Хайм бежал по переулку, а Паоло бежал за ним следом. Переулок кончался тупиком. К забору, преградившему путь, были приставлены мусорные бачки. Вскочив коленями на один из них, Хайм выхватил пистолет 22 калибра. Паоло отделяло от него три шага. Сжимая в своем мощном кулаке свинцовую трубу, он смотрел на пистолет.
– Я ведь достану тебя, – громко сказал Паоло. В те дни он говорил с таким ужасным акцентом, что Хайму пришлось напрячься, чтобы понять его. – Эти пульки слишком малы, чтобы остановить меня.
Хайм рассмеялся. Даже в молодости его смех вызывал озноб у взрослых мужчин.
– Тем не менее они тебе сделают мало хорошего.
– То же самое я могу сказать об этой трубке, когда она раскроит тебе голову, – ответил Паоло.
– В таком случае пострадаем оба.
Паоло кивнул, думая, что этого достаточно.
– Дело в том, – медленно начал он, – что вы начали беспокоить Джулио Бруно. Он наш родственник. Никто не смеет беспокоить его. Сдирайте деньги с других.
Хайм поднялся на ноги, продолжая целиться в Паоло, внимательна изучая этого сицилийского парня. На его решение повлияли отнюдь не размеры сицилийца или свинцовая труба, а то, что он прочитал в его глазах.
– Ладно, – наконец сказал Хайм. – Замётано. А теперь я собираюсь перелезть через забор. О'кей?
Паоло кивнул и не сдвинулся с места, пока Хайм не исчез за забором.
Хайм сдержал свое слово. Джулио Бруно больше не беспокоили. И не потому, что Хайм испугался Паоло и его шайки.
Но вокруг было столько возможностей заработать на жизнь, что не стоило связываться с перевозчиком овощей из-за паршивой пары долларов.
Так Паоло и Хайм встретились в первый раз. Вторично они повстречались в армии. Хайм дал себя завербовать по двум причинам: тяга к массовым убийствам и пара преступлений, числившаяся за ним. В армии Паоло и Хайм испытывали друг к другу такие же родственные чувства, что и на улице. Но в лагере, куда их направили для подготовки, они оказались в окружении солдат, презрительно относившихся к жиду и макароннику.
Клички их не волновали, но ни Паоло, ни Хайму не нравилось, что их так легкомысленно приняли. Однажды вечером в городке недалеко от лагеря они по очереди отловили и избили до потери сознания своих мучителей. После этого их оставили в покое.
Сложности у них снова возникли, когда во Франции они попали на поле боя. Источником неприятностей был новоиспеченный лейтенант, которому доставляло садистское удовольствие подстрекать других солдат к возобновлению оскорблений. Этому был положен конец во время атаки на немецкие траншеи. В какое-то мгновение Хайм оказался в зарослях кустарника наедине с лейтенантом. На фоне ружейной трескотни вокруг три выстрела Хайма не привлекли ничьего внимания.
Но когда Хайм оглянулся, то увидел солдата из своего отделения (одного из мучителей), глазевшего на него и мертвого офицера. Прежде чем Хайм успел среагировать, за спиной солдата показался Паоло и прикладом раскроил ему голову. Разделенные этими двумя трупами, Хайм и Паоло долго стояли и смотрели друг на друга. Ни тогда, ни после об этом случае меж собой они не говорили.
А Хайм об этом очень скоро и думать перестал. Но сейчас, увидев высокую, крепкую фигуру сицилийца, появившуюся в конце переулка за свалкой, опять вспомнил.
Паоло подошел к нему. Пряча лицо в тени и не задавая вопросов, ждал, когда Хайм заговорит.
– Это Гарри Дитрих сработал, – сказал Хайм. – Тот парень, который заходил к тебе в ресторан, чтобы толкнуть пойло Линча. Но сделал он это не один. За рулем был какой-то итальянец, которого Дитрих иногда использует. Имени его я не знаю.
На какое-то время Паоло замер в тени. Затем мягко сказал:
– А кто бросил динамит?
– Я его не знаю. Он новый человек в городе.
– Где живет Дитрих?
– Думаю, где-то в Ричмонде. Точно не знаю.
– Найди. Узнай, куда он ходит вечером.
– Ты знаешь, у меня на это нет времени, – огрызнулся тот. – Ты и так сорвал мне одно дело.
– Ладно. Когда ты это сделаешь, я буду у тебя еще в большем долгу.
Торжественность, с какой были произнесены эти слова, дошла до Хайма. Он знал, что сицилийцы склонны к странным клятвам, а эта была не совсем обычной.
– Я прощупаю, – сказал Хайм и, отшвырнув окурок, исчез в темном переулке.
* * *
Девица сладострастно потянулась на большой измятой постели, сонно зевнула и стала смотреть, как одевается Гарри Дитрих. Ее обнаженное тело было по-девичьи стройным, с маленькими остроконечными грудями. Ей едва исполнилось двадцать.
