— Вам-то бояться нечего, ваша семья всегда была лишь на шаг дальше от Трона Дракона, чем императорская.
— Это тот случай, когда шаг больше целой пропасти...
— А жаль — многие были бы рады видеть вас на этом драгоценном стуле, друг мой.
— Бросьте: если бы вы допускали хоть малую возможность этого, вы бы не разговаривали об этом со мной. Мой отец убедил меня выбрать военную карьеру как раз затем, чтобы уберечь меня от грызни вокруг престола.
— Верно, — сказал архивариус и снова засмеялся. — Ну а что вы сами думаете о нашем будущем, генерал?
— Левый министр и мне внушает опасения, — осторожно ответил его собеседник. — За себя я не боюсь, но в руках одного человека не должно быть столько власти. Если, конечно, это не Сын Неба.
— О, у нас целых два будущих Сына Неба, — архивариус усмехнулся с отчетливой горечью. — Безумец и злобный безумец — кого предпочитаете?
— За такие шутки вас и впрямь могут лишить пары конечностей, — предостерегающе сказал генерал. — Я вижу, что принц неглуп, и у него доброе сердце.
— Неглуп? — и снова этот мерзкий, издевательский смех. — Может, и так, но он давно заблудился в закоулках собственной души. Ему бы не помешал врач.
— Тем лучше: если Юкинари сядет на трон, он не будет мешать нам делать нашу работу. Пусть и дальше играет в свои игрушки и рисует драконов.
— Это было бы прекрасно. Но, думается мне, он недолго проживет. А его брат...
— Ох... Тише, мне не хочется повторить судьбу несчастного Кири.
— Было бы забавно столкнуть мальчишку с министром Акахито.
— Боюсь, это устроить не получится: Акахито уже нашел подход к его матери, вскоре он найдет способ втереться в доверие и к сыну. Это несложно, все, что требуется от Акахито, это вести себя с Юкиёси уважительно и потакать его жестоким капризам. Подобное притягивается к подобному.
(Министр Исэ-но Акахито и их мать?.. Юки понятия не имел, о чем они говорят).
— В качестве императора он может стать опасен для нас, а с поддержкой Акахито — вдвойне опасен, — тихо и быстро проговорил первый из собеседников.
— Я и говорю: начинайте готовиться к неизбежному. Откладывайте деньги, пакуйте вещи. Не надо так на меня смотреть: я понятия не имею, что делать, поэтому остается лишь несмешно шутить... Ну хорошо. Кто-то должен покончить с ними — это вы хотели услышать?
— С ними обоими. И с министром, и с мальчишкой.
— Но кто осмелится?
Пауза. И уже совсем тихо — Юки скорее угадал слова, чем расслышал — архивариус пробормотал:
— Бедная Рюкоку...
Мысль о том, что настоящей — невыдуманной — Стране Дракона тоже требуется помощь, была новой и неожиданной для Юки. До этого момента ему не приходило в голову сравнить свою прежнюю жизнь в Юйгуе с нынешней жизнью во дворце в Синдзю. Его прежний и нынешний статус и окружение слишком сильно различались (хотя и тогда, и сейчас он прятался от окружающего мира в фантазиях, словно в скорлупе). Но теперь он запоздало осознал не очень приятную вещь: его новая родина была несчастным, бедным, отсталым, жестоким государством. Он старался думать об этом как можно реже, потому что как только он начинал думать, ему причиняло боль буквально все — начиная от разлуки с матерью и сестрой (которых он никогда особенно не любил, но невозможность даже увидеться с ними казалась страшно несправедливой) и заканчивая повседневными унизительными ритуалами вроде трехкратных поклонов, которые необходимо было выполнить придворным, у которых была какая-либо просьба к императору или к наследнику престола. Когда он осознал, что среди придворных есть те, кто ему симпатичен, ему захотелось избавить их от этой обязанности — хотелось подойти к ним, взять за руки, поднять, заговорить как с равными — но он не мог позволить себе ничего из этого, потому что все тот же глупый дворцовый этикет обязывал его молчать, ждать, терпеть...
