Алик плеснул еще водки в свою рюмку, ее краешком символически стукнул о рюмку тети Даши на столе, выпил. В желудке разлилась приятная теплота. Подумаешь – сивухой отдает. И не такое по молодости пили.
– Тетя Дашенька, а как соседи наши поживают? Левку Полунова со второго этажа часто видишь?
Тетя Даша поджала губы, перекрестилась на божницу.
– Помер твой Левка прошлым летом… И что за мужики пошли нынче – все норовят молодыми помереть. Ну, другие, понятно, за воротник много закладывают. А ведь Лева-то не пил, тихий такой всегда, приветливый – весь в отца… Сказывали, от белокровия, что ли. За несколько месяцев скрутило. Двое детишек остались.
Алик подпер лоб ладонью, на минуту закрыл глаза. Вот так новость. Действительно, не пил, не курил даже, на год моложе – и уже там… До скорой встречи, Левка, друг детства…
– А про Ваньку Белова, который над нами жил, что-нибудь слышно?
– Вроде, в тюрьме он.
– Все там?.. Его же посадили еще до моего отъезда?
– Это попервой. Ты уехал – его вскорости выпустили. Сама с ним на лестнице встретилась – водкой пропах, не продохнуть. Приходил родителей проведать, те еще живы были. А года четыре назад, сказывали, он снова в тюрьму угодил. Непутевый – с детства таким был.
Тетя Даша подвинула к Алику блюдо с пельменями.
– Накладывай еще, пока не остыли. Такими пельмешками, чай, жена тебя там не накормит… Как доченька растет? Марией назвали?
– Мэри… По-нашему Мария. В честь мамы. Шаловливая девчонка, вроде меня в детстве, – Алик довольно улыбнулся. – Осенью в школу пойдет. Я букварь наш раздобыл, по вечерам его вместе с ней читаем. И вообще мы с женой решили – дома только по-русски говорим. Английский к дочке сам придет. А я хочу, чтобы она и язык отца знала.
– Правильно делаешь… Ты доедай пельмешки-то, грех на тарелке добро оставлять. А я пойду пока на кухню, чай заварю. Будем пить со смородинным вареньем – дочка прошлым летом на даче сварила…
Отодвинув пустую тарелку, Алик встал из-за стола, подошел к окну. В неверном лунном свете был виден ряд кустов, за ним скамеечка, смутные силуэты сидящей парочки. Когда-то на этой самой скамеечке теплыми летними вечерами сиживал он с Катюхой.
Вернувшаяся из кухни тетя Даша поставила на стол вазочку с вареньем, знакомые Алику с детства чашечки с красными петушками. Он хотел, было, спросить ее о Катюхе, но передумал. Когда приключилась вся эта история с Катюхой, и тетя Даша, и мама очень Алика осуждали.
– Забыла сказать, милок. Ведь одного из твоих дружков я видела месяца два назад. Пошла как-то в наш гастроном молочка купить. Останавливается у гастронома машина. Большая. Сказывали, в моде нынче такие машины у богатых, «широкий» называется.
«Это она, наверное, джип 'чероки' в виду имеет» – улыбнувшись, подумал Алик.
– И вот выскакивает из машины важный господин, торопится в гастроном за чем-то. Я его попервоначалу не признала. А он увидел меня, сразу остановился. «Тетя Даша, тетя Даша, ты меня разве не помнишь?» Присмотрелась – Яша Гуревич это, во втором подъезде его родители раньше жили, потом квартиру поменяли. Про тебя он спрашивал, нет ли весточек. А что я ему скажу? Пока мамочка жива была, ты и писал, и звонил. Потом пропал – ни полсловечка. А я тебе, чай, не чужая. Бывало, по молодости родители твои вечерком в кино побегут – меня просят за тобой присмотреть. И нос тебе подотру, и на горшочек посажу, и убаюкаю, когда время придет.
Алик виновато опустил голову.
– Так вот, Яша-то в большие начальники выбился. Дал мне бумажку, плотненькую такую, – мол, позвони, если помочь чем нужно будет. А какая мне еще помощь? Сама справляюсь. Да и дочки мне достались хорошие.
Тетя Даша подошла к тумбочке, взяла бумажку, лежавшую сбоку от телевизора, протянула ее Алику.
– Видишь, где он работает?
На визитной карточке золотыми буквами было напечатано: «Яков Наумович Гуревич. Юридический консультант. Ойл-банк». На обороте то же самое повторено по-английски. Указан номер служебного телефона. Завтра с утра надо будет позвонить. Сейчас все равно нет смысла – воскресный вечер. Алик вдруг почувствовал, как он устал. Сонно потер глаза.
– Знаешь, тетя Дашенька, мне что-то расхотелось чай пить. Лучше бы на боковую. Я уже вторые сутки без сна.
