Зяма, он же Семён по документам, устроился охранником-инкассатором на завод. Отмотал срок вчистую и почти с «половья» по УДО (условно-досрочно) и рекомендацией на трудоустройство. А уж что такое охранять, Зяма знал доподлинно. Зарплатишка не ахти, но он ждал Щербатого. А уж потом.…У него уже всё было готово. Напарнику достал ТТ и глушитель к нему. Обычно в поездках инкассаторский мешок был в руках Гуляева, как наиболее внушительного по виду охранника. Так было и в день ограбления. План составили Ещё в зоне, сидя на шконках (койках» в бараке.
Он был элементарно прост: при повороте в промзону, где шумов было предостаточно, в условленном месте Мирон должен был прострелить из укрытия передние колёса и уложить водителя. Зяма же из табельного пистолета ПМ лишь ранит второго охранника и заберёт ствол. Забирать решили только мешки с крупными купюрами. Уходить надумали с Зямой вместе на угнанной Щербатым машине. В неё же забросили инкассаторские мешки. В багажнике припасли рюкзак-горбовик под деньги при перегрузке.
Только для себя Мирон решил немного иначе. Но с куда большей прибылью для НЕГО ОДНОГО. И сразу же после выстрелов по колёсам Щербатый поймал на мушку водителя. Метил в грудь справа: всё не убийство! В случае поимки не дадут вышака-расстрел. А Зяма, как основной соучастник в его планы входил… мёртвым. Именно так Мирон и поступил: едва севшему в машину, новоявленному Семёну Гуляеву всадил в бок две пули.
Зяма в недоумении успел лишь прохрипеть: «Ты что, падла, Мирон, мы ж с тобой… а ты мне.…Убьёшь, сука? Свези куда, но дай жить!.. – Но, как бы в ответ, Мирон заботливо подоткнул под подельника припасённые тряпки: «Ну и кровушки из тебя! Жаль, не в бегах! Хорошую консерву заварганил бы… Отъелся-то на воле! А кто меня учил, что скачок тогда верняк, когда свидетель один-сам!» С этими словами он свернул в глухой переулок, одел на голову Зямы мешок и выстрелил в висок: «Так-то лучше будет!» Труп уложил вдоль сидений сзади. Кроме гаражей впереди ничего не было.
Посчитал выручку в сумках. По душе сладостно прошла волна блаженства: «Вот это фарт! Ай да Щербатый! Теперь только не фаршмануться, сделав всё, как задумал!» Мелкие купюры в третьей сумке считать не стал: «Жадность фраеров губит!» – прописная истина в деле. Крупные ассигнации вытряхнул в «горбовик», аккуратно уложил. Места в рюкзаке хватило. Откинул передние спинки и перекатил подельника на сиденье за рулём. Достал из багажника припасенную пятилитровку расхожей спиртовой смеси для мытья окон. Осмотрелся: кругом никого. Этот глухой тупичок с сараями-гаражами в конце он подыскал по своему плану. Да и смесь купил для отвода глаз: нет запаха бензина.
Машину уже могли искать, хотя вряд ли. Но и тут рисковать Мирон не хотел. Вышел на грунтовку, почти заросшую травой и огляделся: никого. Только зудели навозные мухи и копошились поодаль воробьи. Развернул Жигуль задом к ближнему бесхозному гаражу: будто из него хозяин выехал. Зяму «распеленал», умыл лицо смесью и поудобне усадил за руль. На колени положил инкассаторские сумки: пустые и с мелкими купюрами. Окровавленный мешок положил сверху. Облил Семёна с головы и улыбнулся: всё как по церковному обряду обмываю! И обильно смочил ещё и тряпки: не сразу дадут дымное пламя. Открыл все двери, чтобы не было взрыва. И кинул тлеющую тряпку в салон. Смесь загорелась весело, с синим пламенем.
Щербатый прихватил рюкзак с деньгами и исчез в узком проходе между сараями. Всё!! Теперь на трамвай и к автостанции. Его никто не опознает, свидетелей нету. А горбовик за спиной-обычное дело грибников и рыбаков. Он целил побыстрее попасть к схрону за городом. В общак, как того требует воровской закон, он нос совать не будет: пронюхает о деле братва-посадят на перо на первой же правилке – разборке. Адвоката он нанял сразу после отсидки: мало ли, мол, глядишь и сгодится со временем. Только не забудь, дядя, коли что…
А теперь в кабак на отвальную! Делает шумную драчку с вилкой в жо… И по хулиганке на зону. По рецидиву дадут как прокурор запросит и адвокат скостит. А там уже как подфартит: на «Белого лебедя», а то и «курсы парикмахеров» – лес валить. Но расслабился Мирон не в меру и вилкой ткнул туда, да не тому: молодому сержанту, дежурившему при ресторане. Вот и нарвался сдуру на срок «с отягчающими при сопротивлении». Мысли в голове Щербатого спотыкались о статьи Уголовного кодекса. «А ведь могут припаять и покушение на жизнь… Господи, да ведь это та же вышка! А может адвокат сведёт всё к оскорблению при исполнении… а за вилку Мирон даст и неплохо.
