– Моя супруга обожает индийскую керамику и латунь, – продолжал я, – и она ни за что не простит мне, если упустит возможность посоветоваться с вами касательно своей коллекции.
– Я буду рад оказать любую помощь, – сказал мистер Карн.
– В таком случае увидимся вечером. До свидания!
Вечером мы наслаждались его обществом за ужином, и должен признать, что никогда еще за столом вице-короля не сидел столь интересный гость. Мои дочери и жена подпали под обаяние мистера Карна так же быстро, как и я. И впрямь, жена признавалась впоследствии, что сочла его самым большим оригиналом из всех, кого знала на Востоке. Это был крайне нелестный отзыв в отношении бесчисленных служащих консульства, которые гордились своей оригинальностью. Прощаясь, мы добились от Карна обещания навестить нас в Лондоне; впоследствии я узнал, что моя жена вознамерилась немедленно сделать из него светскую знаменитость.
Как Саймон Карн прибыл в Лондон в начале мая, как он на весь сезон за огромные деньги снял Порчестер-хаус, который, как известно, стоит на углу Бельвертон-стрит и Парк-лейн, как он шикарно его обставил и привез целую армию слуг-индийцев, как приготовился ошеломлять общество своими приемами – все это хорошо известно. Я приветствовал Карна по приезде, и он отужинал с нами на следующий же вечер. Таким образом, мы, можно сказать, оказались его поручителями в обществе. Трудно представить всю меру нашего заблуждения, если вспомнить, с каким энтузиазмом, даже в разгар веселого сезона, свет принял Карна, какую поднял вокруг него шумиху и в каком восторженном тоне принялся запечатлевать его деяния в прессе. В июне и июле Карна можно было встретить в любом аристократическом доме. Даже члены королевской семьи снизошли до дружеских отношений с ним; пронесся слух, что не менее трех самых неприступных английских красавиц готовы в любую минуту принять от Карна предложение руки и сердца. Есть чем гордиться, если вы стали светским львом в столь блистательный сезон, сняли один из самых дорогих домов нашего прекрасного города и написали книгу, которую признанные авторитеты объявили шедевром. Саймон Карн проделал все вышеперечисленное.
Описав его появление в Лондоне, я должен напомнить вам главную сенсацию 18** года. Каким бы уникальным ни было событие, вызвавшее общее ликование, сколь часто ни прибывали бы в город высокие особы, какие бы пышные вечеринки ни задавали в свете и в какие бы огромные расходы ни входили при этом, все внимание приковали к себе не королевская семья, не светские события и не политика.
Как вы, наверное, понимаете, я имею в виду чудовищные ограбления и мошенничества, с которыми вечно будет связан в нашей памяти этот год. День за днем, неделю за неделей пресса писала о череде преступлений, подобных которым не помнили даже старейшие жители Лондона. Вскоре стало очевидно, что это – дело рук одного человека. То, что он профессионал, так же не подлежало сомнению, как и его успех. Поначалу полиция считала, что кражи совершает иностранная шайка, поселившаяся где-то в Северном Лондоне, и заверяла, что вскоре преступники будут схвачены. Но этим обещаниям не суждено было сбыться. Невзирая на все усилия, ограбления продолжались с досадной регулярностью. Едва ли хоть одно известное лицо избегло печальной участи. Мой друг лорд Орпингтон лишился бесценной золотой и серебряной посуды, моя кузина герцогиня Уилтширская утратила свои всемирно знаменитые бриллианты, граф Кэлингфорт – скаковую лошадь по кличке Эбонит, прочие знакомые также лишились самых дорогих сокровищ. Теперь-то я знаю, каким образом спасся, но, должен признать, что в те дни это ускользало от моего понимания.
Летом мы с Саймоном Карном не проводили и дня порознь. Его общество было подобно хлоралу – чем больше принимаешь, тем больше хочется. Теперь мне говорят, что на остальных он действовал точно так же. Я льстил себе мыслью, что своими светскими успехами он обязан моим стараниям. Могу лишь справедливости ради добавить, что он старался платить благодарностью. В моей библиотеке сейчас висит его портрет, написанный знаменитым художником-академиком, с заключенной в ромб подписью в нижней части холста: “Моему доброму другу, графу Эмберли, от Саймона Карна в память о приятном и благополучном визите в Лондон”.
