вещала толстуха – Женька, троечница, ныне– продавщица в овощном магазине и мать троих детей. – Нужно залить банановую кожуру водой, настоять её пару деньков. Ой, знаете, как рассада пойдёт!
– Надо попробовать, – кивали благодарные слушатели.
Ольга, чтобы хоть как-то развеять скуку, решила рассказать одноклассникам о своих достижениях, о жизненном пути, но захмелевшие мужики и бабы отнеслись к её рассказу с прохладцей. Выслушали вежливо, не перебивая, сухо похвалили и вновь вернулись к обсуждению цен в магазинах, детям, огородам и котам.
От чего у кафе не было машин, Ольга поняла только сейчас. Нет, не от бедности одноклассников, как на то надеялась Снегирёва, просто бывшие друзья в этот вечер решили напиться. Пили они много. Самозабвенно, с наслаждением, а потом пели и плясали под идиотские песенки. То прыгали словно козы, тряся телесами, то висли друг у друга на плечах, раскачиваясь в такт.
Дима тоже пил, и плясал, и болтал о дачах. И Оля никак не могла найти способ вытащить его из-за стола, чтобы поговорить.
Наконец, когда был объявлен очередной танец, Оля подошла к бывшему однокласснику.
– Мне что-то нехорошо, – сказала она, дотрагиваясь до плеча, обтянутого синей рубашкой. – Постоишь со мной на балконе?
Дима и Оля покинули шумный душный зал.
Окна балкона выходили на реку, в которой дрожали пятна рыжих фонарей, словно металлические пуговицы на бархате пиджака.
– Всё закончиться, и вновь придётся возвращаться домой, – с грустью подумала Снегирёва. – Мама начнёт допытывать, как я повеселилась, кого из одноклассников видела, хвалить меня и мои достижения. А отец даже с дивана не встанет. Так и останется лежать, пялясь в экран телевизора.
Ольгин отец достиг того возраста, в котором хочется тишины, размеренности и безраздельного внимания со стороны супруги. Взрослая деловая дочь, не желающая выходить замуж и рожать, продолжала жить с ними, оттягивая всю заботу и любовь жены на себя, чем раздражала главу семейства всё больше и больше. О жизненном плане, собственноручно нарисованном для маленькой Оленьки, мужчина, разумеется, давно забыл. И в отсутствии внуков и зятя винил дочь и только дочь, считая её гордячкой, эгоисткой и капризулей.
Снегирёва решила взять быка за рога сразу, без экивоков.
– Не женат? – закинула первую удочку Оля. – Такой красивый, успешный…
– Не так – то просто найти своего человека, – усмехнулся Дима.
О! Снегирёва помнила эту улыбку, она снилась ей по ночам, от чего трусики Оли оказывались постыдно – мокрыми.
Бесшабашная, по– мальчишечьи задорная, от неё становилось светло и радостно, даже в самый пасмурный и угрюмый день.
– Может, у тебя слишком завышенные требования?– Оля будто невзначай коснулась Димкиной руки.
Забытое ощущение, будоражащее, слегка пугающее. Его кожа источала тепло, мягкое, надёжное. И весь Ольгин организм отчаянно позавидовал её пальцам, желая так же, как и они, почувствовать это.