– Конечно, конечно, милок, – засуетилась тетя Даша. – Идем в комнатку, где девчонки мои раньше обитали. Я тебе сейчас на диване все чистенькое постелю. Приморился с дороги…
Глава четвертая
Алик проснулся среди ночи. В темноте привычно протянул руку за сигаретами – к тумбочке возле кровати. Рука уперлась в спинку дивана. Только тут Алик сообразил, что он в Москве, что он спит на диване у тети Даши. Беспокоить ее, топать сейчас через ее комнату на кухню, чтобы покурить, – неприлично. Ладно, и до утра потерпеть можно. Алик уже собирался снова провалиться в сон, как все та же мысль ожгла его мозг. Днем он более или менее справлялся с этой мыслью, загонял в подсознание. По ночам она возвращалась к нему во всей своей беспощадной наготе.
Отпущенную ему жизнь меряют уже не годы – месяцы. А потом?.. Неужели за той гранью исчезнет без следа весь его мир, его память, его душа? Попы, раввины, муллы – все они учат: за гробом начинается новая жизнь. Кто это видел? Язык без костей – вон сколько высокопарного вранья сказано и написано за тысячелетия… Но и отрицать какое-то продолжение по ту сторону земного – тоже ведь бездоказательно. Ум человека слаб, даже проблемки попроще, вроде бесконечности времени или пространства, объять не может. Много веков назад изрек Сократ свою знаменитую фразу: «Я знаю, что я ничего не знаю». Человеческое незнание неизмеримо больше человеческого знания – так есть, так будет всегда. И утверждение верующих о вечной душе, и отрицание этого атеистами не противоречат фактам, их просто нет… Но, как известно, из двух теорий, не противоречащих фактам, следует выбирать ту, что проще. А значит, мудро готовить себя к уходу в никуда, в пустоту… Все-таки мало пожил – жалко себя и страшно… Черная воронка, ускоряя вращение, засасывала Алика в бездну. Все глубже, глубже…
Утром его разбудил осторожный скрип половиц в соседней комнате. Там тетя Даша накрывала на стол к завтраку. Алик оделся, вышел к ней.
– Все куришь, куряка? – тетя Даша увидела пачку сигарет в его руке, укоризненно покачала головой. – Иди на кухню, открой фортку и дыми, сколько хочешь… Только не шуми очень – соседка под утро вернулась с ночной смены, спит.
– На заводе работает? – поинтересовался Алик.
– Считай, что так, – тетя Даша обнажила в улыбке беззубый рот. – В клубе она по ночам представление дает. Забыла я словечко это – она, значит, танцует и под музыку с себя одежку сбрасывает. Пока не останется, в чем мать родила.
– Стриптиз?
– Он самый… Говорит, что мужикам такой танец очень даже нравится.
– Сюда-то хоть не водит?
– Этого нет. У меня зятек – в милиции большая шишка, майором работает. Он сразу ее предупредил. А так она женщина неплохая. На кухне чистоту поддерживает. Сыночек ее – у деда с бабкой в Люберцах, она деньгами им подсобляет… Воистину, и смех, и грех. Даже осуждать не берусь. Трудно сейчас простой народ живет – каждый исхитряется, как может.
После завтрака, взяв Яшкину визитку, Алик вышел в коридор к телефону, набрал номер. Воркующий голосок секретарши отозвался без промедления.
– Якова Наумовича пока нет. Что передать?
– Спасибо. Я еще позвоню.
Позднее утро за окном выглядело солнечным, тихим.
– Поеду я, тетя Дашенька. Сперва на кладбище. Потом Москву посмотрю.
– Я тебе тогда писала – мамочку похоронили с отцом, в той же оградке. Найдешь?
– Найду.
– А домой когда ждать? К обеду-то приедешь?
– Думаю, часам к трем-четырем обернусь. У меня на сегодня больше никаких планов нету. Только вот до Яшки дозвониться надо… У вас где тут валюту обменять можно?
– Да прямо возле метро – два пункта обмена.
Выйдя из своего подъезда во двор, Алик прошелся вдоль дома. Девять лет назад в это время дня двор кишел малышней. А сейчас пусто. Рожать перестали?.. Алик зашел в первый подъезд. На втором этаже, на двери под номером четыре, висела, как и прежде, небольшая медная табличка: «Доцент И.И.Никитин». Тут живут, никуда не переехали. Как старую знакомую, Алик погладил дверную ручку. Чуть поколебавшись, нажал кнопку звонка.
Дверь открыл сам Никитин. «Хорошо, что не мать» – подумал Алик. В советские времена Никитин преподавал в их строительном институте марксистско-ленинскую философию. Про таких, как он, говорят – не от мира сего. Когда случилась эта история у Алика с Катюхой, Никитин и не заметил. А Елена Петровна была в курсе и, понятное дело, симпатии к Алику не испытывала.
– Здравствуйте, Иван Иванович. Катя дома?
– Здравствуйте, – Никитин прищурился, всматриваясь в Алика. – Простите, вы кто?
– Я раньше жил в этом доме, в пятом подъезде. Алик меня зовут. Вот оказался рядом и надумал зайти, Катю проведать.
