— Пошли? — пробурчал Гейлорд, прервав размышления Оливера.
— А что теперь?
— Еще много чего будет. Я, например, пойду сейчас рассортирую эту кучу. Потом будет собрание в главном зале. И еще сегодня вечером мы гуляем — не в честь того, что вас принесло, или еще там чего-нибудь, просто где-то раз в две недели мы всегда немножко развлекаемся. Скромный такой дебош. М-да. Все упьются до поросячьего визга. Уловил мою мысль?
— А что там будет, на собрании?
Гейлорд осклабился, обнажив неровные желто-коричневые зубы.
— А ты приходи — увидишь.
3. СКРОМНЫЙ ТАКОЙ ДЕБОШ
Сумерки сгущались. Вместе с ними на Копру опустился слепой желтый туман, стелившийся по земле длинными тонкими лоскутами, собиравшийся в комья, заползавший в каждую впадину. Он обволакивал дома и запущенные огородишки, коричневым склизким налетом оседал на защитном костюме Оливера.
Туман пришел с мусорных барханов, и Оливер даже через респиратор ощущал его тяжелый едкий смрад, к которому жители Копры давно привыкли. Подобные мелочи их не интересовали.
В домах зажигали свет, в сером сумраке проулков сновали возбужденные люди. Деревня готовилась к вечернему празднеству.
Оливер вошел в зал заседаний, пока еще пустой. Было холодно и уныло. По всему залу в беспорядке стояли потрепанные самодельные стулья, частью сломанные или опрокинутые. Ветхие деревянные стены, сплошь покрытые покоробившимися от сырости заплатами. По полу свистели ледяные сквозняки. От холода не спасал даже термокостюм, и Оливер, дрожа, забился в угол.
В дальнем конце зала находилось грубо сколоченное из прогнивших досок возвышение, нечто вроде сцены, над которым тускло светились две лампочки. В их тоскливом свете зал казался еще дряхлей.
Начали подходить люди. У каждого была с собой бутылка с самогоном, — как правило, уже далеко не полная. Вскоре зал был битком набит грязными, омерзительно пахнущими, пихающими друг друга и хрипло хохочущими в полный голос копранцами.
Крупные мясистые мужчины. Женщины, расплывшиеся от частых родов. Худые костлявые старики с лицами, похожими на обтянутые потрескавшейся кожей черепа, с растянутыми в бессмысленной ухмылке беззубыми ртами. И шныряющие под ногами замурзанные детишки, на которых никто не обращал внимания.
И всем на все было наплевать. Они пришли сюда как следует поразвлечься. Грязь, мусор и вонь — кого они здесь могли волновать?
Когда все собрались, Айзек Гейлорд протолкался через толпу и вспрыгнул на возвышение. Его лицо лоснилось от пота, большущий рот растянулся в ужасной ухмылке, он размахивал плоской пластиковой фляжкой с самогоном, требуя тишины. Понемногу гомон затих, и люди приготовились слушать.
— Значит, так! — заорал Гейлорд. Его гортанный голос прогремел по всему залу. — Щас вы услышите, чего я хочу сказать. До того, как начнется гулянка, я хочу сделать по-настоящему важное сообщение!
Зал разразился свистом и выкриками, но Гейлорд только осклабился и мощно отхлебнул из фляжки. Причмокнув от удовольствия толстыми губами, он залез пятерней к себе за пазуху и принялся энергично чесаться.
— Это насчет инопланетянцев, этих, что нынче прилетели, — взревел он еще раз. Гомон в зале вдруг стал затихать, и через несколько секунд все напряженно ожидали, что скажет Гейлорд. Тот сделал паузу.
— Такие, стало быть, дела, — сказал он совсем негромко, так что зал еще более затих. — Как они сели сегодня, так я с ними переговорил. Дома у себя. Чтобы, значит, разобраться, чего их сюда принесло. Чего они делать собираются, значит. Ну, вам не надо рассказывать, какие инопланетянцы из себя — увертливые ханжи с бабскими повадками, которые думают, что они, значит, аристократы духа, а мы все здесь — жопы безмозглые!
Зал взревел от хохота. Оливер усмехнулся. Гейлорд мастерски настроил аудиторию в свою пользу, сплотив ее перед лицом общего врага.
— Ладно! Инопланетянец этот, который Ларкин, он, короче, из правительства, ну. Сидит он это у меня дома и размахивает своими бумажками. Поняли? И несет его на ту тему, что они, дескать, не сводят глаз с нашей Говнюхи и беспокоются, что она стала слишком толстой. Что, мол, скопилось на ней слишком много мусора. А сейчас — слушайте! — сейчас будет важный момент! — он сделал театральный жест. В зале стояла тишина. — Так вот, этот человек, этот инопланетянец, сидя в моем собственном доме, сказал мне своим писклявым голосом: если здесь накопится еще больше мусора, то вся Говнюха развалится на куски! Разлетится ко всем чертям, и всем нам будет крышка!
Толпа растерянно зашепталась. Гейлорд отвернулся от них и стал расхаживать по краю возвышения, изображая суровость и озабоченность. Аудитория жаждала продолжения, и он умело затянул длиннющую паузу. Народ изнывал от нетерпения.
Гейлорд остановился на середине сцены.
— Но есть еще более интересная штука, — сказал он, — простая, как я не знаю что. Эти чистюли с носовыми платочками, эти ублюдки с вылизанных астероидов, они сто лет валят сюда все помои, потому что терпеть не могут грязь на своих собственных мирах. Не хотят ее видеть, не хотят ее нюхать, ну. Они боятся ее! Они говорят… сейчас я скажу вам, как они говорят! Они говорят, что она оскорбляет их… эстетические чувства, — выговорил он насмешливо и неожиданно плюнул на возвышение. — Они боятся собственного дерьма! — он говорил все громче, все злее, все неистовей. — Стыдятся его! Теперь вы поняли, почему их так волнует судьба нашей мусорной кучи? Вы поняли, зачем завтра прилетит еще один корабль, зачем они будут склеивать Говнюху, чтобы ее не разнесло на куски?!
Наступал кульминационный момент его речи, и он снова умолк, обводя взглядом толпу. Аудитория бурлила.
— Ну, Айзек, давай! — крикнул кто-то, и остальные тут же подхватили: — Скажи, Айзек!
Лицо Гейлорда расплылось в злобной ухмылке. Он еще раз изрядно приложился к фляжке, неистово захохотал и принялся, качаясь, ходить взад-вперед по сцене, взмахами рук призывая народ к вниманию. Даже сквозь слой грязи было видно, как побагровело его лицо.
— Ну, хорошо! — крикнул он. — Я скажу, только заткнитесь!
Через некоторое время шум затих.
— Это ржачка! Это просто умора! Эти засранцы трясутся от страха, что наша Говнюха рванет, так? А? Так? А знаете, почему они так этого боятся? Да просто потому, что если она рванет, она засрет весь этот проклятый Пояс Астероидов! Все их стерильные, антисептические, дезинфицированные мирки! Каждый махонький астероид! Их всех завалит грудами ВОНЮЧИХ ПОМОЕВ!!!
Он стоял, пошатываясь, осклабившись в скабрезной улыбке. Слушатели орали и бурно аплодировали. Самогон лился в распахнутые глотки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