Из увиденного и подслушанного понемногу складывалась мозаика — Юкинари начал осознавать, что дворец пропитан ложью, злобой и предательством. В городе и стране за воротами дворца все было еще хуже. Долетавшие до него обрывки сведений о жизни простых людей были невероятны по жестокости и абсурдности и просто не укладывались у него в голове.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он думал о том, что мир, где принят такой порядок вещей, не может, не должен существовать.
Он начал вспоминать Юйгуй с теплом и печалью — понял, что на его прежней родине жизнь было вовсе не так ужасна, как казалось, когда он был ребенком и, поглощенный горестями и одиночеством, ничего вокруг себя не замечал.
Чтобы утешиться, он старался вернуться мыслями в свою выдуманную добрую, красивую Страну Дракона, миропорядок которой был, разумеется, мудрым и справедливым, но и в другой Рюкоку всё тоже почему-то становилось хуже и хуже.
Война продолжалась, и стало ясно, что им не выстоять. Враги подбирались все ближе к столице — и наконец захватили ее... Он попытался представить, что он храбро проник в главный вражеский лагерь и убил всех важных стратегов, оставив войско захватчиков беспомощным, но у него не получилось придумать этому сюжету счастливое завершение: враги его поймали и взяли в плен. Его отряд — его друзья — не бросили его, попытались освободить, но теперь они все вместе оказались в окружении войска захватчиков, и врагов было бесконечно много, а его друзей — лишь горстка...
Раньше — когда-то давно — когда он придумывал Страну Дракона для радости, власть над тем, что в ней происходило, принадлежала ему. Но теперь все было по-другому. Все случалось как-то само собой, против его желания. Конечно, всё по-прежнему происходило только в его голове (он осознавал, что это фантазии, хоть они для него и были ярче действительности), но было бы неправдой сказать, что ему нравилось придумывать все эти ужасы, смерти и страдания. Просто так было.
Они бились не на жизнь, а на смерть, его друзья, в этой последней битве.
Он будто следил за происходящим по книге или слушал чужой рассказ — такое иногда видишь во сне перед самым пробуждением. Он, конечно, пытался вмешаться, придумать какие-то другие повороты, но у него не получалось: как только он пытался поменять события на более благоприятные, он остро чувствовал фальшь в придуманном и даже не мог заставить себя четко представить себе это. В голове постоянно роились какие-то лишние мысли, которые, словно шум чужих голосов, мешали ему думать.
Так что ему оставалось лишь беспомощно следить, как его друзья умирают один за другим.
Первым погиб Фай Фаэн — он слишком уважал жизнь, до такой степени, что не мог отнять ее даже у врага — и предпочел умереть сам.
Его лучший друг — Дань — оказался в кольце вражеских солдат, кто-то выбил у него из рук оружие — и он, владевший силой огня, вспыхнул свечой, сгорел, унеся с собой всех, кто стоял близко: осталась лишь горстка пепла.
Крылатая девушка налетала на врагов с небес черным вихрем, внушая всем страх, но по мере того, как в ее крыльях оказывалось все больше стрел, она слабела; и вот наконец крылья безжизненно повисли двумя черными полотнищами, она на миг зависла в воздухе — и упала вниз, ее крылья нелепо изогнулись, сломались под ее весом, превратились в сплошное кровавое месиво.
Пошел снег, постепенно засыпая Страну Дракона.
Мальчик-невидимка скользил между солдатами, унося жизни, точно безжалостный бог смерти, но когда с неба начали падать хлопья снега, враги увидели его силуэт и все его передвижения — а он был хоть и невидимым, но вовсе не неуязвимым.
Невеста Юки, Лунь-хэ, попыталась закрыть его собой от вражеского клинка, и жестокий удар, который был предназначен ему, достался ей; она вздохнула, закрыла глаза и медленно осела на землю, ее лицо было спокойным и почти счастливым.
Но ее жертва оказалась напрасной, потому что следующий удар предназначался уже ему, и он не смог его отклонить, и упал, пытаясь зажать пальцами рану, из которой толчками выплескивалась кровь — было больно, так больно...
