время. Осторожные движения, внимательность, манеры. Что-то в ней начинает меня заинтересовывать. Уже не пугает её зимний загар, потому что я знаю об её азартности во многих делах. Она старается жить на максимуме, может быть немного торопится, поэтому часто результаты оказываются чрезмерными. На втором свидании не произошло ничего, и это отлично. Поцелуй, слова́ «пока», мысли.
В нашем обществе женщины умнее мужчин. Не по факту, а по статусу. Им положено знать всё наперёд, уже с малолетства, и они знают. Им положено отличать плохое от хорошего, и они отличают. Пусть всё это у них получается совсем плохо, но главное в нашей жизни ― это действовать. Уже не важно в каком направлении. Мне всегда нравилось, как молодые девушки развешивают ярлыки незнакомым людям. Три минуты совместных разговоров, четыре ничего не значащих фразы, ― и вот ты уже оказался дураком, козлом, принцем или негодяем. Из каких-то неведомых науке источников информации девчушки черпают для себя фантастические образы, их мимолётные выводы становятся непоколебимы даже законом всемирного тяготения, после чего никто и никогда на планете Земля не сможет переубедить их, даже если потратит на это половину жизни.
Иногда сидишь на первом свидании и смотришь в её помутневшие глаза каким-то сиротеющим взглядом, взглядом человека, которому всех жалко. Она говорит слова, съедая все гласные и половину согласных звуков, отворачивается, и изо всех сил сдерживается, чтобы не сказать тебе какую-нибудь гадость. А ты спокоен, уже не взволнован, и думаешь о чём-то своём. Ты думаешь о том, что если бы она была не дура, ты бы повёз её на экскурсию по городу, и рассказал бы о нём то, что почти никто не знает, показал бы его совсем с другой, закрытой стороны, ты повёз бы её в степь, чтобы она увидела как там красиво весной, или в горы, и заставил бы там посмотреть на землю с высоты полёта птиц, ты бы рассказал ей о том, как жили люди тысячу лет назад, что было до того, когда ещё ничего не было. А может быть, ты бы стал рассказывать о дальних странах, что где-то далеко люди думают о том же, о чём думаем мы сейчас, ты рассказывал бы о больших деревьях, маленьких городах, смешных обычаях, о рассвете на Волге, о древних поселениях, о капле росы в утреннем солнце. Говорил бы о людях и животных, о том, как взлетают самолёты и как корабли возвращаются в порт издалека. Может быть, ты рассказал бы ей о своём счастливом детстве или о том, кем бы все могли стать, если бы были романтиками. Но ничего этого ты уже не скажешь. Твоё место в восьмом ряду. На лбу твоём уже красуется ярлык идиота, и уже давно пора идти домой смотреть телевизор.
Третье свидание, а мы всё говорим и говорим. Я знаю, что ещё долго не иссякну, и всё жду, когда она скажет, что у неё болит голова и что я надоел. Спрашиваю об этом, а она говорит, что ей нравится меня слушать. И постоянно чувствую наши сомнения друг в друге.
Есть в мире девушки, сексуальность которых видна «невооружённым взглядом». Эти полусексбомбы бегают по разным городам нашей необъятной родины и верят, что фригидность ― это сексуально. Есть девушки, похожие на детей. Они ведут себя совершенно непосредственно, всё, что с ними ни происходит, ― правильно и так и надо, даже если это неизвестно где подхваченный сифилис или полтора года сексуального рабства где-нибудь в Папуасии. Их легко обмануть, но и легко сделать счастливыми. Ещё есть много всяких переходных и неопределённых вариантов. Но есть такие, о внутреннем мире которых сказать почти ничего нельзя ни с первого, ни со второго взгляда. Они всегда тайна, их мир всегда чуть больше, чем ты о нём думаешь. Проверить этих девушек сложно. Есть, пожалуй, только один способ, да и тот «варварский».
Мы продолжаем говорить, я приглашаю её к себе. Она отказывается. Начинается что-то вроде выяснения отношений. И, о чудо! Я узнаю, что она девственница. Глаза «старого извращенца» начинают гореть. Возможно, меня даже начало трясти, потому что что-то стало с голосом. Ей восемнадцать. Она девственница. Мне тридцать один, и я уже почти уверен, что никакие потные лапы её ещё не касались.
Странное чувство. Почему-то вечером этого дня стали вспоминаться типичные плейбои нашего времени ― двоечники и второгодники, «гомики» и сифилитики, дауны и альфонсы, нытики и тряпки. Сразу вспомнились школьные дебилы из параллельных классов, их пропахшая сигаретами и запахом гнилых зубов школьная форма, потёртые лица и грязь под ногтями. А потом восторженные взгляды моих одноклассниц в их сторону, эта их мечта быть в стаде, и чтобы где-нибудь в грязном подъезде их ущипнула за сиську грязной рукой с заусенцами парочка хрипатых удальцов. Вспомнилось то, что говорили мне многие девушки, их слова о том, что раз они могут сделать глупость, то нужно обязательно помочь им совершить её, и что я слишком чистый, чтобы заниматься «такими грязными делами». Весь вечер перед глазами почему-то проносились гомосексуалисты с их умением дружить с девушками, а потом и желание девушек «переделать» этих парней любым способом. Потом в уме скакали ноющие неудачники, которых девушкам всегда жалко. Ну как такому не дать, он же такой милый? И уже не важно, что после него заводятся лобковые вши.
Вечером этого дня я сидел, думал и улыбался. Да я знал, кто в нашей стране становится первым парнем у большинства девушек, но теперь почти точно знал, что весь этот сброд к моей новой девушке не прикасался. Она не для них, она для меня. А ещё я постоянно радовался, потому что всё-таки применил тот «варварский» способ, который позволяет прочитать хоть как-то этих таинственных женщин.
Это было на набережной. Весеннее тепло летало в воздухе, небо серебрилось, деревья оживали, земля грелась на солнышке изо всех сил. Мы продолжали говорить, она иногда улыбалась, но потом я почувствовал, что когда она стесняется, лёгкое возбуждение пробегает по её щекам, а в глазах начинает играть огонёк. Она скрывает это, но получается не идеально. Мы остановились. Я чувствую её запах. Духов нет, и от этого становится ещё приятнее дышать её воздухом. Я смотрю на неё, а она не знает что делать. Приятно. Я целую её. Она отвечает, может немного неловко, но с интересом. Я начинаю целовать её шею, уши и Это началось. Какой-то фейерверк в глазах. Она теряет равновесие, но я крепко держу её в руках. Теперь уж точно ни одна сила в
