Зайцев как-то странно смотрел на меня.
— Может быть, может быть… Ну, а как тебе человек на лестнице?
Это самое слабое место в ее версии. Притянуто за уши. Слишком часто нам подсовывают таких случайных прохожих, которых невозможно установить и допросить. Но с другой стороны…
— Разве можно полностью исключить случайности?
Зайцев посмотрел на меня с тем же выражением.
— Признайся, тебе хочется ей верить?
— Я стараюсь верить каждому. До тех пор, пока он меня не убедит, что этого делать не следует.
— Брось, Саша! Ты же не интервью даешь для газеты! Мы с тобой профессионалы, постоянно имеем дело с ухищрениями разного рода, обманом, ложью. Это неизбежно сказывается на отношении к тому, что нам рассказывают, появляется критичность восприятия, в общем, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Без этого мы не смогли бы успешно работать — любой обвел бы вокруг пальца… Но интересный психологический феномен: я поймал себя на том, что мне хочется верить Нежинской! И принимать за правду ее толкование самых сомнительных фактов! Вчера весь вечер ломал голову, пытаясь это объяснить, — не мог… А сегодня вижу, что ты тоже утратил специфику восприятия! Так?
А ведь действительно, Зайцев прав! Что же получается?
— Да, точно… Я тоже склонен ей верить. Даже с этим сомнительным человеком на лестнице…
— Вот видишь!
— Но, может, она действительно говорит правду! Мы это чувствуем и верим ей, несмотря на мелкие неувязки. И тут же удивляемся своей доверчивости. Значит, мы не чрезвычайно доверчивы, а слишком подозрительны. Все становится на свои места, и оснований для беспокойства нет!
— Подожди, Саша, давай без шуток.
Зайцев выглядел озабоченным, и мне стало неловко за свое зубоскальство.
— Противоречий и неточностей в рассказе Нежинской — вагон и маленькая тележка. Я буду раскручивать каждое, невзирая на субъективные ощущения, но сейчас речь даже не об этом. Тебе не кажется, что мы столкнулись с очень странным преступлением?
Следователь выжидающе поднял брови.
— А что в нем, собственно говоря, странного?
— Давай посмотрим. — Зайцев взял ручку и положил перед собой листок бумаги для заметок. — Необычный способ: выстрел с дальней дистанции в окно седьмого этажа из нарезного оружия. Раз!
Он поставил жирную единицу.
— Звука выстрела никто не слышал. Значит, глушитель? Два! Выстрел прицельный, точный, несмотря на расстояние. Скорее всего использовалось специальное прицельное устройство. Три!
— Стоп, стоп, стоп! — перебил я его. — Ты уж совсем расфантазировался! Глушитель, прицел! Это же Гусар придумал! Ну, ему-то простительно…
Мало ли почему не слышали выстрела! Уличный шум, машина проехала, ветер отнес звук — тысяча причин! Да и далеко! А малокалиберка, например, хлопает слабо — Что касается точности, то хороший стрелок и без прицела обойдется!
Зайцев слушал с легкой усмешкой.
— Я говорил с экспертами-баллистами. До крана — девяносто два метра.
Это много. Значит, стреляли из боевого оружия, а не из мелкашки. А в темноте по цели в освещенном окне даже хороший стрелок без специального устройства вряд ли попадет.
— Этак ты договоришься до инфракрасного стереоприцела!
— Не исключено.
Зайцев произнес это настолько серьезно, что мне стало не по себе.
— Далее. Пули у нас нет. Четыре! Стекла по случайному стечению обстоятельств разбиты вдребезги. Пять! Потерпевшая ничего не знает. Шесть!
Мет ни одного очевидца — семь! Неизвестно, кто звонил в «Скорую», — восемь! Противоречия между обстановкой места происшествия и показаниями Нежинской — девять! А мы с тобой склонны ей верить! Десять!
Зайцев намалевал на исчерченном листке огромную десятку и отбросил ручку.
— Не слишком ли много неясностей, стечении обстоятельств и мешающих следствию совпадений? У тебя в практике было хоть одно подобное дело?
Дело, в котором полностью отсутствуют улики, соображения о причинах и мотивах преступления и даже основания для выдвижения обоснованных версий? Лично у меня не было!
Он встал, обошел стол, выглянул в коридор и, плотно захлопнув дверь, подошел к сейфу. Позвенел ключами, с лязгом повернул стальную ручку, вытащил из внутреннего отделения лист бумаги и, вернувшись на место, положил перед собой текстом вниз.
