— Я не знаю. Я полагаю, что они тоже не знают. Кислородная недостаточность — это очень опасно, не так ли? Я думаю, что даже если он и останется жив, то могут возникнуть серьезные осложнения.
Она попыталась представить себе крохотное существо, подвешенное под лучами яркого света и соединенное с различными приборами, но не смогла. Все ее мысли были о Дженни.
В течение нескольких минут они говорили с Лео о том, сможет ли ребенок выжить, и что будет с Дженни и Чарли, если он останется неполноценным.
— Возможно, если ребенок не выживет, это будет, в конце концов, лучше всего.
Харриет отрицательно покачала головой. Это было бы очень тяжело.
— Я думаю, что они захотят, чтобы он остался жив. Какой бы плохой ни была действительность, они все же захотят, чтобы он выжил.
Они скупо роняли слова друг другу, сознавая всю незначительность своего собственного несчастья, но все равно не могли забыть его или надеяться на его преодоление.
Харриет пила кофе. Снова посмотрев на Лео, она увидела, что он обхватил голову руками и опять заплакал.
— Лео…
Он вздернул голову.
— Если бы у нас был ребенок, Харриет.
Она подумала: «Если бы был… Какая же большая разница между словами «у нас будет» и «у нас мог бы быть». Разница между этими словами заставила ее понять еще более ясно, чем любое самое длинное объяснение, что их семейной жизни наступил конец.
— Если бы у нас был ребенок! — снова воскликнул Лео. Его охватил гнев. Харриет видела, что он воспринял свой собственный гнев почти с благодарностью, как будто он давал ему выход для облегчения его собственной боли. — Я бы любил ребенка, но ты так никогда не считала, не правда ли? Для этого заключаются браки. Они предназначены для создания семей. А не всего этого дерьма. — Он показал рукой на находящееся вокруг.
Ее глаза проследили за этим движением. Он имел в виду кафельный мозаичный пол и керамическую надкаминную полку, посудомоечную машину, испанские гравюры, висящие на стене, свадебные подарки на полках, картинки и безделушки, которые они сделали вместе.
— Я хотел очень много детей. Я был бы хорошим отцом, просто замечательным папой. Таким же, какими были для меня мои родители.
Харриет мельком подумала о Харолде Гоулде, ласковом добродушном человеке, любящем давать советы, как преуспеть в бизнесе, и о Эйврил, ее свекрови, для которой Лео был религией со всеми ее заповедями, основные из которых были связаны с едой.
— Но у нас не было никаких шансов для этого, не так ли? Главными были твои собственные интересы, твоя чертова карьера, твой маленький бизнес. Ты холодная самка, Харриет. Жить с тобой — все равно, что с роботом. Ты делаешь все, что от тебя требуется, потому что ты не любишь критики, но все это только механические действия, не правда ли?
Харриет перестала слушать. Он продолжал, как обычно, со свойственной ему смесью эгоизма, высокомерия и детского разочарования. Харриет знала, что в общем-то он был прав. Он мог доказать верность каждого своего обвинения, направленного против нее, но она не хотела больше изменяться ради него.
«Так вот что чувствуешь, когда перестаешь любить кого-нибудь, — подумала Харриет. — Видишь все вполне ясно во всех измерениях без всяких туманных надежд и ожиданий. Именно отсутствие надежды и говорит о конце».
Она встала и подошла к кофейнику, чтобы наполнить еще чашку. Такое количество кофе позволит ей бодрствовать, но и без этого она полагала, что не уснет.
Лео был также прав, когда возмущался, что она отказывала ему в ребенке. Они поговаривали об этом, однако довольно редко. Лео обычно интересовался отпрысками знакомых значительно больше, чем она, и это было во всех случаях, за исключением Дженни. Она наблюдала за течением беременности своей подруги с интересом, но без всякой зависти. Джейн, третий член их компании старых друзей, завидовала. Но Харриет не допускала такой возможности для себя. Она считала излишним даже обсуждать ее, так как полагала, что совершенно обязательным условием для материнства, таким же, как наличие матки, является стабильное положение, которое имела Дженни Тимбелл.
Она понимала, что просто не чувствует себя надежно возле Лео. Было удивительно, почему она никогда не приходила к этому выводу раньше.
Она также понимала, что время еще есть. Ей нет и тридцати, и были другие дела, которые нужно было сделать в первую очередь. Если бы на нее нажали, то можно было бы сказать, что она имела в виду успехи в бизнесе. Хотя она сама не могла бы сказать, каковы же должны быть эти успехи. «Что-нибудь большее, чем «Степпинг», — могла бы предположить она со столь нетипичной для нее неопределенностью.
