- Герр Кронне? - удивился Григорий, узнав своего бывшего начальника по комендатуре.
Воспоминания об Италии, о последних днях войны молшей пронеслись в голове и исчезли. Нет, Кронне не мог знать ничего о плотине, о гибели Бертгольда, да и вообще о событиях, происшедших в Кастель ла Фонте.
- Я рад, герр Гольдринг, что вы уже приноровились к новым обстоятельствам, - сказал Кронне, пересаживаясь к столику своего бывшего подчиненного. - Ведь раньше, даже будь я в штатском, вы бы назвали меня герр оберст, не так ли?
- Это завуалированный упрек?
- Наоборот, абсолютно искренняя похвала. - Кронне криво улыбнулся. Тем более, что я не надеялся увидеть вас живым и здоровым...
"Случайная встреча или..." - думал Григорий, всматриваясь в лицо вылощенного и, как всегда, вежливого Кронне.
- Теперь, барон, кратко расскажите, как вы попали сюда из Кастель ла Фонте, как поступили с секретными документами? - Кронне спрашивал тихо, вежливо, но просьба звучала как приказ. - Очевидно, давала себя знать давняя привычка командовать.
- Документы я, конечно, сжег, даже ликвидировал кое-кого из нежелательных свидетелей, поэтому и прибыл сюда позднее, чем большинство офицеров из лагеря военнопленных.
- Вам повезло - я побаивался, не попали ли вы в руки гарибальдийцев... А где сейчас Бертгольд, его, то есть и ваша, семья?
- Судьба Бертгольда меня очень беспокоит... Буквально накануне капитуляции он имел неосторожность выехать в Северную Италию. Что касается моей невесты и ее матери, то... Знаю одно: они выехали в Швейцарию. Так что не теряю надежды их разыскать.
Григорий старался произнести эту фразу как можно более взволнованно, но прозвучала она довольно сухо. Верно потому, что отвращение к Лоре и жене бывшего группенфюрера он пронес через всю войну.
- А вообще каковы ваши планы, герр Гольдринг?
- Никаких, буквально никаких. Сейчас я просто боюсь заглядывать в будущее. Германия? Существует ли сейчас вообще это понятие? Сможем ли мы, вконец уставшие люди, вернуть ей былую силу и славу?
Ироническая улыбка пробежала по губам Кронне.
- Вы, барон, чересчур молоды, у вас не хватает опыта и умения ориентироваться в международной обстановке. Прошедшая война нас кое-чему научила, и мы не повторим ошибок, приведших к краху. Вас я считаю подлинным патриотом, и это позволяет мне быть откровенным. Итак: борьба, которой мы с вами посвятили жизнь, только начинается! У меня есть основания это утверждать.
- Я не спрашиваю о них, герр оберст. Но потом, когда меня освободят из лагеря... - Голос Григория прерывался от волнения.
- Если вы согласны принять участие в этой борьбе...
- О, герр Кронне, нет, герр оберст! Разрешите забыть, что мы оба в штатском, и называть вас именно так!
- Не так громко, Гольдринг! Я найду возможность повидаться с вами в лагере или в городе...
- Вот этого я никак не могу гарантировать.
Григорий рассказал Кронне историю с увольнительной, не скрыв того, что он получил ее совершенно неожиданно.
- Понимаете, никаких признаков, что меня собираются демобилизовать. Тогда что означает эта увольнительная и дадут ли мне ее еще раз?
- Попробую разузнать, - спокойно пообещал Кронне и поднялся. - К сожалению, должен вас покинуть. До новой встречи, которая обязательно состоится, герр... гауптман!
Беседуя с Кронне, Григорий внимательно следил за тем, что происходит вокруг.
Обстановка в кафе менялась. Зал заполнялся посетителями, живее заскользили между столиками официанты. Но атмосфера солидного бюргерства не нарушалась до тех пор, пока в зал не ввалился пьяный американский солдат. Расстегнутый ворот рубашки, всклокоченные волосы, красное лицо все говорило о том, что солдат посетил сегодня не одно такое заведение и не раз приложился к рюмке или кружке пива. Заказав целую батарею бутылок и швырнув на стол несколько пачек сигарет, солдат с пьяным упрямством принялся угощать всех, кто находился в это время в кафе. Посетителей, сидевших за соседними столиками, он просто дергал за рукав, в тех, кто сидел подальше, швырял сигареты. Увидев, что несколько человек поднялись со своих мест, солдат загородил проход, перенеся свой столик к самой двери.
- Из кафе выйдет только тот, кто выпьет кружку пива и выкурит сигарету! - горланил он, хохоча.