— А Нежинская, между прочим, работает в НИИ проблем передачи информации и, насколько мне известно, в группе, разрабатывающей совершенно новый перспективный метод! Все вместе взятое заставляет проверить вот эту версию.
Он протянул лист:
— Прочти внимательно.
Я читал очень внимательно, потом еще раз и, не удержавшись, покрутил головой:
— Ну, ты придумал!
— Конечно, она совершенно непривычна и кажется невероятной, но полностью охватывает всю совокупность «случайностей». Поэтому игнорировать ее нельзя.
— Однако это находится вне нашей компетенции…
— Что — это? Голая гипотеза? Я звонил туда. — Он неопределенно указал через плечо. — Говорят: проверяйте, будут подтверждающие факты — подключимся…
— И потом, я бывал в НИИ ППИ…
Зайцев встрепенулся:
— Когда?
— Месяца два назад, сразу после разбоя… Их инженер видел, как уходили «Призраки», чуть не раздавили его в лепешку… Так вот, в подробности я не вдавался, но, кажется, никакой оборонной тематики у них нет.
— Сейчас все надо проверять тщательно. С учетом многочисленных странностей происшествия.
— Ну хорошо, будем проверять.
Я задумался: спросить или обидится?
Следователь почувствовал и вопросительно посмотрел на меня.
— Слушай, Виталий, а зачем ты выглядывал в коридор? Что надеялся увидеть? Или кого?
Зайцев засмеялся:
— Глупости, конечно. Но, знаешь, когда подумаешь, что это может быть действительно так, — он показал на лист, который я держал в руках, — ей-Богу, не по себе становится!
— По-моему, ты преувеличиваешь.
Зайцев пожал плечами.
— А как себя чувствует потерпевшая?
— Нормально… Ранение касательное, повезло: пуля скользнула по ребрам. Кстати, — он улыбнулся, — она совсем не похожа на свою фотографию.
— Когда выписывают?
— Обещают через неделю. За это время отработай институт, если не будет никаких зацепок, займись версией ревности. Пройдись по ее связям, установи круг общения…
— Характер взаимоотношений с окружающими, особое внимание — бывшему мужу, — продолжил я. — Так?
— Иными словами, не учи ученого. Что ж, вас понял. Ну ладно, посиди минуту.
Зайцев отстучал на машинке несколько строк, подписал и дал бумагу мне.
Письмо на имя начальника райотдела. «В связи с расследованием уголовного дела по факту покушения на убийство гр-ки Нежинской М. В, прошу активизировать розыск преступника, а также принять меры по установлению личности очевидцев и иных лиц, осведомленных по интересующим следствие вопросам. В порядке статьи 127 У ПК РСФСР поручаю в случае необходимости производить допросы свидетелей и протоколы направлять в мой адрес».
— Все ясно?
— Яснее некуда. — Я изобразил почтительный поклон. — Разрешите выполнять?
— Выполняйте.
Подыгрывая мне, Зайцев важно махнул рукой:
— И не забывайте докладывать о ходе работы!
— Может, прикажешь докладывать и о ходе личной жизни?
Следователь улыбнулся.
— Не стоит. Это оставь для дневников. Или мемуаров.
— При том объеме заданий, которые ты мне даешь, мемуары останутся ненаписанными — на личную жизнь просто не остается времени…
Глава четвертая
КРЫЛОВ
В шутке Крылова имелась немалая доля истины. Когда он учился в школе, его время четко делилось на урочные часы и часы отдыха. Распорядок дня висел над столом перед глазами и неукоснительно соблюдался: строгий отец и властная мать поддерживали в доме железную дисциплину. Выйти гулять с пятнадцати до восемнадцати — промежуток, отведенный для выполнения домашних заданий, — было так же невозможно, как, например, закурить за семейным столом, плюнуть на воскресной прогулке или привязать банку к хвосту соседского кота.
Зато в восемнадцать наступала свобода, которой можно было пользоваться как угодно (не нарушая, разумеется, принятых в семье принципов поведения) с одним обязательным условием: вернуться не позже установленного срока. И насколько Саша помнил, это условие соблюдалось им при любых обстоятельствах.
После восьмого класса родители отдали Александра в техникум, чтобы приобрел хорошую специальность, приучился работать и не стал, упаси Боже, валять дурака с ранних лет. Техникум был выбран не просто так — престижный, радиотехнический, программа оказалась сложной, не имеющий склонности к точным наукам Александр учился с большим трудом, и только выработавшаяся привычка подчиняться дисциплине помогла пересилить неоднократно возникавшее желание бросить все к чертовой матери и пойти рабочим на завод.