Обоим даст. Только бы не строгача-оттуда побег труднее. Хотя не убегают только из могилы – это известно. А адвоката он запросит сразу». Суд, СИЗО, – всё как в кошмарном сне. Следак попал копчёный, сразу начал раскалывать на «непонятуху». Прессовал до последнего. Пробовал даже и его фактическое дело вломить. Но прямых улик не было. «Это тебе не петуху фуфло рвать, я тебе не фраер, а вор!» – Думал себе Щербатый. Прокурор паял солидно и далеко. Мирон «каялся», просил «о снисхождении» суд и прощения у сержанта. Это всё насоветовал адвокат. В конце концов суд дал за хулиганку с прицепом и строгача по рецидиву. Только знал Щербатый, что по отсидке трети срока, его переведут на «общак». Значит на «курсы парикмахеров». А оттуда и дёрги сделать можно.
И вот он катит по этапу в «места не столь дальние», но до боли знакомые. И только колёса отстукивали: «Ты-ты влип! Ты-ты влип! Влип надолго! Влип надолго!» Но по мере приближения конца этапа, Щербатый отошёл нервами от изрядной промашки: срок ему всё-таки дали четыре года, хотя с надеждой на общий режим с «половья»(половины). Адвокат своё сделал, за что и получил. А через него и сержантик за царапину вилкой в жо… Семёну даже стало смешно: отсидка «жопа за жопу». Так что ещё и в героях походит на зоне.
Глава пятая. Без документов и в тайге тяжко
Мы с Толяном не чуяли под собой ног: приехавший большой начальник, от экспедиции, сам Битюцкий Кирилл Эрнстович и обещал нам протеже в горно-добывающий техникум без экзаменов, да ещё с повышенной стипендией. Хотя дружбан Толя мечтал о железнодорожном техникуме. Там, у себя в Китае, таких спецов мало и им хорошо платят, целую кучу юаней.
Шла третья послевоенная пятилетка. Страна напоминала деревню после пожара: строили всё и везде. Даже зверьё поубегало куда подальше от вездесущих геологов. Самые глухие горные участки Восточной Сибири, прозываемые урманом, втихую делились между беглыми зэками и разведчиками недр. И чаще делали вид, что не замечают друг друга. Хотя такой паритет не всегда вытанцовывался. Как говорят: голод не тётка. Но тот, же зэк вряд ли засветится в цивильной зоне обретания за покупкой хотя бы патронов и соли.
А вот геологи нередко обращались к беглым людишкам за помощью в разгар «полевого» сезона. В тайге не расклеишь по листвякам объявления кадровика о приёме на работу. Да и в городе чёрта лысого кто пойдёт ишачить в сопки даже за самые длинные рубли. А беглые людишки худо-бедно за сезон на «полях» зарабатывали полную отмазку (обретение документов) по «ксиве». Это были очень серьёзные и обязательные к приёму документы. Там обстоятельно значилось нечто наподобии: что ИМЯрек «В результате горного обвала, сноса половодьем в ущелье, пожара в тайге, схватки с медведем или горным селем при землетрясении, утратил документы на имя… подтверждаем…, такие-то». Так что игра стоила свеч. В открытую уголовники НИКОГДА не конфликтовали с местными. Но любой житель малых селений знал назубок ЗАКОН ТАЙГИ, где медведь – прокурор, а черпак – мера.
По нему, встретившись среди глухомани сопок и болот даже с соседом по улице, не рискуй оставаться с ним один на один. Всё просто: тайга скроет любое самое ужасное святотатство. А коварней человека, как известно, зверя не бывает.
Глава шестая. Охота накануне
Весна была настолько дружной, что многим, в том числе и моим родственникам, пришлось распрощаться с огородами. Текущая через посёлок Олонгрушка, едва вынырнув из-под снега, взъярилась сверх положенного ей статуса горной речки. Быки железнодорожного моста через неё круглосуточно держали на тросах приехавшие танки. Солнце своей раскалённой грудью прильнуло к горным хребтам, сопкам и бесчисленным болотам. Обнажились озерца-окна среди громадных кочек. Колышущийся на них сухостой скрывал человека в этих болотных джунглях с головой.
Казалось, что об эту пору живность можно было добывать даже сачком. Кругом щебетало, пищало, заливалось трелями и гоготало на все лады. Сами сопки казались мертвецки пьяными, качаясь в пряном от запаха багульника мареве. В небе трепыхались жаворонки и другая многочисленная мелочь: каждый по-своему прославляющий приход лета. Здесь, в краях вечной мерзлоты, весна длилась по времени цветения багульника. А то и меньше. Их аромат заставлял петь самую чёрствую душу. Все радовались весне и просто друг другу. На залысинах сопок полыхали кумачом саранки. Дикий чеснок черемша восполнял с лихвой витаминный стол, как у людей, так и у зверей. Таёжные пожары и болотные палы раскаляли и без того дышащий зноем воздух.
