— Пошли, пошли, ребята, еще немного вперед. Вот, хорошо.
Дейв передо мной старательно тянул бревно, время от времени оглядываясь на нас. Он окончательно промок, лицо покраснело, он все время щурил глаза. Было видно, ему было больно, он пытался концентрировать всю свою энергию, так как тянул за собой всю команду.
Через час после начала этого мероприятия Дейв повел нас обратно на солнечную площадку, с которой мы стартовали. Он пел под ритм нашего шага, а мы подпевали ему, уже из последних сил.
— «Рождён в лесу. Взращён медведем…»
У Дейва проснулось второе дыхание и он чуть ли не подпрыгивал под бревном.
— «…Зубов вдвое больше, чем у собаки. Тройная шуба собственных волос…»
Боль была во всем моем теле.
— «…С двумя магазинами и моей M-16. Я накачен и обучен…»
Мы вместе страдали и разделили нашу ношу на всех, мы были одной командой, и так было намного легче.
— «…Я американский морпех».
Олдс ждал нас на поле.
— Прекратите нести эту чушь. Вы не морские пехотинцы.
Мне показалось, что за маской его возмущения промелькнула маленькая тень удовлетворения нами.
— Душ после физкультуры. У вас есть четыре минуты. Мы уже опоздали на жрачку.
А еще не было и семи утра.
Душевые — это тоже одно из многих унижений, которые нам приходилось терпеть каждый день. Вода была холодная, и мыться приходилось с сорока самими близкими друзьями. Вода в душевой включалась тогда, когда курсанты раздевались. И принимать душ нам приходилось одним потоком — как говорится, «яйца к задницам». Воды всегда хватало, чтобы смыть грязь с конечностей, но никогда не хватало для ощущения чистоты тела. Мы вытерлись, оделись и замаршировали по парадной палубе, все еще задыхаясь после бега с бревном.
Взвод маршировал по три колонны, по дюжине человек в каждой. В ШПО мы ходили от одного объекта к другому только маршем, и все равно, в добавление к этому обычно час или два вечером маршировали на парадной палубе. Олдс называл это «вождением автобуса». Мы должны были маршировать от одного конца палубы к другому, повернуться кругом и промаршировать обратно, а потом еще раз и еще раз… M-16 мы носили на правом плече, придерживая рукоятку так, чтобы рука при этом была параллельна палубе. Вначале сержант Олдс сам задавал мерный шаг, но постепенно эта ответственность переместилась на нас. Где-то посередине парадной палубы, по пути в столовку, Олдс вытащил меня из ряда и поручил мне задавать шаг.
С первой же ноты я все перепутал. «Левой» стало «правой», а «правой» — «левой». Темп вообще получался то слишком медленным, то слишком быстрым. Взвод, как мог, старался не сбиваться, но я все-таки ужасно растерялся. Закончилось все маршем под названием «кто в лес, кто по дрова», и мы стали похожи на группу туристов во время утренней прогулки. Олдс накинулся на меня.
— Отставить, курсант. Ты знаешь, что случается с лейтенантом, который не может заставить своих солдат правильно маршировать?
Я крикнул:
— Нет, сержант-инструктор, сержант Олдс.
— Благодаря таким их солдат убивают в бою.
Такую судьбу в ШПО пророчили не только тем, которые не могли маршировать, но также и тем, кто не начистил сапоги до блеска, не отполировал бляшку на ремне или не успел достаточно быстро надеть носки.
— Ты хочешь, чтобы твоих пехотинцев убили?
— Нет, сержант Олдс.
И сразу же понял ошибку во фразе, только что слетевшей с моих губ.
Олдс заревел:
— Как ты меня назвал? Мы что с тобой друзья, заглянувшие после работы в кабак? Ты что, хочешь встречаться с моей сестрой?
— Нет, сержант-инструктор сержант Олдс, — заорал я.
— Курсант, я думаю, ты тюфяк.
Голос Олдса больше не был громким, он рычал, его лицо находилось в нескольких дюймах от моего.
— И я вышвырну отсюда всех тюфяков. Морские пехотинцы не должны допускать, чтобы их солдат убивали как мух. Запомните это.
Я был взвинчен. Я вернулся в строй, сослуживцы пытались меня подбодрить, говорили, что у каждого в жизни бывают беспонтовые дни. Но мне все равно было не по себе. Я хотел остаться в ШПО, я старался — как мог. Впервые в моей жизни желания и усилий не было достаточно. Я понял, единственный легкий день в морской пехоте — это вчера. Успех днем раньше не значил абсолютно ничего, а завтра могло не наступить. Я просыпался каждое утро в Квантико и удивлялся: неужели я еще в ШПО?
