– Не больно-то справедливо.
– Да. Но я ничего не могу с этим поделать.
Улыбку снова как волной смыло – казалось, Нинуса покинули все силы. Теперь он стал даже бледнее, чем тогда, когда выступил из темноты. Гальф никогда не встречал никого печальнее и несчастнее.
– Мне жаль, – сказал бродячий артист. – Должно быть, это ужасно – быть оторванным от родных столько лет.
Нинус пожал плечами.
– Я даже не помню, как они выглядят. – Он начал напевать про себя что-то похожее на колыбельную и поднес руку к лицу, поглаживая свою щеку.
Гальф поежился. Надо ли утешить его и сказать этому странному бледному юноше, что он-то знает, каково расти без семьи? Мороз идет по коже, когда представишь, что это место со временем сделает его таким же несчастным, как Нинуса.
На щеку Гальфа шлепнулась капля воды. Он посмотрел вверх на щель в балках. Дневной свет посерел – видно, облако нашло на солнце. Еще несколько капель упали на его запрокинутое лицо. Снаружи шел дождь. В сердце у него затеплилась надежда.
– Ты пытался когда-нибудь убежать? – поинтересовался Гальф.
Не дожидаясь ответа, он подошел к столу и сбросил книги на пол.
– Эй, – воскликнул Нинус, – это мои книги!
– В мире полно книг, – сказал Гальф. – Я покажу.
Гальф взобрался на расчищенную крышку стола. Уцепившись за сплетенные прутья, он полез вверх по железной стене. Это было совсем не просто – все равно что карабкаться по стволу дерева, цепляясь только за шершавую неровную кору, но он был сильным и гибким и вскоре преодолел половину пути. Стена здесь оказалась более гладкой, и Гальфу пришлось изогнуться и до отказа вытянуть руки, чтобы уцепиться за следующую опору, – обычный человек такого бы не сделал. Каждый раз, выполняя очередной невероятный маневр, он слышал шумное дыхание Нинуса и чувствовал прилив гордости. Другие пленники называли его уродцем. Если бы они только видели, на что этот уродец способен.
Наконец акробат достиг места, где стена смыкалась с наклонным сводом. Повиснув как паук, он прижал лицо к узкой щели между балками и выглянул наружу. До него донесся запах нечистот.
Внизу тянулись запруженные людьми улицы Идиллиама. За ними, на краю города, вырисовывалась отвесная скала, известная как Высокая гора, которую Пип показала ему в день приезда.
– С ее вершины, – сказала Пип, – можно увидеть все три части королевства. Вот бы нам туда подняться!
От этого воспоминания глаза Гальфа подернулись подозрительной влагой, но дождь здесь был ни при чем. Увидит ли он Пип вновь?
Рядом с Высокой горой виднелся монументальный Идиллиамский мост – конструкция из огромных камней, пересекавшая ущелье между столицей Торонии и обширными зелеными лесами Исура. Казалось, что прошла целая жизнь с того времени, как «Древопуты» въехали по этому мосту в город. Хотя произошло это всего пять дней назад. Сейчас мост давал надежду на спасение и свободу, но он был так далеко. Гальф не понимал, как до него добраться.
Шаг за шагом.
Он принялся изучать крышу. Как раз ниже щели, сквозь которую он смотрел наружу, водосточные желоба пересекались над толстой сточной трубой. Верхняя часть трубы была открытой – именно оттуда шел тошнотворный запах. Под крутым углом труба шла вниз вдоль Сферы небесной.
До самой земли.
Дверь камеры загрохотала. Со скачущим сердцем Гальф скатился вниз по стене, отпустил руки, прыжком преодолев последние несколько метров до пола. Как только он приземлился, окошко на двери открылось, и толстая рука просунула в камеру две помятые металлические миски. В одной была дымящаяся свиная отбивная, две картофелины и гора тушеной капусты. Во второй плескалась отвратительная бурая похлебка.
Не удержавшись, Гальф спросил:
– Предполагается, что мы будем драться за еду?
На уровне его глаз открылось другое окошко – оказалось, через него на заключенных смотрит Блист.
– Знай свое место, уродец, – сказал тюремщик. – У меня нет приказа обращаться с тобой по-особому. Ты же не принц?
– Конечно, не принц! – произнес Гальф, но окошко уже захлопнулось. Он повернулся к Нинусу. – О чем он говорил? При чем тут это?
К его удивлению, его сокамерник отвесил ему поклон.
– Принц Нинус к вашим услугам. Мне следовало потребовать, чтоб ты поцеловал мне руку, но, полагаю, мы уже миновали этот этап.
– Принц… Ты хочешь сказать, что ты сын?.. – от удивления Гальф все слова порастерял. – Но что ты тут делаешь взаперти? Ты сказал, что это король приказал, но разве он не?..
