Позднее она решила, что именно благодаря игристому теплу рома ей удалось не испугаться, когда дверь с противоположного конца коридора приоткрылась на несколько сантиметров, как будто стоящий с той стороны замер на пороге. Она с любопытством прислушалась к мужским голосам и поняла, что они разговаривают на алусианском языке, как вдруг дверь резко распахнулась и в полутемный коридорчик шагнул мужчина в алусианских одеждах.
Дверь тут же закрылась у него за спиной.
И Элиза с человеком в маске остались наедине.
Он едва заметно склонил голову влево, как будто сомневался в том, что действительно видит перед собой. Она, в свою очередь, смотрела на него с не меньшим любопытством. Создавалось впечатление, что он заполнил весь коридорчик, который показался настолько маленьким, что Элиза почувствовала себя так, как будто ее вжали в стену. Но благодаря выпитому рому внутри нее бурлили веселье и беззаботность, и, опираясь на стену, она даже умудрилась сделать реверанс, пусть и немного с перекосом вправо.
— Здравствуйте! — произнесла она с улыбкой.
Алусианец промолчал.
Она решила, что, скорее всего, он не говорит по-английски. Или, быть может, слишком скромен. Если он был болезненно застенчив, значит, заслуживал ее сочувствия. Элиза вспомнила одну из своих подруг — у той очень сильно болел живот в те дни, когда ей приходилось бывать в обществе. Сейчас она замужем, мать шестерых детей. По всей видимости, больше она не избегает общества.
Элиза подняла свой бокал, помахала им перед незнакомцем как маятником.
— Вы уже пробовали пунш?
Он посмотрел на ее бокал.
— Очень вкусно, — заверила она и отпила из бокала. Наверное, добрую половину. И тут же захихикала от своей бестактности. Она забыла практически все, что знала о поведении в приличном обществе, но была уверена, что на человека, который пьет или ест с жадностью, смотрят с осуждением.
— Я и не представляла, что у меня так пересохло в горле.
Он по-прежнему молча смотрел на нее.
— Наверное, язык не понимает, — пробормотала Элиза себе под нос. — Вы говорите по-английски? — отчетливо произнесла она каждое слово, показывая на свои губы.
— Разумеется.
— Ой! — Ничего себе! Элизе было невдомек, что могло заставить джентльмена молчать, если он прекрасно понял все, что ему говорили, но ее все же больше заботил запропастившийся куда-то лакей, а не стоящий напротив незнакомый алусианец. — Вы в зал? — поинтересовалась она, указывая на дверь.
— Пока нет.
У этого чисто выбритого здоровяка с густыми волосами цвета табачных листьев и безупречным шейным платком был красивый акцент. Элизе он показался чем-то средним между французским и еще каким-то. Быть может, испанским? Нет-нет, здесь что-то другое.
— Как вы находите Лондон? — Ее нисколько не интересовали его впечатления, но казалось неприличным таращиться на джентльмена, когда они оказались наедине в узком коридоре, и, по крайней мере, не попытаться завести светскую беседу.
— Город прекрасен, благодарю.
Дверь за его спиной резко распахнулась и немного задела незнакомца. В коридор протиснулся лакей.
— Прошу меня простить, — почтительно поклонился он алусианцу. Элизе показалось любопытным, что лакей даже не предложил алусианцу пунша, а прошел мимо, забрал у Элизы ее пустой бокал и предложил еще один.
— О боже! Мне уже хватит! — воскликнула она, но не удержалась.
Лакей направился далее в залу.
Все это время алусианец смотрел на Элизу, как она обычно смотрит на говорящих попугаев, которых время от времени приносят на рынок в Ковент-Гарден.
Наверное, ему было интересно, что она пьет.
— Желаете отведать? — спросила она.
Незнакомец взглянул на ее бокал. Шагнул ближе. Настолько близко, что ее юбка коснулась его ног. Чуть подался вперед, как будто пытаясь разглядеть, что же налито в ее бокале.
— Ромовый пунш, — сказала Элиза. — До этого вечера мне никогда не доводилось пробовать ромовый пунш, но я намерена прямо сейчас исправить это упущение. Вот увидите. — Она подняла бокал, дразня его.