Столовая для курсантов находилась в невысоком здании на реке Потомак, чтобы добраться до нее, нужно было пройти через железнодорожные пути, пролегающие вдоль нашей казармы, и дальше, мимо парадной палубы. Рельсы мы переходили по мосткам, балансируя руками, туда и обратно, три раза в день. Триста семьдесят восемь раз за время летнего обучения. В ШПО курсантам не разрешалось носить часы, а настенных часов было крайне мало. Мы могли ориентироваться во времени только по часам приема пищи.
В столовке поднос в руках нужно было держать прямо перед собой, параллельно полу, локти прижаты, руки согнуты под углом в девяносто градусов. Сержант настаивал на этой позе — она напоминала ту, с помощью которой зажимают под мышками винтовки во время марша. Он утверждал, что описанный выше способ перенесения подносов — это самая лучшая тренировка мышц. Если, мол, мы этому не научимся, то в армии нам делать нечего. Между очередью и столами стоял ряд орущих инструкторов. После наезда на меня во время маршировки я пытался не выделяться. Я опускал голову и, стараясь не думать о том, что уходит положенное мне на прием пищи время, стоял по команде «смирно» и, ощущая непременное выделение слюны, слушал лекции на тему выносливости и преданности. Агрессия инструкторов, я полагал, не была спонтанной. Они провоцировали курсантов, которых, на их взгляд, нужно было осадить. Поскольку я свою дозу на сегодняшний день уже получил, то добрался до стола без приключений.
Я сидел за столом из огнеупорного пластика — спина прямая, пятки вместе, стопы под углом в сорок пять градусов. Создавалась видимость благородной осанки. Но без хороших манер и без разговоров за столом. Я загребал пищу в рот. Моей целью на ближайшие несколько минут было запастись достаточным числом калорий для оправки от утреннего бега.
Большая часть среднестатистического дня, в промежутке между утренней физкультурой и ежедневной вечерней маршировкой, была заполнена занятиями. Мы маршировали в классы, находящиеся или в куонсетских ангарах, или в бывших ангарах для самолетов. Сесть за парты мы могли только по команде. Когда весь взвод стоял по стойке «смирно», Олдс кричал: «Готовы. Садиться!» — «Убить!» — кричали мы в ответ. Усвоение этого ритуала было первым шагом нашей подготовки к насилию. При этом у нас была одна секунда, чтобы упасть на стулья, иначе мы вставали и делали всё сначала.
У каждого курсанта был блокнот с отрывными листами, там он конспектировал лекций. Занятия проводили по большей части офицеры — капитаны и первые лейтенанты, метод преподавания был един. Мы запоминали имена и даты знаменитых сражений, а также подвиги знаменитых морских пехотинцев. Изучили четырнадцать характерных черт лидеров, восемь способов маскировки и шесть способов сражений в бою.
Поначалу учебный план казался нелепым. В гуманитарных дисциплинах, которым я обучался, всегда ценились дискуссия, дебаты и нюансы интерпретации идей. Но в бою, как нам говорили, редко бывает время на дискуссии и дебаты. Идеи должны быть простыми, а то они останутся идеями, так и не став действиями. Характерными чертами лидеров, о которых нам рассказывали преподаватели, были выдержка, мужество, решительность, надежность, выносливость, энтузиазм, инициативность, честность, рассудительность, справедливость, компетентность, преданность, тактичность и доброжелательность. Мы штудировали этот список, впрочем, как и все остальные, повторяли его снова и снова. Я повторял эти характерные черты в классе, в очереди в столовке и ночью в койке. Целью было, как нам говорили, довести наши знания до уровня инстинктивных. Для того чтобы они, при принятии тех или иных решений, срабатывали бессознательно.
Один из капитанов стоял перед классом и читал цитату Т. Е. Лоренса, лидера арабского революционного движения против турок в Первой мировой войне.
«Девять десятых тактических приемов понятны всем, они есть в учебниках, но последняя, десятая доля, она как зимородок, пролетающий над водой и отражающийся в ней то здесь, то там — это нюх полководца. Это интуиция, она обрамляется в мысли только тогда, когда ваш мозг натренирован до такой степени, что при стрессовой ситуации интуиция так же естественна, как рефлекс».
