отбирал пакеты, не давая носить тяжести. Его любовь к нам видели только мы — за это мама любила отца ещё больше. Когда мы приходили домой после прогулки или важных дел, мы садились ужинать и рассказывали друг другу новости, истории и ситуации за день.
В первую очередь папа обращался ко мне:
— Анна, как сегодня поиграла с Эдом и Лизой? Малыши не обижали тебя?
Если я рассказывала, как весело провела время с друзьями, он улыбался и задавал другие вопросы. Но если он узнавал о том, что меня или близнецов Портманов обидели, то превращался в орла и гордо вставал на защиту по-своему, скрытно, пугающе, но впечатляюще! Люди не осознавали, как оказывались в когтях опасного хищного зверя, в миг жалея о том, что связались со мной. Он не вёл воспитательных бесед с детьми, а подходил к их родителям, тихо нашёптывал на ухо вещи, которые поймут только взрослые, а те твёрдо кивали ему в ответ. На следующий день я получала порцию сожалений и просьб о прощении. Что именно говорил мой отец — не известно — об этом знают лишь родители обидчиков.
После этого папа приходил домой, пёк с мамой пирог, заваривал чай и садился рядом с книгой в руках. Его тёмно-каштановые волосы щекотали мне ухо, так как он всегда ходил с длинными по плечи прядями. В обычные рабочие дни папа собирал их в хвостик. Маленькой, я часто подшучивала и смеялась, что он может ходить со мной в садик и называться Дианой, на что он сдержанно отвечал:
— Хвостики носят не только девочки, милая!
Каждый вечер отец рассказывал о волшебных мирах и о том, как важно ценить жизнь и свободу: свою, окружающих людей, творений природы. Также он читал мне классику и заботился о том, чтобы я всегда понимала, о чём идёт речь. Поэтому, с самого детства, своими наставниками я считала: А. Пушкина, А. Чехова, М. Булгакова, Ф. Кафку, Дж. Лондона, М. Митчелл, А. Ахматову и другие столпы всемирной литературы. Именно отец посодействовал тому, чтобы я стала писателем и поступила в это замечательное училище. Он сам когда-то писал рассказы о разных мирах — волшебных и мрачных, о мирах, где существуют законы, непостижимые нам, и законы эти писаны существами иного происхождения. Мне нравились его рассказы, будучи ребёнком, они казались мне просто фантастичными.
Теперь я понимаю, почему он не нравился людям. Мой папа считался чудаком, но тем чудаком, которому боишься перейти дорогу. Мужчины страшились и обследовали завистливыми взглядами, а женщины — восхищёнными. Люди судачили про меня и маму разные вещи, лишь бы разозлить его, и у них получалось. Какое-то время мама ходила за ним по пятам, чтобы умерить его пыл и жёсткий нрав, намереваясь этим уберечь от глупостей. Тогда я поняла, что никакие рубашки и запонки не скроют отцовский гнев. Несмотря на некоторые сложности, жизнь у нас обретала спокойное и приятное течение. Я всегда ощущала себя под защитой папы и в окружении маминой нежности, но после исчезновения мужчины в нашем доме, счастье исчезло.
На следующий день после очередного семейного ужина (к слову, тогда мы играми в монополию) я встала с утра пораньше, чтобы обсудить с ним новые стратегии, но всё, что я увидела в тот день, это пустые гардеробы, где хранились его рубашки, брюки, ремни, подтяжки, ботинки и прочие вещи, которыми папа окружал себя. Мама сидела у окна в опустевшей спальне. Когда я подошла к ней, она посмотрела на меня своим привычным взглядом. Тоски я в нём не увидела. Она мужественно молчала об его уходе, дабы я не начала интересоваться положением дел, не задавала вопросов. А я задавала их. Любой бы расспрашивал мать на моём месте, но в ответ слышала лишь: «Когда ты вырастешь, ты всё поймёшь». И вот я выросла. Скоро мне будет восемнадцать лет, но я до сих пор не понимаю, почему он так резко появился в её жизни и также же резко исчез из нашей.
Я выросла с огромной дырой в груди, беззащитная и неуверенная в себе. Его больше не было рядом, и он больше не нашёптывал родителям хулиганов вещи, которые заставляли их воспитывать своих детей лучше. Я больше не ела пироги и не читала классику, я стала ненавидеть его рассказы — обида крепко держала за горло. Он просто исчез и даже не попрощался со мной. За это я не могу его простить.
И только теперь, спустя много лет, я продолжила читать книги, научилась печь яблочные пироги, ждала бабушку с мамой, чтобы угостить их, напоить чаем и учтиво расспросить о прошедшем дне, как когда-то поступал он — самый любимый нами мужчина, хозяин ветхого дома.
Глава 6. «Королева всех луж»
Уже шестнадцатое сентября. Утром мама подарила мне браслет, в качестве подарка папы на совершеннолетие — это была последняя вещь, которую отец передал перед исчезновением — гравированное украшение с удивительными и неизвестными красными камнями. Браслет идеально сел на кисть. Я почувствовала себя взрослой.
После посиделок с друзьями в нашем любимом кафе, где подают хорошие десерты и горячий шоколад, мы отправились по домам. Вечерело. Фонари тепло указывали нам путь. Часом ранее на город упал дождь и оставил после себя огромные лужи. Приглушённый городской шум, раздающийся эхом по мокрым безлюдным улочкам, напоминал о детстве. О босых пробежках по влажному асфальту, ловле жуков, играх в мяч, рыбалке у оврага, возращении домой после школы в сильный ливень. Я осталась позади, погружённая в собственные мысли, в то время как близнецы спорили о чём-то своём.
Лиза настаивала, что играть «песенки» куда проще, чем заниматься литературой, глубина которой сравнима разве что с Марианской впадиной. Эд же утверждал, что она ошибается. Ведь очень даже нелегко повторить на слух достаточно сложное произведение или самолично сочинить красивую композицию, чем придумывать «рассказики». Я считаю, что бесполезно спорить кто лучше, а кто хуже. Каждый мастер хорош в своём деле, каждый заслужил похвалы и уважения.
Лужи, словно зеркало, отражали небо и ветви деревьев. Это поразительно и… волшебно, как в папиных рассказах.
— Анна, когда ты собираешься меня нарисовать? — игнорируя сестру, ко мне обернулся Эдуард.
— Даже не знаю. Может быть летом? Как раз наступит твой день рождения, и я сделаю тебе подарок, — не без иронии в голосе ответила я.
— Летом? Это слишком долго! Через столько времени я могу быть не