– Нет, – расхохотался Дима, убирая свою руку. – Требования обычные, как у всех. Кстати, скоро я попрощаюсь с холостой жизнью. Свою судьбу я встретил летом. Эта странная, почти мистическая история, хотя, кому-то она может показаться самой обыкновенной. Моя девочка приехала в Сочи с сестрой, поселилась в гостинице, и я какое-то время, даже не обращал на неё внимания. В сезон у меня кто только не останавливается. Но однажды, куря на балконе я увидел её. Закатное солнце дробилось на морской глади облепиховой гроздью, волны медленно накатывали на берег, лаская прибрежную гальку. А она сидела неподвижно, хрупкая, тонкая, словно фарфоровая статуэтка и смотрела куда-то вдаль. Ветер трепал её волосы, гладил белую, молочную кожу. Такие, как она загорают плохо, сколько бы не валялись на солнце. И в тот момент я отчётливо понял, что её место здесь, в этом городе, в моём доме, рядом со мной. До её отъезда оставалось семь дней. О! Эта неделя была самой счастливой неделей в моей жизни. Оказалось, что мы любим одни и те же фильмы, одни и те же книги, даже в выборе еды мы с ней совпадаем. Я точно знал, что, наконец, встретил своего человека, с которым легко, спокойно, которому можно верить. Сюда я приехал не только на встречу выпускников, а ещё и за ней.
Ольга стояла оглушённая, ослеплённая, свалившейся на неё правдой. Дима – не свободен. Она– Оля Снигирёва, написавшая диссертацию, ставшая в тридцать два года заведующей отделением, ему не нужна. А нужна какая-то бездельница, разъезжающая по курортам, любительница праздно проводить время, греясь на солнышке.
– И как же выглядит твоя принцесса?– сама не зная зачем, спросила Ольга.
Дима тут же, словно только и ждал этого вопроса, выхватил из кармана свой смартфон.
С экрана, на фоне раскидистых зелёных пальм, в лучах южного солнца счастливо и беззаботно улыбалась медсестра Алёна.
Закорючка.
Духота. Запахи туалетной воды, спирта, кондиционера для белья и пота смешивались, переплетались между собой. Закрыв глаза, Ирина Петровна тут же видела разноцветный клубок из перепутанных нитей. Жёлтая – потные подмышки Валентины Степановны, алая – густые, тяжёлые духи Полины, рыжая – рыба, недавно съеденная Львом Львовичем.
Ирина Петровна тяжело разлепляла веки, окидывала взглядом кабинет заведующей, огромные часы в позолоченной раме с массивными стрелками, и вновь погружалась в коричневый сумрак сомкнувшихся век.
– Мне очень интересно, дорогие мои, куда делся весь перевязочный материал?– спрашивала доктор Снегирёва. – Кстати, то же самое заинтересовало и комиссию из гор. здрава.
– Девочки, – испуганно взвизгнула старшая сестра. – Вы опять всё истратили на больных? Я же сказала, чтобы вы ничего не брали. Это на случай проверки.
– А как работать-то?– прокряхтела старушка Мария Николаевна, теребя верхнюю пуговицу халата. Собственные слова показались ей чрезвычайно смелыми, и она, выпалив эту короткую фразу, уже жалела, что вообще подала голос.
– Я уже объясняла, как, – холодом в голосе Снегирёвой можно было заморозить кипящую лаву. – Если у тебя, моя дорогая, старческий маразм, то отправляйся на покой. Итак, объясняю для особо-тупых, пишем больным список всего того, что они должны с собой принести. Если не приносят – их проблемы.
– Но ведь они жалобы будут писать, – робко вступила Полина, ненавидя саму себя за дрожащий голос и сухость во рту. Как же ей, Полине, обычной медсестре, хотелось быть лучшей в глазах этой роскошной, холодной и непреступной женщины. Чтобы та заметила её старания, оценила, приблизила к себе. И Полина была бы самой преданностью. Но эти дуры вновь накосячили, рассердили её кумира. И теперь кумир злится на всех, включая и Полину.
– Работайте так, чтобы не жаловались. Неужели мне ещё и эти вопросы решать?– доктор Снегирёва обнажила ряд белоснежных идеально-ровных зубов, чем ещё больше смутила собравшихся в её кабинете медиков.
– Дурака не валяйте, – рыкнул Кожевников, и все забыли, как дышать.– Приходит больной на перевязку, а сёстры его прогнать должны, мол, бинтов у тебя нет? Иди отсюда, пусть твой шов загноится!