Когда Дитрих прошел в ванну, она соскользнула с кровати, надела пеньюар и шелковый китайский халат золотистого цвета. Не запахиваясь, она прошла в гостиную и налила себе в большой бокал коньяку. Сделав солидный глоток, удовлетворенно вздохнула.
В том, что ее содержит Гарри Дитрих, была одна весьма приятная особенность: выпивка, которой он обеспечивал ее, была всегда великолепна. Она опустилась на диван и сделала глоток поменьше, держа стакан изящными пальчиками с острыми ногтями, так гармонировавшими с ее тонкими подкрашенными губами.
Гарри вышел из ванной полностью одетый.
Это была другая приятная особенность: спать он предпочитал у себя.
Гарри подмигнул ей.
– Все было чудесно, детка.
Она надула губки.
– Если всё хорошо, почему ты всегда уходишь домой? Там, где хорошо, надо быть подольше.
Он расплылся от удовольствия.
– Мне так больше нравится. Оставлять тебя чуточку голодной. Тогда горячей встречаешь.
Она продолжала дуться. Тогда он рассмеялся, потрепал ее по щеке и вышел. После его ухода она позвонила молодому безработному саксофонисту, которого содержала на те деньги, что Дитрих оставлял ей каждую неделю.
А Дитрих на маленьком лифте спустился вниз и вышел через дверь с задней стороны дома, прямо к участку для стоянки машин. Он закрыл дверь, достал из кармана ключи от машины и направился к своему «паккарду».
Паоло вышел из тени и обеими руками схватил Дитриха за горло. Дитрих попытался закричать, но Паоло сжал пальцы, препятствуя этому. Ключи выпали из рук Дитриха, он стал дергаться и извиваться, пытаясь вырваться. Паоло оторвал его от земли, как пушинку, и сдавил ему горло сильнее, но не до смерти, а только чтоб перехватило дыхание. Дитрих начал лягать его ногами, бить маленькими кулачками по рукам. Но он уже слабел, в ударах не было силы. Паоло расставил ноги и продолжал держать его так, чтобы Дитрих лишь чуть касался земли своими ботинками. И держал, пока тот не потерял сознания.
Из темноты выскочил Вито Риккобоне и наклонился за выроненными ключами. Разогнув свою пухлую фигуру, он нервно огляделся вокруг.
Вито уродился пухлым и нервным, но это не мешало ему идеально выполнять свои функции.
Никого не увидев, он отпер и распахнул заднюю дверцу «паккарда».
Паоло швырнул бесчувственное тело Дитриха на пол машины, сам забрался на заднее сидение, наступив при этом на Дитриха. Вито захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль. Он не стал включать огни, пока они на тихом ходу не проехали полквартала.
Паоло посмотрел на удаляющиеся дома.
– Думаю, мне необходимо научиться водить.
Голос у него был совершенно спокойный.
– Конечно, – согласился Вито. – Парень, не умеющий водить машину, в наши дни – никто. Научиться нетрудно. Я могу научить всего за пару дней.
– Спасибо, – ответил Паоло. Пока они не доехали до гаража, он больше не проронил ни слова.
Вито купил гараж на деньги, полученные от Анджело Диморра и его брата Митча за организацию угона машин. Он вышел из машины и открыл гараж. Загнав туда «паккард», закрыл дверь и лишь затем включил единственную в гараже лампочку.
Паоло вылез из машины и посмотрел на его круглое потное лицо.
– Почему бы тебе не сходить в столовую и не перекусить, Вито? Когда нужно будет его увезти, я тебя позову.
Вито сделал вид, что колеблется.
– Ты уверен, что я тебе не понадоблюсь?
Паоло кивнул.
– Уверен.
Он знал, что Вито очень щепетилен в некоторых вопросах, и принимал это без презрения и раздражения. Он всегда принимал людей такими, как они есть. Каждый что-то имеет, а чего-то ему недостает. Нужно только брать от людей то, что они могут дать, было бы глупо ожидать от них того, чего у них нет.
– Тогда хорошо, – сказал Вито и, крайне благодарный, выскользнул наружу. Он мог понять свою младшую сестренку, влюбленную в Паоло. Он тоже преклонялся перед ним.
Когда Дитрих очнулся, то понял, что лежит на жестком и холодном цементном полу. Горло болело, рот был заткнут грязным платком. Руки были связаны, но ноги свободны. Глаза его различили крупного мужчину, сидящего на ящике в нескольких футах от него и что-то делающего с длинной струной.
Узнав Паоло, он забеспокоился. Несколько минут он соображал, что же тот делает со струной: Паоло вязал петлю. Сквозь засунутый в рот платок Дитрих издал приглушенный звук.