На портрете он стоит перед книжным шкафом в полутемной комнате. Необычное лицо с проницательными темными глазами полно жизни, а губы как будто приоткрываются, чтобы заговорить. На мой взгляд, портрет получился бы лучше, если бы Карн встал так, чтобы падающий свет не подчеркивал его физический недостаток; но таково, как выяснилось, было желание позировавшего. Это лишь подтвердило мое убеждение, что зачастую он как будто бравировал своим увечьем.
Расстались мы с Карном в конце Каусской недели[4]. Он участвовал в гонках на своей яхте “Неизвестная величина”: словно не удовлетворившись победой на Дерби, он стремился теперь получить и Кубок королевы[5]. На следующий день после знаменитой гонки половина высшего лондонского общества простилась с Саймоном Карном на палубе паровой яхты, которая должна была отвезти его обратно в Индию.
Через месяц по чистой случайности открылась страшная правда. Выяснилось, что человек, вокруг которого мы подняли такой шум и которого принимала почти как друга королевская семья, – настоящий Король мошенников, сумевший извлечь огромную выгоду из представившихся ему возможностей.
Всякий помнит общее волнение, наступившее вслед за открытием ужасной тайны, – и последовавшие разоблачения. По мере того как появлялись новые известия, увеличивался общественный интерес, а публика с каждым днем все больше дивилась почти сверхъестественной хитрости мошенника. Мое положение, как вы сами можете судить, оказалось незавидным. Я понимал, что был ловко обманут; когда друзья, в большинстве своем пострадавшие от невероятных козней мистера Карна, поздравляли меня с благополучным исходом, я напоминал себе, что помог преступнику обзавестись едва ли не половиной его лондонских знакомств. Но, сколько бы я ни пил из чаши скорби, до дна еще было далеко.
Однажды вечером в субботу – седьмого ноября, если не ошибаюсь – я сидел в библиотеке после ужина и писал письма, когда заслышал шаги почтальона; он поднялся на мое крыльцо. Через несколько минут вошел лакей, неся на подносе несколько писем и большой сверток. Прочитав письма, я перерезал бечевку, которая стягивала посылку. К моему удивлению, внутри лежали рукопись и письмо. Я вскрыл его, изучил и с ужасом понял, что письмо прислано Саймоном Карном. Оно гласило:
Написано в открытом море
Моему дорогому другу лорду Эмберли
С полным основанием я рискну предположить, что вам уже известно, зачем я прибег к вашим любезным услугам. Я у вас в долгу за самый приятный и в то же время выгодный визит в Лондон, какого только можно пожелать. Чтобы вы не сочли меня неблагодарным, прошу принять прилагаемое к письму описание моих приключений в вашей замечательной столице. Поскольку теперь мне нечего бояться поимки, можете воспользоваться рукописью по своему усмотрению. Несомненно, вы вините меня, но, по крайней мере, будьте справедливы и не забывайте, что, несмотря на обилие прекрасных возможностей, я тем не менее пощадил вас и вашу семью. Вы скажете, что я безумен, раз выдаю себя, но, поверьте, я предпринял величайшие меры предосторожности, чтобы остаться ненайденным. Поскольку я горжусь своими лондонскими подвигами, то не имею ни малейшего желания их скрывать.
С моими наилучшими пожеланиями леди Эмберли и вашей светлости, остаюсь неизменно преданный,
Саймон КарнРазумеется, я не ушел спать, пока не прочел рукопись от начала до конца – и в итоге на следующее утро обратился в полицию. Детективы надеялись узнать, откуда был отправлен сверток, но после долгих поисков выяснилось, что какой-то неизвестный капитан яхты передал посылку командиру брига, идущего в Англию от мыса Финистерре, с просьбой отправить ее из Плимута. Вы увидите, что повествование идет от третьего лица, и, насколько я могу судить, текст написан не рукой Саймона Карна. Но поскольку подробности каждого отдельно взятого ограбления полностью совпадают с фактами, установленными полицией, нет никаких сомнений в подлинности записок.
Я с ужасом понял, что письмо прислано Саймоном Карном.
Прошел год, с тех пор как я получил посылку. В это время полиция почти всех цивилизованных стран пыталась поймать моего бывшего знакомца, но безуспешно. Бог весть, затонула ли его яхта, отправившись на дно морское, или – как я подозреваю – лишь переправила Карна в некое место, где он пересел на другой корабль и счастливо избегнул правосудия. Даже магараджа Малар-Кадира с тех пор ничего о нем не слышал. Впрочем, факт остается фактом: я, хоть и невольно, оказался соучастником череды мошенничеств. Как я уже сказал вначале, рукопись, которую я получил столь странным образом, должна по мере возможности послужить моим оправданием.