Кронне солдат пропустил, но юношу, шедшего следом за ним, силой усадил рядом с собой. Тот, испугавшись, залпом выпил пиво и, схватив сигарету, выскочил на улицу. Остальные посетители не решались последовать его примеру. Сбившись кучкой возле стойки, они требовали, чтобы хозяин кафе выпустил их черным ходом.
Григорий был уверен, что ему, как и Кронне, удастся спокойно выйти из кафе. Расплатившись, он медленно направился к двери.
- Э-э, нет! Так не пройдешь! - крикнул солдат и схватил Григория за руку. - Пей! - приказал он, протягивая до краев наполненную кружку.
Тяжелый запах водочного перегара заставил Григория отшатнуться.
- Нн-е нравится? - зло спросил солдат. Одним движением он выплеснул пиво из кружки, и лишь то, что Григорий успел вовремя отпрянуть, спасло его от неожиданного душа.
Все остальное произошло в мгновение ока. Взмахнув рукой, Григорий сбросил бутылки на пол и, отодвинув столик, освободил себе путь к двери. Вдруг он заметил, что солдат схватился за пистолет. Молниеносный рывок - и оружие в руках Григория. Теперь лишь несколько шагов отделяли его от выхода из кафе. Он прыгнул и, разрядив пистолет на улице, швырнул его на середину мостовой. Нашел солдат оружие или нет, Григорий уже не видел. В соседний двор, куда он вскочил, долетали лишь злобные крики и угрозы.
Всю ночь Григорий не спал, обдумывая подробности происшедшего и стараясь предугадать последствия. Много вариантов возникало у него в голове, но того, что произошло в действительности, он не мог даже предположить.
Утром бывший гауптман фон Гольдринг был арестован и в тот же вечер состоялся суд.
Два свидетеля - сам "потерпевший" и хозяин кафе - в один голос утверждали: подсудимый хотел овладеть оружием солдата; ему это даже удалось, и лишь мужество пострадавшего, который с голыми руками кинулся вслед за вооруженным преступником, лишило подсудимого возможности осуществить задуманное.
Комедия суда продолжалась недолго. Все было расписано как по нотам, и заранее решено. Объяснения Григория судьи даже толком не выслушали. Еще бы! Ведь у них в руках такое неопровержимое доказательство его вины: фото, якобы присланное неизвестным фотолюбителем, который был свидетелем происшествия и заботливо зафиксировал все на пленку.
Приговор прозвучал коротко:
"Военнопленного Генриха фон Гольдринга, бывшего гауптмана немецкой армии, за попытку овладеть оружием, принадлежащим солдату оккупационной армии, - расстрелять".
С какой целью был организован этот суд, собственно говоря, не суд, а инсценировка? Вывод один - скромная особа фон Гольдринга кому-то помешала... А может быть, иное кого-то очень заинтересовала?.. Взять хотя бы человека в очках - слишком уж этот тип беспокоился о его судьбе... Или отец Фотий... Штатский, правда, ничего конкретного не предлагал, только нащупывал почву. Так же, как Кронне... Кронне? А откуда он взялся там, в кафе? Почему солдат свободно его выпустил? Правда, несмотря на штатский костюм, чувствовалось, что Кронне офицер, - на солдат это производит впечатление. Хотя этот солдат был настолько пьян... Действительно пьян или притворялся? Гм... Похоже, что, вручая Гольдрингу увольнительную, комендатура лагеря сознательно направляла своего подопечного прямо в ловушку... Но опять же - с какой целью? Ясно с какой - нужен повод, чтобы избавиться от неугодного свидетеля: слишком много рассказал отец Фотий...
Вот и распутана лента воспоминаний до конца. Нет, не фатальное стечение обстоятельств, а собственные ошибки привели его в камеру. Особенно столкновение в кафе. Заранее запланированное и спровоцированное. Словно молодой задиристый петух, ты сам полез в эту западню.
Непреодолимое желание очутиться на свободе с такой силой овладело Григорием, что все: и его раздумья, и камера смертников, и то, что неминуемо должно свершиться, - показалось нереальным, увиденным во сне. И, словно сквозь дымку сна, на него пахнуло ароматом лозы. Так пахло там, на пологом берегу Днепра, где он еще так недавно удил рыбу.
Родина! Родина, которую он больше не увидит! Это слово сейчас включало в себя все: отцовскую посеребренную сединой голову; последнюю предсмертную улыбку матери, необозримость безграничных полей; величие возведенных руками трудящихся строек; радость рассветов над родной землей и очарование ее вечеров.. И все то, что не укладывается в зримые образы, но является воплощением души родного народа, его славы и силы!
Сколько раз во время войны он черпал из этого вечного источника живую воду, которая закаляла волю, укрепляла мужество, живила ум и сердце...
