Отлично. Необузданный вандализм. Теперь я понимаю мастеров граффити, расписывающих каракулями все на своем пути, и рокеров, крушащих гостиничные номера.
Я огляделась в поисках очередной жертвы, пробежала рукой по ряду вешалок с дизайнерскими нарядами в шкафу Макса. Мысль изрезать дорогие тряпки парой острых ножниц я прогнала. Все это уже было, старый приемчик на грани криминала, сказала я себе. Сейчас я могу чувствовать себя смелой и решительной, но на самом деле я не такая, и мое воодушевление полностью пропадет, как только я шагну за порог, оставив только чувство стыда за содеянное. Да и образ Макса, который гоняется за мной с такой же парой ножниц, обнаружив, что его шикарные костюмы превратились в кучу лоскутков, не придавал уверенности. Хотя, зная Макса, можно было не сомневаться, что его месть скорее обретет вид судебного иска за нанесение материального ущерба.
Я решила, что действовать нужно более тонко. Простыни станут моей явной местью. Конечно, это почти то же самое, что отрезать себе нос, рассердившись на лицо, ведь простыни были мои, но я знала, что Макса это ранит куда больше, ведь ему придется прибраться, когда он вернется домой. А для Макса уборка — это не просто грязная работа, это грязное слово. Бабское занятие. (Да, он так говорит. Нет, не знаю, почему я не ушла от него раньше.)
Я поняла, что если хочу прикрыть тыл, то нужно сделать что-то не столь бросающееся в глаза и не столь очевидное с точки зрения нанесения ущерба. Отыскав под лестницей беспроводную дрель Макса, я вставила в нее самое твердое сверло и с удовольствием просверлила крошечное отверстие в ванне. Отошла и оценивающе взглянула на дело своих рук. Дырочка была практически неразличима. Если быть точной, ее невозможно было увидеть, если не искать. Вы спокойно пропустили бы ее при беглом осмотре, приняв за пятнышко грязи, случайно оставленное при еженедельной чистке. А если учесть, что чисткой ванны занималась только я, скоро на ней появятся и настоящие пятна.
Чтобы убедиться, что все сделано правильно, я наполнила ванну холодной водой и отправилась упаковывать остальные пожитки. Когда часом позже я вернулась в ванную и отодвинула заднюю панель с нервным, но радостным трепетом, я была вознаграждена видом маленького влажного пятнышка, которое начинало вырисовываться под ванной. И как раз в этот момент очередная капля просочилась в узкую щель между досками настила, на котором покоилась ванна.
Прямо под ванной располагается свежеотремонтированная гостиная. Один угол занимает аккуратно установленный на полированную тумбу широкоформатный телевизор — гордость и отрада Макса. Больше всего на свете он обожает устроиться в кресле с бокалом вина в одной руке и пультом от телевизора в другой и просматривать кассеты, на которых записаны все фильмы с его участием.
Любовь всей его эгоистичной жизни расположена как раз под ванной, или я должна сказать — под протекающей ванной?
Вот что я имела в виду. Вся красота — в нюансах.
Просто чтобы быть уверенной, чтобы, так сказать, стимулировать развитие событий, я радостно скатилась по лестнице с улыбкой маньяка, сменившей унылую гримасу, и, выдернув вилку телевизора из розетки, еще раз залезла в ящик с инструментами. Вооружившись кусачками, я сняла заднюю панель телевизора и с удовольствием перерезала пару маленьких проводков, выглядящих наиболее безобидно. Установив панель на место, я оставила телевизор включенным, как всегда делал Макс, сгребла остатки вещей и ушла. Почти спустившись с крыльца я вспомнила еще кое-что — вернувшись к входной двери, я бросила ключ в прорезь почтового ящика, сжигая все мосты. Потом я протанцевала к машине, закинула последнюю коробку, пяткой захлопнула дверь багажника и уехала. Насвистывая «Марш тореадора».
* * *
Дома Эмма ждала меня с чаем, сочувствием и новым комплектом ключей, так что теперь я могла попасть не только в дом, но и в гараж, которым она никогда не пользовалась, предпочитая держать свой ржавеющий красный «форд-мустанг» перед крыльцом соседей, к их вящему неудовольствию, и в садик позади дома — узкий заросший бурьяном клочок земли, который Эмма называла своей данью экологии.
Эмма помогла мне занести вещи в свободную комнату, где я провела две последние ночи. Это большая комната в задней части дома с окнами, выходящими в беспризорный сад. Комната просторная и светлая, но ее декор немного слишком а-ля ничто. Кремовый ковер, кремовые стены, кремовое покрывало на кровати, кремовый муслин на окнах. В ней нет тепла, нет ничего личного… Это не дом.
Я почувствовала, что мое радостное возбуждение начинает окрашиваться в мрачные тона.
— Если хочешь как-то украсить ее, не стесняйся. — Эмма пренебрежительно осмотрелась. — В самом деле, можешь делать с ней все, что заблагорассудится.
— А твои мама и папа не будут против?
— Ну, папа все равно здесь никогда не бывает, а мама не заметит, даже если ты покрасишь ее в желтый с фиолетовыми пятнами. Скорее всего, она решит, что это оптический флешбек, навеянный жизнью, полной джина без тоника, и вернется на Харли-стрит за очередным флакончиком маленьких розовых пилюлек.
— Это последняя? — Она указала на коробку, которую только что бросила на кровать. Я кивнула. — Тебе требуется помощь распаковщика? — Я потрясла головой. — Тогда оставлю тебя на некоторое время… Обживайся.
Она улыбнулась, закрыла за собой дверь и оставила меня в одиночестве.
Я рухнула на диван и обвела взглядом гору коробок, в которых заключалась вся моя жизнь. Одежда, всякий хлам и незаконченные статьи — вот все, что мне удалось скопить за последние двадцать семь лет.
Эйфория, охватившая меня во время недавнего приступа безудержного вандализма, быстро сходила на нет. Было странно сидеть здесь в окружении разложенной по коробкам материальной составляющей моей жизни. Неважно, насколько хорошо я осознавала, что дом в Бэттерси принадлежит только Максу, за это время я привыкла считать его и своим.
И вот за сорок восемь часов моя жизнь полностью изменилась. Нет больше дома, нет Макса, нет привычных дел, пришел конец той жизни, которую я знала.
Казалось, все расписано на годы вперед, но теперь меня ждала неизвестность.
— Я не буду плакать, — решительно заявила я себе.
— Я не буду плакать, — повторила я, и первая слеза скатилась по моей щеке.
Глава вторая
Несмотря на неодолимое желание выступить в роли миссис Беннет и добровольно заточить себя в комнате, жизнь должна продолжаться. В течение следующей недели я красила свою новую комнату в солнечно-желтый, ошибочно полагая, что яркий цвет поднимет мне настроение, по вечерам тупо пьянствовала в одиночестве, объедалась всякой дрянью, потом вообще отказывалась от пищи, а мое настроение менялось по сто раз на дню.