Вспышка гнева у Лео прошла. Молчание Харриет лишило его необходимого топлива. Он сел и тупо уставился на поверхность стола.
Харриет подумала, что теперь она может представить себе ребенка Дженни. Она могла видеть его крошечные сложенные ручки и ножки и всю его птичью грудку, поднимающуюся и опускающуюся в мучительном дыхании.
«Живи дитя, живи», — приказывала она молча. Ей хотелось знать, жил ребенок в это мгновенье или уже умер.
Она взяла свою и Лео чашки и сполоснула их в раковине. Затем поставила их в сушилку, повернув соответствующие переключатели.
— Я ложусь спать.
Ответа не последовало, да она и не ждала его.
В спальне она разделась и забралась под двухспальное стеганое одеяло. Но через минуту она снова встала, взяла телефонный аппарат, стоящий на столике со стороны Лео, и перенесла его на свою сторону. Затем она снова легла и закрыла глаза. Ее интересовало — ляжет ли Лео в постель.
Они не смогут оставаться здесь вместе после того, что произошло сегодня вечером. Потом она вспомнила, что Лео собирался уехать завтра по делам на три дня. До его возвращения она должна найти, куда ей переселиться. Ее не волновало, что именно ей придется уйти. Мысль остаться здесь, в этом доме чужих людей, ее совсем не привлекала.
Когда Лео ложился спать, она еще не спала. Они лежали, повернувшись друг к другу спинами, и молчали. Через некоторое время Харриет забылась тяжелым, не приносящим отдыха сном.
Очень рано утром позвонил Чарли, чтобы сообщить, что Дженни проснулась нормально. Она, конечно, испытывает физические страдания, но все ее мысли связаны с ребенком. Состояние новорожденного не изменилось. Все будет зависеть от следующих нескольких дней, и если он выживет, то прогноз будет благоприятным. Пока врачи не могут сказать, насколько сильно задет мозг ребенка, да и поврежден ли он вообще.
— Это хорошо, — тепло сказала Харриет. — Это лучше, чем казалось сначала, не правда ли?
— Я думаю, что так, — согласился Чарли.
Обычно он был переполнен кипучей, бьющей через край энергией, но сегодня утром ничего этого в его голосе не чувствовалось.
— Могу я навестить ее?
— Возможно, завтра, Харриет.
— Хорошо. Передавай ей привет.
Харриет набрала номер телефона Джейн. Она работала учительницей в общеобразовательной школе в Восточном Лондоне. В течение дня найти ее было невозможно, а сейчас было еще достаточно рано, и можно было застать ее дома до ухода на работу.
— Джейн? Ты слышала, что случилось?
— Только что звонил Чарли.
— Что ты об этом думаешь?
— Надеяться особенно не на что.
Они обсудили между собой так взволновавшее их событие. Джейн была весьма прямолинейной незамужней особой, феминисткой и человеком, беззаветно преданным своим идеям. Иногда она раздражала Харриет, но она все равно любила Джейн за честность и сердечность.
— А не пойти ли туда, чтобы как-то поддержать ее, — предложила Джейн.
— Я уверена, что Чарли делает это.
— Гм. — Джейн была не слишком высокого мнения по поводу взаимоотношений между мужчинами и женщинами, которые ей самой никогда не приносили удовлетворения.
— Мы пойдем завтра.
— Хорошо. О, Боже, как жаль, что это произошло. Если кто-то в мире и заслуживает нормального здорового ребенка, так это Дженни. Я не могу представить себе хоть кого-то, кто мог бы быть лучшей матерью. А как сейчас твои дела, Харриет?
— Я расскажу тебе завтра, при встрече, — спокойно сказала Харриет. — А сейчас, до свидания.
Пока они разговаривали, Лео складывал носки и рубашки в парусиновую сумку. Затем он швырнул в сумку фотоаппарат и футляр к нему и застегнул молнию.
— Я пошел. Мне еще надо кое-что сделать в студии до отъезда в аэропорт.
— Понятно. У тебя ведь не было для этого времени вчера вечером из-за всего остального.
Он выпрямился с сумкой в руках.
— Харриет, я же сказал, что сожалею о случившемся.
— Нет, ты сказал, что сожалеешь о том, что мне довелось увидеть все это. Но ведь это же совсем другое, не правда ли?
Он колебался где-то между искренним раскаянием и раздражением, а затем вздохнул.