Он посмотрел на нее, и Элиза заметила, какого же невероятно зеленого цвета его глаза: бледно-зеленые, как дубовая листва ранней осенью в ее саду. И эти дивные очи, обрамленные густыми, длинными ресницами. Она чуть выше подняла бокал и весело улыбнулась, потому что ни секунды не сомневалась, что он будет настолько дурно воспитан, чтобы взять ее бокал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но незнакомец удивил Элизу. Он взял ее бокал, мимоходом коснувшись ее пальцев. Она в изумлении наблюдала, как он подносит бокал к своим губам и делает глоток. Потом он достал из кармана сюртука носовой платок, вытер бокал в том месте, где касался его губами, и отдал назад владелице.
— Йе, очень вкусно.
Ей понравилось, как его голос окутывал ее, едва касаясь кожи.
— Хотите, возьмем и вам бокал? У меня тут знакомый лакей, — вновь улыбнулась она.
В ответ на ее предложение он лишь едва заметно покачал головой.
Продолжая разглядывать это прекрасное создание, Элиза сделала очередной глоток пунша и спросила:
— А почему вы здесь, а не в зале?
Над маской удивленно взметнулась бровь.
— Тот же вопрос я мог бы адресовать и вам.
— Так уж случилось, сэр, что у меня на то есть веские причины. Распорядительница бала недовольна моей бальной картой.
Взгляд зеленых глаз скользнул на ее декольте, и от этого пронзительного взгляда Элизе стало жарко.
— Я не очень-то хорошо танцую, — призналась она. — Каждый талантлив по-своему, но танцы не мой конек. — Она засмеялась, потому что ей показалось смешным признаваться в таком непростительном грехе совершенно незнакомому человеку. Воистину ромовый пунш творит чудеса.
Алусианец подошел совсем близко — нижние юбки ее платья зашелестели от прикосновения его ног. Перевел взгляд на маску, завиток которой огибал голову.
— Осмелюсь предположить, что вы бы хотели поведать мне о своем собственном таланте, — сказал он, выделяя последнее слово.
То ли от рома, то ли от низкого мужского голоса Элиза ощутила, как ее бросило в жар и закружилась голова. Ей необходимо собраться с мыслями. А какой же у нее талант? Чинить часы? Вышивать? Или ее талант заключается в таких приземленных вещах, как ухаживать за больным отцом? Элиза не сомневалась, что ее сестра с подругой были бы повергнуты в ужас, если бы она призналась в этом незнакомому джентльмену. Впрочем, сейчас она все равно не могла говорить — под его пронизывающим взглядом Элиза моментально потеряла дар речи и немного размякла.
Нет, неправда. Она размякла из-за пунша.
Он окинул ее взглядом с головы до ног, начиная от завитка на маске, потом спускаясь к губам, декольте с нелепым букетиком цветов и далее к талии. Когда он вновь поднял голову, в глазах у него потемнело, они блеснули так, что кровь в жилах Элизы превратилась в обжигающую реку. Показалось, что в коридорчике нечем стало дышать, и ей захотелось спрятаться за бокалом и пить воздух маленькими глотками, поскольку она уже не была уверена в том, что не оступится и не сделает чего-то предосудительного. Например, не прикоснется к его лицу. У нее возникло непреодолимое желание коснуться кончиками пальцев его высоких скул.
Не сводя глаз с ее губ, он произнес:
— Вы бы не хотели поделиться со мной своим талантом?
— Нет, не хотела бы, — выдавила она.
Взгляд его опустился ниже, задержавшись на букетике золотых цветов у нее между грудей.
— Вы уверены? Я бы хотел услышать от вас об этом.
Он пытался соблазнить ее! Как тревожно, как забавно, но одновременно так глупо.
— Все ваши попытки, какими бы выдающимися они ни были, не сработают, — горделиво заявила она. — Меня не так-то легко соблазнить. — На самом деле все это было откровенной ложью. Уже очень давно никто не предпринимал попыток соблазнить ее, и сейчас, несмотря на то, что она оказалась затиснутой в узком коридорчике и вряд ли мечтала о том, чтобы ее соблазнили в столь непристойном месте, такое начало бала ей скорее нравилось. И она ощущала от этого приятное волнение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
