давно его знала. Анисим тоже приветствовал его, сняв шапку.
– Здравствуй, здравствуй, Акинфьевна! Здравствуй, Анисим! – ответил Шацкий.
– Почему ты одна, няня? Где же мадемуазель? – спросила Ольга. Она имела в виду свою гувернантку, старую деву.
– У них головка разболелась и они не могли, – ответила няня. Ольга, зная частые мигрени у гувернантки, не обеспокоилась этим сообщением.
– Ну, как, Анисим, поживаешь? – обратился Шацкий к кучеру. Такой вопрос был обычной формой разговора молодого барчука со стариком-кучером или другим слугою.
– Ничаво! Как завсегда, – ответил Анисим. – Коли ласка ваша, барин, подвезу, – добавил он.
– Анисим, – сказала Ольга, – поставь лошадей, пусть они отдохнут, а мы скоро вернемся. Няня, идем с нами! Акинфьевна вылезла из экипажа. Анисим отъехал в сторону и завернул лошадей.
– Стара уж я, моя детка, гулять-то, – сокрушенно сказала Акинфьевна; но и ей, видимо, хотелось пройтись в такую пору и в таком чудесном лесу.
– Разве недалеко, а то барин велели быть к чаю, – сказала она как бы в свое оправдание.
Акинфьевна души не чаяла в Ольге, она вырастила ее и, как выражалась, вынянчила своими руками.
Мать Ольги умерла давно, когда дочери было всего три года. С тех пор неотлучной была Акинфьевна в жизни Ольги. Ольга любила и уважала няню за ее ум и преданность. Закалинский, отец Ольги, уважал и ценил ее.
Порядочно поотстав от молодых людей, опираясь на посох, няня с нежностью следила за своей воспитанницей. Она шла на почтительном расстоянии, чтобы не мешать беседе и не стеснять их своим присутствием.
Шацкий болтал о том о сем, Ольга делала вид, что все это интересно, спрашивала, как он думает проводить лето.
Кавалер с увлечением рассказывал о предстоящей охоте с легавой собакой, затем перешел на лошадей, хвалил угодья своего имения, свои ружья и говорил о прочих развлечениях.
Они шли по лесной дорожке, ведущей к краю леса. Справа росли кусты орешника, молодые березки, а между ними возвышались столетние сосны. Слева в просветах между старыми соснами виднелись луга за речкой, а за ними вдали, в большом парке, – усадьба князя Мещерского.
Речка протекала под обрывом и не была видна, но оттуда доносились плеск и шум купальщиков.
Большинство гуляющих направлялись к реке, но Шацкий, увлекшись разговорами, повел свою спутницу в другом направлении. Вскоре они уже не видели вокруг себя никого из участников маевки.
Акинфьевна хотела окликнуть их и понудить возвратиться. В это время слева послышались звуки гитары и сильный мелодичный голос запел приятным баритоном:
– Дитя, не тянися весною за розой, розу и летом сорвешь… Захочешь ты летом фиалку сорвать, а фиалок уж нету давно…
Обернувшись в сторону певца, они увидели в некотором отдалении реалиста, который шел один в противоположную сторону.
– Кто это? – спросила Ольга.
– А, это Савицкий, мой одноклассник…
– Ах, как хорошо он поет, – сказала Ольга, сама музыкальная по натуре и обладательница недурного голоса. – Откуда он?
– Из какого-то села нашего уезда, сын сиделицы, странный человек, – ответил Шацкий.
– Почему странный? – с любопытством спросила Ольга.
– Замкнут, держится особняком, способный ученик, но занимается отвлеченными предметами, – ответил Шацкий. Ольга еще раз обернулась и видела, как реалист повернул в сторону тропинки, по которой они прошли; по-видимому, он не видел их.
– Не пора ли и нам возвратиться? – заметила Ольга. Но тут произошло нечто непредвиденное. Справа из-за кустов орешника, шагах в тридцати от них, вышли трое неизвестных. По внешнему облику этих людей было ясно, что встреча с ними не сулит ничего хорошего. В пригородах жили мелкие ремесленники, подмастерья, торговцы и нередко лица без определенных занятий. Неудивительно, что в воскресенье по лесу бродили пьяные подозрительные люди. Эти трое изрядно подгуляли, что легко было узнать по их неуверенной походке, излишним движениям рук и лихо сдвинутым на затылок фуражкам. Один из них – верзила огромного роста – держал дубинку в правой руке. Увидев реалиста с гимназисткой, он пришел в беспричинную ярость и заорал:
– А, барчуки! – и изрыгнул ругательства. – Бей их! – крикнул он свирепым голосом и бегом направился в их сторону.
За ним последовали двое других.
Ольга в ужасе закрыла лицо руками, вскрикнула. Шацкий побледнел, растерянно взглянул на спутницу и бросился бежать по дороге к лагерю, промчавшись мимо Акинфьевны.
Ольга, опомнившись, добежала до няни, прижалась к ней в поисках защиты, но старушка и сама была перепугана не на шутку. Трудно предполагать, что стало бы с женщинами, но тут в свою очередь произошло неожиданное явление. Когда разъяренный великан был от них в десяти шагах, на его пути появился реалист с гитарой.
Ольга узнала в нем того юношу, которого Шацкий назвал Савицким.
Не успел верзила занести дубинку, как реалист взмахнул правой рукой, причем в ней что-то блеснуло, и нанес ему удар в голову. Дико взвыв, тот повалился наземь. Второй нападающий бросился с ножом на реалиста. Последний, ловко подставив ему ножку, наотмашь ударил противника по затылку; даже не вскрикнув, человек упал и недвижимо остался лежать на лесной тропинке. Третий, видя участь своих товарищей и сообразив, что с этим реалистом шутки плохи, круто свернул в сторону и исчез между деревьями.
Савицкий (а это был действительно он) спокойно сунул руку в карман, вынул ее уже свободной от какого-то предмета и не спеша приблизился к обезумевшим от страха женщинам.
С неописуемым удивлением смотрели они на русоволосого юношу. Светло-серые глаза его смотрели спокойно, смело и властно. Худощавое, подвижное, выразительное лицо и весь облик реалиста говорили о сильной воле и мужестве характера юноши. Не обращая внимания на искалеченного верзилу, который ползал на четвереньках, а также на другого, безуспешно старавшегося встать, Савицкий, приподнимая фуражку, поклонился:
– Имею честь представиться – Александр Савицкий!
– Спасибо, спасибо вам! – лепетала Ольга… Акинфьевна, оправившись от страха, наконец заговорила:
– Сокол ты мой ясный! Да откуда ты налетел? Ангел-спаситель ты наш… Сколько лет живу на свете, а такого не видала и не слыхала… Дай бог тебе счастья, родимый мой!
– Позвольте быть вашим рыцарем, прекрасная Дульцинея, и проводить вас до экипажа… – с улыбкой обратился Савицкий к Ольге и подал правую руку. Ольга доверчиво приняла предложение, и они не спеша пошли к лагерю.
– Почему вы знаете, господин Савицкий, что меня ждет экипаж? – спросила с любопытством девушка.
– Я бродил по лесу и случайно видел, как приехала ваша карета, – ответил юноша.
– Подумать только, один троих здоровенных мужиков порешил! Знать, руки у тебя золотые, витязь ты наш ясноокий! – восклицала, качая головой, Акинфьевна. – Ах, поганцы! То-то вы орали, когда за детьми гнались, а теперь и дух у вас
