусть даже они воображают, что она быстро прикладывается к бутылке бренди, которую всегда держала в тумбочке туалетного столика.
Нет, она даже не прикасалась к бренди. То, что бутылка была здесь, пусть даже ненужная, одновременно и пугало ее, и успокаивало.
Она предпочитала, чтобы о ней думали все, что угодно… лишь бы не узнали правды.
Эти последние минуты перед каждой съемкой Анджела Перкинс проводила в одиночестве, охваченная панической дрожью. Она, женщина, ставшая образцом самоуверенности, она, репортер, бравший интервью у президентов, членов королевских семей, убийц и миллионеров, уступала, как и всегда, приступу пугающей и неистовой нервной лихорадки.
Сотни часов терапии не смогли унять или хотя бы облегчить дрожь, тошноту, холодный пот. Совершенно беспомощная, она безвольно повалилась в кресло. Ее лицо трижды отразилось в зеркале. Элегантная, безукоризненно одетая и причесанная, холеная женщина. С мутными от ужаса глазами.
Анджела прижала ладони к вискам и помчалась сквозь пронзительный девятый вал страха. Сегодня она провалится, сегодня все услышат в ее речи остатки арканзасского акцента. Все увидят нелюбимую и нежеланную девчонку, чья мать предпочитала мелькающие картинки на рябом и грязном экране малюсенького «Филко» своим собственным плоти и крови. Девчонку, которой так страшно, так отчаянно хотелось внимания, что она все время представляла себя внутри телевизора, чтобы мать хоть раз остановила на ней взгляд бессмысленных пьяных глаз. Чтобы хоть только посмотрела на нее.
Они увидят девчонку в поношенной одежде и туфлях с чужой ноги, которой приходилось так старательно учиться, чтобы заработать хотя бы средние оценки.
Они поймут, что она – никто, пустое место, мошенница, обманом и силой прорвавшаяся на экран, точно так же, как когда-то ее отец – во чрево ее матери.
И они засмеются над ней.
Или еще хуже – они ее выключат.
Она вздрогнула от стука в дверь.
– Анджела, мы готовы. Глубоко вздохнула раз, другой.
– Сейчас иду. – Ее голос звучал совершенно нормально. Что-что, а притворяться она умела. Еще несколько секунд Анджела смотрела на свое собственное отражение, следя, как паника постепенно исчезает из глаз.
Она не провалится. Над ней никто и никогда не будет смеяться. Никто больше не отвергнет ее. И все увидят только то, что она позволит им увидеть. Она встала, вышла из гримерной и направилась к студии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