– Мой отец? Да, он мой отец. Но еще он сумасшедший – убежден, что все вокруг собираются скинуть его с трона.
– Почему?
– Кто знает? Может быть, потому, что он и сам захватил власть силой. Когда мне было шесть, он вбил себе в голову, что я буду следующим, кто попытается лишить его короны, поэтому и запер меня. У матери – я имею в виду королеву – не было другого выбора, кроме как согласиться с этим. Но она делает все возможное, чтобы моя жизнь была сносной, – глаза Нинуса округлились. – Вот почему ты здесь. Она послала тебя сюда, чтобы ты стал моим товарищем!
Лучезарно улыбаясь, принц Нинус обхватил Гальфа руками и обнял так крепко, что у того ноги оторвались от пола. Гальф с честью выдержал объятия. Уродливый акробат из бродячего цирка втянут в наследственную вражду королевской семьи – да от такого можно было умом тронуться! Гальф знать не знал своих отца и мать, а единственным воспоминанием Нинуса о родителях остался день, когда они упрятали его под замок.
Ничего удивительного, что он стал таким.
Все еще улыбаясь, Нинус поставил Гальфа на землю и взял миски с едой.
– Поделимся? – радостно спросил он.
Глава 3
– Черный ли…
Слова замерли на посиневших от холода губах ведьмы. Дрожь пробежала по ее телу. Одна из лосиных шкур сдвинулась в сторону, открыв костлявое запястье и руку, похожую на паучью лапу.
Тарлан поменял меховое одеяло и провел рукой по лбу старой колдуньи. Ее кожа была холоднее льда, который обрамлял вход в пещеру. Дотянувшись до стены, Тарлан сорвал с нее еще одну шкуру и накрыл неподвижную фигуру.
– Не пытайся говорить, Мирит, – сказал он. – Просто отдыхай.
Он подобрал ветку и подбросил ее в огонь. На мгновенье пламя вспыхнуло, но почти сразу ослабло, едва мерцая. Вскоре придется идти за дровами. Но он не может оставить Мирит в таком состоянии. Она казалась такой маленькой, такой слабой. Как ребенок.
Глядя на нее такую, Тарлан на мгновение почувствовал головокружение, как будто время замерло или сдвинулось – словно прошлое наложилось на настоящее. Не так ли выглядел он для Мирит тринадцать лет назад, когда она нашла беззащитного ребенка, брошенного на ледяных просторах Яласти? Когда она подобрала его, приютила, заботилась о нем, пока он рос.
Как мать.
У края очага на последних дотлевающих угольках стоял глиняный горшок. В нем была гуща от похлебки, которую Тарлан приготовил накануне вечером. Он погрузил миску в горшок и зачерпнул дымящееся варево.
Просунув свободную руку под плечи Мирит, он приподнял ее и усадил. Тарлана поразило, какой она стала легкой. Впервые ему в голову пришло, что ведьма может умереть, и эта мысль наполнила его ужасом. Те же мысли, что пришли следом, были еще ужаснее.
Заботиться о Мирит – это для него самое главное. Если она умрет, то только по его вине.
– Вот, – сказала он, прижав край миски к ее губам, – постарайся попить.
Мирит покачала головой. Она выпростала дрожащую руку из-под лосиной шкуры и оттолкнула миску с силой, неожиданной для женщины, что лежала пластом уже несколько дней.
– Черно… – начала было она и разразилась мучительным кашлем.
– Что? Что черное?
– Ли… Чернолист.
Тарлан проклинал себя за недогадливость.
– Чернолист? Ты хочешь, чтобы я его раздобыл? Это лекарство? Оно поможет тебе?
Мирит кивнула. Тарлану показалось, что он слышит, как скрипят ее хрупкие позвонки. Он положил миску и опустил Мирит на кровать.
Потом, вскочив на ноги, схватил свою одежду и набросил себе на плечи. Голова снова закружилась. В этот самый плащ он был запеленат, когда Мирит нашла его. Сейчас Тарлан вырос настолько, что его можно было носить, не подметая подолом пол пещеры.
Нагнувшись, он поцеловал Мирит в лоб. Ее глаза были закрыты. Он прижался щекой к ее губам, чтобы убедиться, что она еще дышит, взял свое охотничье копье и вышел из пещеры.
Когда он шагнул на уступ, ледяной ветер Яласти отбросил его назад на отвесную каменную стену. Тарлан заставил себя выдержать это порыв. Он знал этот ветер всю свою жизнь и мог с ним потягаться. Плотно закутался в плащ – теплый черный бархат помогал ему бросить вызов холодной белой пустыне.
